Зеркало перемен. 3. Приносящая надежду

* * *

Она пришла в себя явно нескоро. В комнате – ее комнате – было темно, но сквозь приоткрытую дверь проникал свет. Она шевельнулась. Очень хотелось пить. Просто смертельно хотелось пить. Ведро воды. Бочку…

Лиасс приподнял ее голову и поднес к губам кружку. Странно, но кружки хватило.

– Свет включи, – попросила Лена и поняла, что опять сморозила глупость. Черт знает сколько лет прошло, а она еще говорит фразами своего мира. Как можно включить, например, свечу или масляную лампу? Лиасс, однако, прекрасно ее понял и включил: просто посмотрел на лампу, и масло вспыхнуло ровным неярким светом. – Как они?

– Ничего. Не буду говорить, что хорошо. Но это пройдет. Должно пройти.

– Что – это?

– Мур сказал, что это были крабберы. Правда?

– Что такое крабберы?

– Чудовища из детских сказок. По крайней мере, я всегда так думал. А прожил я долго.

– Только в одном мире, Лиасс.

Он кивнул. Выглядел он не лучшим образом. Он расслабленно сидел в кресле, вытянув босые ноги, рукава рубашки были закатаны, предплечье перевязано, и на бинте проступали пятна крови. Кусаться Гару умел. А Лиасс не считал нужным исцеление несерьезных ран. Рядом на столе стояли бутыль с вином и кружка.

– Не хочешь выпить? – предложил эльф. – Знаешь, у меня впервые в жизни появилось желание надраться так, чтоб себя не помнить. И не помнить то, что я видел… Крабберы захватывают сознание. И заставляют переживать самое страшное, что было в твоей жизни. Гарвин неспроста не хотел тебя пускать… Ты знала?

– Знала – что?

– Что он был связан с семьей? Что умирал вместе с ними?

– Знала. Он… он снова пережил это?

– Переживал раз за разом. Гарвин единственный, кто мог хоть как-то сопротивляться. И от этого… возвращения в нем снова проснулся тот, прежний… Я не сниму с него этот браслет, пока не буду уверен, что все прошло.

– Ему словно было больно.

– Было. В первую минуту это очень больно, а потом только ноет. Неприятно, но вполне терпимо.

– А на шута как-то надевали такой…

– И на тебя можно надеть, – усмехнулся Лиасс. – Как украшение. Это действует только на обычную магию. И на некромантию тоже… особенно сильно. Вообще, чем сильнее маг, тем сильнее действует браслет. Убить он не может, но неприятности причинить способен.

– Я знаю, что ты припас этот браслет именно для Гарвина, – пожала плечами Лена. – Я хочу к ним…

– Они спят. Нет, никакой магии. Травы. Только травы.

– И им снятся кошмары?

– Вероятнее всего. Но уже не то, что они переживали раньше. Ты собралась плакать? Уже поздно. Повода нет.

– Почему я уснула? Ты меня усыпил?

– Ты не уснула. Ты потеряла сознание. Не стоило тебе заглядывать в душу Гарвина. Я не могу себе представить, как он с этим живет, а ты почувствовала…

– А кто их… лечил? Ты?

– Я.

– И теперь ты знаешь, что было самым страшным в их жизни?

– Теперь знаю. Собственно, и знал. То есть предполагал. И ты ведь знаешь. Порассуждай – и поймешь.

– У Маркуса – гибель подруги и дочери? – Эльф кивнул, и искорки пробежали по его хрестоматийно золотым волосам. Он похож на Мура. Тоже золотой.

Ну ты сказанула… Ладно, слушай, потом поговорим.

- Да. У Гарвина – ну, сама знаешь, хотя вряд ли сможешь это вообразить… Мне не удается. Зато я не удивляюсь теперь его безумию.

– Лиасс!

– Ты и сама это знаешь. Оставь чувства и подумай. Ну, дальше?

– У Милита – Круг?

– Умница. Я, признаться думал, что ты скажешь – «казнь».

– При вашем-то отношении к смерти? Я же не совершенная дура. Только не подтверждай, что не совершенная! Надоели! Если я такая дура, то почему вы от меня не отстаете?

– Потому что умных много, а ты одна, Аиллена. Шут?

– Тот год, да?

Лиасс дотянулся до ее щеки, чтобы поцеловать. От него пахло вином. Словно поняв, он подал ей свою кружку.

– Выпей. Я и из бутылки могу. Аиллена, просто чудо, что вы выбрались оттуда живыми. Включая тебя.

– А зачем это крабберам?

– Они так охотятся.

– Ты хочешь сказать, они хотели нас съесть? – ужаснулась Лена. – Зажарить на костре и съесть?

– Не уверен насчет зажарить. Очень может быть, что они едят людей сырыми. И живыми. Никто ведь не мог сопротивляться. Даже Гарвин… Он подсказал тебе, что надо звать дракона, а не меня?

Он вдруг развернулся резко, выбрасывая вперед руку. Целый и невредимый Кристиан выступил из темноты.

– Не старайся, Владыка, – тихо и грустно сказал он. – Не родился еще эльф, который может со мной справиться. Я Кристиан. Аиллена рассказывала обо мне. Я не враг. Но так получилось, что я вырастил вам врага.

Гару завозился, выскребся из-под кровати, мрачно посмотрел на гостя и успокаивающе лизнул босую ногу Лиасса: не бойся, мол, я тебя защищу в случае чего и кусать больше не буду. Кристиан перевел взгляд на Лену.

– Корин научился управлять твоими Путями. То есть… когда ты делаешь Шаг без определенной цели, он может подтолкнуть тебя туда, куда ему хочется. Вот как в этот раз.

– А не могли они попасть туда случайно? – спросил Лиасс. Синие глаза напоминали зимнее небо. Очень зимнее. В сорокаградусный мороз.

– Вообще-то не могли. Мир крабберов запечатан.

– Вами?

Кристиан усмехнулся.

– Нет, драконами. Это мир драконов, собственно говоря. Именно потому так быстро появился ар-Мур. ЕЙ можно было оттуда и не уходить, сразу его звать. Крабберы едят людей… ну, разумеется, и друг друга. А драконы едят крабберов. Потому порой и людьми не брезгуют.

– Аиллена, – торопливо проговорил Лиасс, видя, как перекосило Лену, – они только похожи на людей! Что отличает людей – разум! У крабберов нет разума.

– Нет, – подтвердил Кристиан. – Может быть, через сотню тысяч лет и будет. Сейчас же это всего лишь животные.

– Умеющие делать ткань для набедренных повязок? – заикаясь, спросила Лена.

– Это не ткань. Это кожа. Кожа крабберов.

– Мне не встречались животные, умеющие свежевать туши и делать из шкур одежду!

– А людоеды тебе попадались? – поинтересовался Кристиан. – Ты их пожалела уже? После того как они вознамерились пообедать твоими спутниками и тобой? Они бы и собакой не побрезговали. Я знаю, как удалось Корину тебя подтолкнуть. И скорее всего, у него это получится еще не раз. Пока ты с ним не справишься. Он учится. Он очень хорошо умеет учиться. Может быть, самое лучшее – все-таки убить его, и я не знаю, почему твои друзья все еще не сделали этого.

– А ты сможешь это пережить?

Кристиан болезненно поморщился.

– Не знаю. Неважно. В конце концов я прожил уже столько, что даже Владыка Лиасс не может себе представить. Но думаю, что смогу. И даже сохраню разум. Ты пока ходи по знакомым мирам. Для надежности. Хорошо?

Он отступил обратно, и никакого прохода не было видно. Шаг. Или что-то в этом роде. Лиасс расслабился.

– Он не понравился тебе.

– Тебе он тоже не нравится. Но не думаю, что он тебе враг. Зачем ему? С возрастом теряешь желание развлекаться, играя другими. Понимаешь, что это можно оправдать только необходимостью, а какая может быть необходимость у него? Ты говорила, что он давно не может вернуться домой... может, и его мир тоже запечатан? Самими жителями? Может, они создали и выпустили в мир что-то такое, чего испугались сами. Или… Гадать можно долго. Ты пей. Вино очень хорошее. Наше. То есть здешнее.

Лена сделала большой глоток. Вино и правда было очень хорошее. От него почему-то прояснилось в голове.

– Кто меня раздевал?

– Ариана, – улыбнулся Лиасс. – На этот раз Ариана. Я был занят. Тебя все еще смущает, если тебя укладывает спать мужчина? Даже если он уже видел тебя голой? Забавно…

– Я все-таки хочу к ним.

– Ну, пойдем.

Он встал и подал ей платье. Лена решительно взялась за подол ночной рубашки. Лиасс засмеялся и отвернулся, давай ей возможность одеться. Лена натягивала платье, застегивала многочисленные пуговицы и объясняла его спине, что она ведь и дома перед родным отцом голышом не разгуливала, ну не принято у них, потому и неприятно, если неизвестно кто…

– Известно, – перебил Лиасс, – обычно это все-таки я или кто-то из твоих спутников. Один раз это был Март. А ты для него, прости, и вовсе не женщина. Ты – больше, чем божество. Но представь себе, я понимаю. Тебе это просто не нравится, и все. Без всякой убедительной причины. Имеешь право. Готова? Мне можно повернуться? Плащ не нужно, ночь очень теплая.

– А ты босиком пойдешь?

Лиасс удивился:

– А нельзя? Могу и обуться ради тебя. Только придется зайти ко мне.

– Хоть голым иди, – проворчала Лена. – Извини, я всякую чепуху говорю.

– Потому что думаешь о другом. Ты думаешь о них, и я это понимаю. Придумываешь, как избавить их от кошмаров? Только не забирай их себе, потому что тебе помочь я вряд ли смогу. А Ариана просто не сумеет. Почему так смотришь? А, ты не знаешь! В таком случае мужчине может помочь только мужчина. Очень уж по-разному мы с вами устроены в душе.

Лиасс обнял ее за талию, потому что голова все-таки кружилась, и так довел до больницы. Все четверо были в одной комнате, довольно просторной, непритязательной, этакая больничная палата советского образца: кровати, тумбочки, один стол. И ночные горшки под кроватями. И судна. Гарвин сидел на подоконнике и смотрел на улицу. Лицо подергивалось.

– Пришла все-таки? Я так и думал… Лена, не заглядывай в мое сознание, пожалуйста, когда я не в себе. Я прав, Владыка?

Лена прислонилась к его плечу.

Сколько может жить боль? Вечно? А сколько может выдерживать ее не тело, но душа? Вечно? Нет. И тело ломается, и душа рвется. И тогда наружу вылезает самое страшное… Почему они не понимают? Я сам себя боюсь. Что остается? Никогда не снимать браслет? Тогда я еще скорее сойду с ума, разве что большого вреда причинить никому не смогу, потому что Гарвин, например, с мечом, – это пустяк для любого эльфа и для многих людей. И сколько можно об этом думать? Как карусель для детей – по кругу, по кругу, и итог всегда один и тот же. Ты столько смертей уже пережил, Гарвин, так почему ты не избавишься от себя сам?

Я тебе избавлюсь.

Уйди.

Ага, конечно. Ушла. Я обязательно попрошу Владыку, чтоб он на тебя заклятие наложил. Придумает же он какое-то средство от самоубийства?

Он не сможет.

Потому что ты некромант?

Потому что я слишком сильный маг. Конечно, он гораздо сильнее, просто я способен сломать заклятие. Или обойти его. Лена, мне нельзя быть рядом с вами.

Заткнись. Мы это уже обсуждали. Если бы тебя не было рядом с нами, я бы позвала не дракона, а Владыку, и крабберы слопали бы всех нас. Ты же им противостоял!

Нет. Я – нет. Тот, второй.

Тот, второй, никогда бы не стал говорить со мной. Нет, Гарвин, тот, второй, как раз и переживал снова и снова всю вашу боль. У вас общая боль, а вот радости разные.

Умница девка, правда, эльф?

Мур?

Мур, Мур. Будешь глупостями заниматься, я лично тебя крабберам сдам. Будет у них деликатесный обед. Эльфы вкуснее. Можешь мне поверить.

Мур, перестань.

Чмок. Не перестану. Никогда. И ни за что.

И через секунду как-то иначе, в другой тональности:

Осторожнее, он действительно на грани безумия. То, что он сотворил сам с собой, – самая большая глупость. Не тебе же объяснять, что психика, даже психика эльфа, – штука хрупкая, и пережить смерть, тем более несколько, тем более самых близких… Я даже не знаю, что это могло с ним сделать. Вот свои многочисленные смерти – сколько их там уже было? – он перенес нормально, как положено эльфу. А чужие – плохо. Потому что там было не ожидание смерти и не готовность к ней, а само умирание. Это слишком. Помолчи. Я не предлагаю оторвать ему голову или оставить его в местном варианте психушки. Только вы и сможете его удержать от безумия. Ты в частности.

Я слышал тебя, дракон.

Зар-раза… Талантливый… Ну слышал и слышал. Все. Я пошел. Придумывать, как разговаривать без нежелательных свидетелей.

Лиасс, чуть сдвинув золотистые брови, наблюдал за ними, но ничего не спрашивал. Гарвин крутил на запястье сияющий браслет, не позволяющий ему воспользоваться магией. Лене отчего-то вспомнился амулет шута, превратившийся в пепел, когда магия прорвалась. Голубые глаза были уже не стеклянные… просто – голубые.

– Если ты когда-нибудь еще возьмешь меня в Путь, – тихо произнес он, – обязательно бери с собой этот браслет. И как чуть что – надевай. Не бойся. Ты так испугалась, когда отец его надел… Лена, эта боль коротка и не особенно страшна. А потом просто ноет, досаждает. Тут ведь дело не в боли.

– А как оно действует? Тебе становится больно, когда ты пытаешься применить магию?

– Нет, – удивился Гарвин. – Я просто не могу до нее дотянуться. Что бы я ни пытался сделать, мне не больно. Этот браслет действует не так. Не переживай за меня.

– Не могу.

Он довольно долго молчал. Лиасс примостился на тумбочке, и с кажущимся спокойствием наблюдал за ними. Лена пыталась рассуждать и вообще взять верх над чувствами. Абсолютно бесполезное занятие. Умела бы – была бы Владыкой Лиассом и накидывала бы петлю на шею собственного сына во имя соблюдения законов Сайбии. Отдавала бы собственного – и любимого! – внука на Круг и не обращала бы потом никакого внимания на его робкие больные взгляды, делала бы вид, что его просто нет. И никогда не было. Даже не на войне погиб – опозорил себя. И великого деда заодно. И умела бы справляться с болью.

– Гарвин, а у тебя с Арианой одна мать?

– Нет, – удивился он. – Одна мать у Арианы и Файна. Моя мать умерла, когда мне было лет… не помню даже. Двенадцать или что-то вроде. Получается, что у меня были две матери. Знаешь, она меня любила ничуть не меньше, чем Файна и Ариану. Я-то иногда вспоминал, что она мне не мать, а она, кажется, нет.

– Она была очень хорошая, – грустно сказал Лиасс. – Очень. Я любил и первую свою жену, и мать Гарвина тоже любил, но после их смерти все-таки женился снова, и вполне счастливо. Но ее… ее я, пожалуй, люблю и сейчас.

– Она того стоит, – кивнул Гарвин. – Она не заменила мне мать. Она ею и была. Знаешь, Аиллена, у меня было хорошее детство. Если бы не этот проклятый Дар, я был бы счастливейшим эльфом.

Он повернулся, обнял ее одной рукой – той, на которой блестел браслет, отделяющий его от магии. Лена знала, что он смотрит на Лиасса, знала, что Лиасс смотрит на него, но что они видели друг в друге? Любили – безусловно. Уважали – еще более безусловно. Лиассу было больно – да. Гарвин это знал – разумеется. Отец и сын – конечно. Но в куда большей степени Владыка и эльф. Ну ужас что такое.

Она прислушалась. Да, все были здесь. Почему не чувствовала там? Неужели неразумные крабберы, этакие питекантропы с сияющими улыбками, умели абсолютно завладевать чужим сознанием, не пуская в него никого больше, отсекая его от всего? Драконы их едят? Ну и приятного аппетита. Не будут делать набедренные повязки их кожи ближнего своего.

Если это мир драконов, почему драконы не подзакусили и ими?

Ну знаешь…

Не обижайся, Мур. Я же не о тебе.

Остальные о тебе тоже знают. Нечасто… ладно, не будем о пророчествах, даже на основе тонкого компьютерного анализа и построения сценарных вариантов. Все правильно. Пока.

Вот и думай, что такое в данном случае «пока» – прощание или ограничение по времени. Гарвин поцеловал ее в макушку. Безумный? Страдающий раздвоением личности? О, господи, где б тут хорошего психиатра найти… Ведь шизофреник не способен справиться со своим вторым «я», со своим мистером Хайдом или который там из них был злодеем… А Гарвин справляется. И будет справляться. Он сильный – и он не одинок. И никогда больше одинок не будет. Никогда.

– Спасибо, – шепнул он, словно прочитав мысли. Но не читал ведь. Впрочем, он и без всякой магии ее насквозь видит, потому что нет в этом ничего сложного – Лену понимать. Маркус вовсе не маг, однако понимает ничуть не хуже…

Она высвободилась (рука Гарвина бессильно упала) и пошла с осмотром. Зубы Милита были стиснуты, глаза метались за закрытыми веками. Ну чтоб такое сделать, чтобы он перестал видеть кошмар? И при этом не заглядывать… да и не умеет она подсматривать чужие сны. Лена наклонилась и поцеловала Милита, невольно вспомнив его прежние поцелуи, то нежные, как прикосновение ангела (так, кажется, выражались в дамских романах?), то безумные – вот уж кто бывал безумен, протиснувшись в узкое для его плеч окошко. А уж что он устроил, когда увез ее на прогулку, на маленькое озеро. Сначала ведь Лена была в ужасе и все оглядывалась, не особенно веря, что он способен закрыть от обозрения не только их, но и озеро в принципе, а потом уже все равно стало, пусть смотрят и завидуют. Надо же… и тело отозвалось, а ведь казалось, теперь-то должно никогда в жизни не вспоминать, потому что есть шут, а вспомнило…

Милит расслабился, задышал ровно, яркие и выразительные губы тронула улыбка. Лена полюбовалась его лицом, действительно красивым даже для эльфа, коснулась губами шрама на лбу, погладила светло-русые волосы. Кажется, помогло. Значит? Значит, нужно прикоснуться и думать о хорошем, о том хорошем, что ей известно и как-то с ней связано… С шутом, допустим, понятно, но вот что делать с Маркусом?

Маркус не шевелился и вроде даже не дышал. Он говорил, что тогда, после смерти подруги и дочери, не хотел жить. Не лез в петлю, но жить не хотел. Наверное, так вот и лежал у эльфов, словно мертвый, не двигался и ничем не интересовался, снова и снова переживая свою потерю. Лечит ли время? Или просто накладывает новые и новые слои воспоминаний и впечатлений, и из-под этой толщи прошлое все менее и менее видно, пока что-то не сдувает или не рвет эти слои… Эх, Маркус, самый лучший друг, какого даже и придумать нельзя, простой человек без особенных претензий, точно знающий, что он может, чего он стоит и чего хочет. Вот ведь замечательно: знать, что ты хочешь. Если бы в той толпе ее не заметил Проводник Гарат, если бы не решил взять над ней опеку, в мирах стало бы одной Странницей больше. А Аиллены бы не было. И не было бы эльфов Трехмирья. Вообще. Ни одного. Вообще все было бы иначе, не пересекись Пути Маркуса и свежевыпеченной – свежевыпущенной? – Странницы. А ведь он это понимает. Маркус любит прикинуться простачком, только кого это обманывает? Все он прекрасно понимает. И ничего. Не гордится. Потому что фаталист больше, чем любой эльф. Потому что уверен: так и должно было случиться, раз уж случилось. Ведь он мог не стену подпирать, отпугивая людей бог весть чем, а сидеть в пустом трактире неподалеку от площади, потягивать «Дневную росу» и не увидеть растерянную тетку в черном платье. А еще мог не пойти у нее на поводу и не взяться спасать шута от себя самого. А еще мог подсуетиться и занять место Милита, но не стал, потому что это показалось ему сродни насилию, хотя повышенной щепетильностью он не отличался.

Лена коснулась губами его щеки, и он по-детски чмокнул губами и захрапел. Ну вот. Так-то лучше.

Шут открыл затуманенные глаза, едва она подошла, увидел ее, просиял, улыбнулся и сладко заснул. Без кошмаров и снов. Увидел, что она рядом. Но Лена все равно его поцеловала, целовать – так всех. Шут блаженно улыбнулся.

– Потрясающе, – тихо произнес Лиасс. – Как тебе это удается?

– Любовь, – отозвался вместо Лены Гарвин. – Просто она их любит. Нас любит. И тебя, между прочим, тоже.

Лена легла рядом с шутом, хотя кровать и не была для этого предназначена. Ничего. Тем более что он сразу завозился во сне, отодвигаясь, обнимая ее. Вот так будет лучше. Лучше…