Я не могла сидеть на этом холодном полу вечно. Да и оставаться в этом зале, пропитанном запахом крови и боли, казалось мучением похлеще плети. Нужно было двигаться. Куда-то. Куда — я не была уверена. Но если и есть место, где можно собраться с мыслями и спрятаться хотя бы на время, — это спальня.
Я видела её. Иногда. Во снах. Просторная комната с массивной кроватью и зеркалами, в которых хозяйка этого тела с удовольствием любовалась собой... или давала полюбоваться другим, когда приказывала рабам стоять на коленях у изножья. Меня передёрнуло от воспоминания.
Вот только дорогу туда я не знала. Все эти годы я видела дом лишь фрагментами — как режиссёр, что снимает сцены жестокости, не показывая декораций.
Я поднялась на ноги. Тело слушалось, но казалось тяжёлым, будто отягощённым не только плотью, но и грехами той, чьё имя я даже не знала.
Шаг. Другой. Высокие двери распахнулись легко, словно признавая во мне хозяйку. Коридор встретил меня звенящей тишиной и прохладой мраморного пола.
Дом был роскошен. Не просто богат — вычурно, демонстративно шикарен. Стены украшены тканями, картины в золочёных рамах, по углам — изящные статуэтки, изображающие то ли богов, то ли демонов. Я провела рукой по холодной поверхности ближайшей колонны и вздрогнула — под пальцами почувствовалась странная шершавость. Присмотревшись, заметила тёмные пятна. Засохшая кровь.
Роскошь тут соседствовала с насилием так естественно, словно иначе и быть не могло.
Я двигалась наугад, стараясь идти уверенно, как бы шёл тот, кто привык приказывать. Но сердце предательски колотилось, стоило мне услышать шаги — далеко, в другом крыле дома. Пока никто не пересекался со мной, но я знала — долго так не продлится.
Поворот за поворотом открывали передо мной новые коридоры, такие похожие друг на друга, что я начала терять ориентацию. Тёмное дерево панелей, ковры с замысловатыми узорами, тяжелые портьеры, скрывающие окна. Всё выглядело так, будто здесь всегда царит сумрак, даже среди бела дня.
На одном из столиков я заметила вазу с увядающими цветами. Лепестки уже осыпались, но никто не спешил заменить их свежими. Отличный повод выпороть одного из слуг. Это мысль ворвалась в сознание сама собой и я поспешила прогнать ее так быстро, как смогла.
Проходя мимо одной из дверей, я мельком заглянула внутрь — комната для приёмов. Пышная мебель, камин, и... кандалы, аккуратно висящие на стене, как декоративный элемент. Я поспешила пройти дальше, стараясь не задумываться, кого здесь «принимали». Благо воспоминаний из этой комнаты у меня не было.
Наконец, впереди показалась та самая дверь. Тёмное дерево, кованая ручка в форме змеи и знакомое предчувствие. Я видела её раньше. Это была она — спальня.
Я глубоко вдохнула, собираясь с духом, и толкнула дверь.
Комната встретила меня той самой роскошью, что всегда прятала под своим дорогим покрывалом ледяную суть хозяйки этого тела. Просторная, утопающая в бархатах и шелках, она больше напоминала зал для поклонения, чем место для отдыха — здесь всё кричало о власти и превосходстве. Высокая кровать с тяжёлым балдахином, резное изголовье, украшенное змеями, сплетающимися в мрачном танце вокруг чужой шеи — напоминание о том, кто здесь охотник, а кто — вечная жертва. Стены, затянутые дорогими тканями, скрывали холод камня, а где-то между ними расставлены зеркала — те самые, в которых Лея с нескрываемым удовольствием разглядывала своё отражение, наблюдала за изгибами собственного тела и за тем, как у её ног, опустив головы, стояли рабы, не смеющие даже дышать громко в её присутствии.
Я скользнула мимо одного из таких зеркал, поймав на секунду своё отражение — то самое лицо, что всегда смотрело с равнодушной надменностью, в котором не было ни эмоций, ни жизни. Я отвернулась, не в силах вынести этого взгляда, и в тот момент скрипнувшая дверь вернула меня в реальность, заставив сердце ускорить свой бег.
Он вошёл бесшумно, словно тень, уверенно пересёк комнату и опустился передо мной на одно колено с той грацией, что появляется у мужчин, которых слишком долго ломали, но так и не добили окончательно. В его руках лежала плеть — изящная, словно созданная не для боли, а для изысканной игры, где каждый удар — это наслаждение для одного и испытание для другого. Он протянул её мне, не поднимая взгляда, и я почувствовала, как ледяной ком сжимает горло.
— Настало время вечернего ритуала, Лея, — прозвучал его голос, ровный и спокойный, как будто речь шла о чашке чая перед сном.
Медленно, почти машинально, я взяла плеть, ощущая под пальцами знакомую теплоту отполированной кожи, и только тогда позволила себе рассмотреть его по-настоящему. Он был воплощением мужской красоты, той, что обжигает взгляд и оставляет след в памяти. Широкие плечи, идеальные линии мускулистого тела, на котором каждая мышца словно была выточена рукой мастера. Светлая ткань на его бёдрах лишь подчеркивала силу и опасность, скрытую под покорной позой. Чёткая линия подбородка, чуть сжатые губы, от которых веяло сдержанной яростью, и глаза… пустые, выжженные до самого дна души.
Он был создан для того, чтобы быть свободным. А я — чтобы напоминать ему, что это невозможно.
Я смотрела на него, на плеть в руке, и с каждой секундой понимала, что не способна даже поднять её. Не потому, что не хватит сил. Потому что я — не она. Потому что с каждой каплей осознания этого ритуала меня начинало мутить от отвращения.
Резким движением я отбросила плеть прочь, словно она обожгла кожу, и увидела, как его губы дрогнули, выдавая ту самую эмоцию, которую он пытался спрятать.
— Я расстроил вас, Лея?.. — тихо спросил он, поднимая на меня взгляд, в котором застыла усталость вечного подчинения и тонкая, почти невидимая усмешка судьбы.
Лея… Каждый раз, когда это слово срывалось с чужих губ, я чувствовала, как оно впивается под кожу острыми когтями напоминания — кто я для них, кем должна быть. Не женщина. Не человек. Госпожа.
Его голос звучал слишком интимно, словно он произносил мое имя, а не клеймо, напоминая, что я — хозяйка его жизни, тела и смерти. Но я чувствовала себя узницей куда больше, чем он.
— Пожалуйста… — в его голосе не было мольбы, только ровное констатирование факта, — вы уже пять дней отказываете мне в ритуале. Если так будет продолжаться, я скоро не смогу быть полезным Лее.
Холодок пробежал по коже, когда до меня дошёл смысл его слов. Он просил этого. Просил, чтобы я прикоснулась к нему плетью. Просил боли. Я лихорадочно перебирала в голове обрывки воспоминаний, пытаясь понять, зачем, но ответы ускользали, оставляя только пульсирующий страх и непонимание.
Я подняла подбородок, стараясь выглядеть так, словно держу всё под контролем, и, заставив голос звучать холодно и властно, словно я всегда была этой женщиной, произнесла:
— Я хочу услышать это вслух. Скажи, почему ты так жаждешь наказания.
Я увидела, как что-то дрогнуло в его глазах — едва заметная тень отвращения, не ко мне, к себе и к той роли, которую он был вынужден играть. Он на миг прикрыл веки, словно сглатывая горечь, а потом медленно, отчеканивая каждое слово, произнёс:
— Метка, которой вы связали мою жизнь со своей, Лея… за что я, безусловно, благодарен… начнёт медленно убивать меня, если вы не прикоснётесь ко мне хотя бы на мгновение. Чтобы подтвердить, что я вам ещё нужен.
Он говорил спокойно, но я слышала, как в этих выверенных словах стучит сталь цепей, что опутали его по рукам и ногам.
— Я счастлив принимать это как награду, ежедневно, — добавил он после короткой паузы и, подняв глаза, закончил с почти незаметной усмешкой: — Если этого недостаточно — я принесу всё, что потребуется.