Забираю вас себе!

Глава 58

Мы поняли главное: Таша может вернуться. А значит, она может сделать это снова и, скорее всего, сделает.

Я покинула общую комнату, убедившись, что с мужчинами всё в порядке, что Томрин отдыхает, а Кайрен хотя бы немного пришёл в себя. Я тихо наклонилась к нему, легко коснулась его плеча и, стараясь сохранить спокойствие в голосе, попросила: — Зайди ко мне, когда тебе станет лучше. Он ничего не ответил, только коротко кивнул, и этого было достаточно.

Ночь опустилась на дом, тишина обволакивала комнату, как мягкий, но тяжёлый плед. Я лежала на кровати, не в силах уснуть, уставившись в темноту, в которой чудилось то её дыхание, то звуки хлыста, то мои собственные слова, сказанные чужим голосом. Пальцы сжимали простыню, как будто это могло удержать меня в теле и в реальности.

Я услышала шаги, лёгкие, почти неслышные. Дверь открылась без стука. Я не шевельнулась, не повернулась, просто лежала и ждала, затаив дыхание. Кровать мягко пружинила под тяжестью чужого тела — и тут же стало теплее, ближе, спокойнее.

Кайрен ничего не сказал. Он просто лёг рядом, притянул меня к себе, крепко, будто я могла исчезнуть в следующий момент. Я почувствовала, как он вдохнул мой запах, зарывшись лицом в мои волосы. Его дыхание было тяжёлым, сдержанным, и всё его тело будто сжималось, сдерживая какую-то внутреннюю бурю.

— Ты как? — прошептала я, удивлённая такой нежностью, такой молчаливой заботой, которая не требовала слов.

Он не ответил сразу, лишь ещё крепче прижал меня к себе, и когда наконец заговорил, его голос был хриплым, почти неузнаваемым: — Я хочу тебя.

Он не ждал разрешения, не просил, не объяснял — просто накрыл мои губы поцелуем, жадным, отчаянным, горячим, как последний глоток воздуха после долгого погружения в ледяную воду. В этом поцелуе было слишком много боли, слишком много молчаливого крика, слишком много желания забыть всё, что случилось сегодня, и найти в ней, во мне, в нас хоть какое-то очищение.

Я не отстранилась. Не сказала «нет». Наоборот, я подалась к нему. То, что происходило между нами той ночью, нельзя было назвать ласковым — в его движениях не было нежности, зато было столько силы, столько сдерживаемого отчаяния, будто он пытался согнать с себя весь прожитый день, всю боль, весь страх и бессилие. Он не был жестоким, но всё в нём говорило: я живой, ты живая, и только это имеет значение.

Моё тело отзывалось на каждое его прикосновение, на каждый порыв. Он держал меня крепко, будто боялся, что я исчезну снова, а я, цепляясь за него, чувствовала, как через близость, через эту огненную, исцеляющую плотность, выходит и моя боль, и мой ужас, и моя усталость.

Мы терялись друг в друге, забывая, что было до этого, выжигая изнутри то, что невыносимо было носить с собой. Мы не говорили — только дышали, целовались, сжимались друг к другу, пока не осталась одна истина: он здесь, я здесь, и теперь мы вместе.

Когда всё закончилось, мы остались лежать рядом, не разрывая объятий, будто боялись, что если отпустим, мир снова перевернётся. Кайрен не убрал рук — напротив, он продолжал гладить мои волосы, медленно, размеренно, с тем особенным теплом, которое бывает только после настоящей близости. Я чувствовала его дыхание у себя на шее, его ладонь на своей талии, и в этом было что-то невероятно живое, настоящее.

— Когда я понял, что тебя больше нет… — его голос прозвучал тихо, почти шепотом, но каждое слово будто упало внутрь меня тяжёлым камнем. — Когда я увидел, что вернулась она, старая Таша… Я вдруг осознал, насколько сильно хочу, чтобы осталась ты. Именно ты. Чтобы ты больше никогда не исчезала.

Я замерла.

Он говорил не как мужчина, который просто пережил трудный день. Он говорил как тот, кто понял, что может потерять меня по-настоящему. А я… я не ожидала. Не думала, что он скажет это вслух. Не так. Не сейчас.

Он крепче прижал меня к себе, уткнулся носом в мои волосы, и продолжил с той же искренностью, от которой в груди защемило:

— Я не знаю, что нужно сделать, чтобы ты осталась. Но если нужно — я сделаю. Всё, что угодно. Только скажи.

Я почувствовала, как на глаза подступают слёзы. От облегчения. От нежности. От его простых, но таких сильных слов.

— Есть кое-что, — прошептала я, не поднимая головы. — То, что я действительно хочу, чтобы ты сделал.

Он отодвинулся на сантиметр, посмотрел на меня внимательно. Я встретилась с его взглядом.

— Я позвала тебя, потому что хочу, чтобы ты поехал со мной на ферму. Хочу, чтобы ты обернулся там в своего зверя. Мне нужно проверить, правда ли это место гасит магические сигналы. Я должна знать.

Он посмотрел на меня напряжённо. — А если не гасит? Если меня заметят?

Я качнула головой и прижалась к нему крепче, как будто могла защитить одной только близостью. — Тогда я найду способ, чтобы с тобой ничего не случилось. Я что-нибудь придумаю. Я… я больше никогда не допущу этого. Ни с тобой, ни с Томрином, ни с кем. И пусть Сайра больше не приезжает. Или я придумаю, как её остановить. Только бы никогда… никогда больше.

Он обнял меня с той силой, которая говорит больше любых слов. И долго молчал, прежде чем тихо сказать:

— Хорошо. Если ты хочешь — я сделаю это. Он провёл пальцами по моей щеке. — Но, думаю, нам стоит взять с собой всех. Я не хочу оставлять их здесь одних, вдруг что-то пойдёт не так, и мы не сможем вернуться сразу. А если за ними придут…

Я кивнула. — Ты прав. Это здравая мысль. Я вдохнула глубже, уткнувшись лицом в его грудь. — Завтра мы все вместе поедем на ферму. И будем экспериментировать.

Он тихо засмеялся, поглаживая мою спину. — Надеюсь, твоя идея сработает. Потому что я… я больше никогда не хочу видеть ту Ташу.

Я чуть приподнялась и взглянула ему в глаза. — А ведь раньше ты говорил, что хочешь, чтобы она вернулась. Она ведь была… понятной.

Он усмехнулся, качнув головой. — Я был дурак.

И в этой усмешке, в этом признании, было столько правды, что я улыбнулась сквозь слёзы.

Утро наступило, как будто ничего не случилось — солнце светило слишком ярко, небо было слишком голубым, и всё это казалось почти кощунственным на фоне того, что происходило накануне. Но я не жаловалась. Я радовалась, что утро вообще наступило. Что я всё ещё в своём теле. Что мы всё ещё вместе.

Мы собирались быстро. Молча. Каждый понимал: это не прогулка. Это — необходимость. Я не знала, как сделать так, чтобы Таша не вернулась, но знала, что мне надо освободить Кайрена. Остальных я уже не могла. Но у меня был план о котором я не хотела рассказывать никому.

Карета ждала у входа, и, к счастью, она была достаточно просторной, чтобы мы все уместились без тесноты. Я села первой, по привычке заняв крайнее место у окна, чтобы не чувствовать себя загнанной. Следом вошли мужчины — Кайрен сел рядом и сразу взял меня за руку, просто вложив свою тёплую ладонь в мою, будто говоря: я здесь, я с тобой, всё будет хорошо. Последние дни сильно изменили моего несносного циска.

Томрин устроился напротив. Он был бледен, с чуть припухшими веками, и едва опустился на сиденье, как тут же уснул, откинувшись на спинку. Он держался слишком долго, и, похоже, его тело наконец потребовало своё. Пусть отдохнёт.

Ис сел рядом с ним и всю дорогу смотрел на меня с каким-то странным выражением — не враждебным, не сочувствующим, скорее… непонимающим. Как будто пытался решить уравнение с переменными, которых в формуле просто быть не должно. Он явно хотел что-то сказать, но не знал, с чего начать. И, к счастью, пока не начал.

Мариса забилась в самый дальний угол, словно надеясь стать невидимой. Она не спускала с меня глаз — в её взгляде читался откровенный страх. Не тревога. Не настороженность. Страх. Её руки сжимали складку платья, плечи были напряжены, и я знала, что, возможно, даже моя улыбка не способна сейчас её успокоить.

Я не пыталась. Не сейчас.

Путь до фермы был не самым коротким, но я радовалась, что дорога займёт время. Мне нужно было переварить всё. Побыть с Кайреном рядом. Почувствовать, как его пальцы переплетаются с моими, как в его прикосновении нет ничего от прошлого вечера — только тишина, поддержка и обещание: я с тобой, даже если ты снова потеряешь себя.

Мы не говорили. Никто не говорил. Только тишина и лёгкий гул колёс по дороге.