Жестокая любовь мажора (СИ)

Глава 13

Я открываю глаза. Медленно моргаю. А когда мутная пелена проходит — вижу белые стены, которые мгновенно приводят меня в паническое состояние.

Ворочая головой из стороны в сторону, я обнаруживаю, что нахожусь в больничной палате.

Но почему-то она рассчитана на одного человека. Есть и телевизор, и диван. Даже холодильник. Ко мне тянутся какие-то провода и трубки… Подождите… а… Как я здесь оказалась?

Дыхание учащается.

Я осторожно приподнимаюсь в полусидячее положение, это максимум, на что хватает сил, ведь даже от такого незначительного действия у меня будто начинается одышка.

Пытаюсь дышать ровно и вспомнить хоть какой-то фрагмент, который даст ответ на мой вопрос. Но… в голове сплошной вакуум. А еще она немного болит. Вообще все чувствуется очень странно.

Сглотнув сухость в горле, смотрю на себя и понимаю, что на мне только больничный халат и в обеих руках торчат катетеры. Что… со мной?

Поднимаю одну руку и пытаюсь согнуть, но тут же морщусь от боли и снова сползаю по подушке, чтобы лечь.

Закрываю глаза и с трудом перевожу дыхание. Черт. Голова гудит и кружится.

Услышав тихий скрип двери, растерянно устремляю взгляд перед собой, и, когда вижу Илая с накинутым на плечи халатом, сердце начинает стучать аритмичными толчками.

Что. За. Хрень?

Он подходит, держа в руках два стакана, которые через мгновение ставит на прикроватную тумбочку, затем пододвигает стул и садится рядом.

Багирова становится слишком много: он как будто занимает собой всю палату и дышать становится практически невозможно.

— С возвращением, — его голос звучит строго, если не грубо. — Принес воды и куриного бульона. Хочешь чего-нибудь?

Несмотря на слабость, которую сейчас я чувствую особенно, мое сердце скачет как под допингом.

— Пить… — хрипло выдыхаю и, зажмурившись, прочищаю горло.

На самом деле я хочу закричать: какого черта я тут делаю и где мой сын, но решаю дождаться врача, успокаивая себя, что Кирилл с бабой Люсей. Мне удается вспомнить только, что я пошла выкинуть мусор… а потом все обрывается. Темнота.

Я так погружаюсь в мысли, что не успеваю отреагировать…

Илай встает и, наклонившись надо мной, одной рукой приподнимает меня под спину, второй поправляет подушку, а я в этот момент вдыхаю его запах.

Черт. Мои веки трепещут. Он свежий, немного кедровый, с отголосками сигаретного дыма. Я так и не разучилась любить, как он пахнет…

Стиснув зубы, пытаюсь сопротивляться желанию вдохнуть этот мужской аромат глубже, но проигрываю, втягивая его в себя, как наркоманка.

За последние пять минут это самое яркое событие, после появления самого Багирова, разумеется.

Чуть приподняв меня в сидячее положение, он возвращается на стул и протягивает мне стакан с трубочкой.

Я хочу взять его, но не могу сделать даже этого. Пальцы не успевают обхватить стакан, как рука обессиленно падает вниз.

— Вот нахрена доводить себя до такого состояния? — ворчит Илай, а сам подносит стакан ближе ко мне.

Тебя забыла спросить…

Я медленно обхватываю трубочку губами и тяну в себя прохладную воду.

Только сейчас осознаю, насколько сильно хочу пить. Я даже не понимаю, как сама забираю стакан из рук Багирова, и не останавливаюсь, пока по палате не разносится характерный звук, говорящий, что я все выпила.

Усмехнувшись, Илай забирает стакан и ставит его на тумбу, а я расслабляюсь на подушке и делаю первый размеренный вдох.

— Так лучше?

Осторожно киваю.

Голова еще кружится. Немного.

— Спасибо, — наконец шепчу я и собираюсь с силами взглянуть на Илая с более трезвым рассудком. — Как я здесь оказалась?

Я смотрю на его лицо, и оно кажется мне уставшим: морщинки между бровей стали глубже, а круги теней под его холодными мрачными глазами — темнее.

— Ты не помнишь?

Хмурю лоб, пытаясь…

— Н-нет…

— Тебе стало плохо. Приехала скорая и, оценив твое состояние, они приняли решение госпитализировать. Врач говорит, у тебя сильное истощение. Иммунитет ослаб, и ты подхватила какой-то вирус.

Я слушаю его с раскрытым ртом.

— Эм… прости… — опускаю и поднимаю взгляд, — не хочу показаться грубой, но откуда ты все это знаешь и…что здесь делаешь?

Илай смотрит на меня как-то странно, а я, под тяжестью испытывающих меня глаз, комкаю пальцами простынь.

— Я встретил тебя на улице. Ты потеряла сознание.

Нет.

О, боже…

— Это ты вызвал скорую?

На самом деле я не хочу, чтобы он отвечал мне.

Илай поджимает губу и кивает.

— Теоретически.

Я непонимающе свожу брови.

— В смысле — теоретически?

— У меня не было с собой телефона, и я попросил вызвать скорую твоих соседей по общаге.

Я угукаю, не сразу понимая смысл его слов, а потом сердце тяжелеет и я чувствую, как кровь отливает от моего лица.

— Что, прости?..

Пульс долбит в горле, в висках. Черт, эта пульсация повсюду. Господи… мне плохо.

— Скорую вызвала твоя соседка по общаге.

— Т-ты… Ты был там? — едва слышно спрашиваю сорвавшимся голосом.

— Был. Малоприятное место, — сухо подытоживает он.

Я снова начинаю дышать чаще. В голове роятся вопросы. Как? Почему? Видел ли он Кирилла? Или, может, ему кто-то из соседей сказал о моем ребенке? Нашем…

— Ты в порядке? — его тяжелый голос возвращает меня в реальность.

Несколько раз киваю и облизываю обветренные губы.

— Сколько… — судорожный вдох и выдох. — Сколько я нахожусь здесь?

— Ты проспала двое суток.

Нет, нет… Черт!

Подрываюсь или, по крайней мере, пытаюсь это сделать, но сил нет совершенно, и я со стоном падаю обратно на подушку.

Илай, уже успевший вскочить, чтобы мне помочь или остановить, немного расслабляется, когда понимает, что со мной все в порядке и, проверив трубочки и катетеры, снова садится рядом.

Я слышу, как он раздраженно выдыхает и ругается себе под нос.

Он злится? Или расстроен? Не могу разглядеть, потому что уже смотрю на него сквозь мутную пелену слез.

— Мне… мне домой нужно, — голос болезненно хрипит.

Илай качает головой.

— Это невозможно, Алиса. Тебе нужно пройти полноценное лечение, если ты не собираешься уйти в другой мир и оставить сына сиротой.

БАМ.

Сердце уменьшается до крохотного зернышка.

Он знает…

— Почему не сказала сразу?

Я отворачиваюсь, чтобы сморгнуть слезы.

Почему не сказала?

Господи… он серьезно?

Сглатываю горечь в горле.

— А должна была? — тихо срывается с моих обветренных губ.

Тишина. Она буквально потрескивает. На Илая не смотрю. Но он на меня смотрит, я чувствую это кожей.

— И кто отец?

Я прикрываю глаза. Делаю медленный вдох и выдох.

— Ты.

Я шепчу, и вокруг снова повисает тишина, дышать в которой становится каким-то проклятым испытанием.

Я буквально осязаю каждой клеточкой моего слабого тела, как Багиров обдумывает каждое мое слово. Препарирует…

— Если это шутка, то она не удалась, — наконец жестко чеканит Илай.

А у меня от его жесткости внутренности огнем обволакивает.

Стискиваю в кулаках простынь до боли в пальцах.

Чувствую себя идиоткой. Ей-богу. Но врать ему не собираюсь. Не так я планировала этот разговор, конечно, да и, если честно, не планировала его вообще. Но раз все так повернулось… Какой смысл отнекиваться? Зачем?

— Я знаю, что повел себя как последний ублюдок, но… блядь, — матерится он глухо. — Я хочу знать, кто отец твоего ребенка и что вас связывает. Если у вас семья и все такое…

— Ты совсем идиот?! — взрываюсь я и поворачиваю к нему голову. — Ребенку два года с небольшим… Ты действительно думаешь, что я смогла бы подпустить к себе другого мужчину после того, что ты со мной сделал?!

Выпаливаю это на одном дыхании, словно выплевывая комок черной горечи из своей изувеченной души.

Осторожно поднимаю на него взгляд и вижу, как тугие желваки играют на его квадратных, стиснутых челюстях.

Стиснутых до зубовного скрежета.

Я слышу его.

— Ну судя по тому, с кем ты разъезжаешь по ночам, вполне.

Горячая обида хлещет меня по щекам как знойный ветер. Я не хотела вести себя как идиотка, но какого хрена?

Я устремляются глаза к потолку и давлюсь горьким смешком.

— Ты придурок, ясно? — сдавленно выдыхаю я. — Убирайся! — тихо прошу. — Просто убирайся…

— Алиса… это, блядь, не смешно!

— Я и не шучу! — кричу из последних сил и бросаю взгляд полный боли прямо на него.

С минуту мы смотрим друг на друга, словно пытаясь испепелить. А потом он снова цедит по слогам:

— Чей это ребенок?

— Я уже отвечала на этот вопрос! — истошно кричу я. — Ты!

— Он не может быть моим! — срывается Багиров. — Я остановился…

— А ты все так хорошо помнишь?

Его ноздри раздуваются. Он смотрит на меня в эту секунду так, что я должна бы уж точно сгореть от его взгляда, но внутри меня сейчас огня не меньше.

— Я прекрасно помню, что не кончил.

Сердце колотится в моей груди, но я заставляю себя проигнорировать возмущение, взорвавшееся искрами в моем теле.

— А я прекрасно знаю, что забеременеть можно даже с прерванным половым актом. — Мой голос чудовищно спокоен. — И так вышло, что я забеременела. Но если ты хочешь считать, что не причастен к моей беременности, просто выйди и забудь обо всем. Я уже прожила без тебя три года. Мы прожили. И сможем прожить и дальше.

— Я вижу, как ты прожила, — сухо отвечает Багиров и окидывает меня неодобрительным взглядом, — и до чего себя довела.

Я шокированно открываю рот, прежде чем обретаю голос:

— Ну извини, живу как могу. Помощи ждать мне не от кого.

Багиров нервничает. Глубоко вдыхает через нос, а затем выдыхает, но напряжение никуда не девается.

— О какой помощи ты говоришь, Алис? — он вскидывает руки. — Или, по твоей логике, я, наверное, по небу должен был прочитать, что у меня есть сын? — Илай горько усмехается и нервно выпячивает языком нижнюю губу. Смотрит на меня в упор. — Я знаю, что ты не обязана была давать мне шанс и все такое, но это ты сбежала, ты предпочла скрыть ребенка…

— Скрыть?! — выпаливаю я, мечтая вскочить с этой долбаной кровати и выдернуть из себя чертовы трубки. — О, боже, Багиров, давай вот только без этого! Ты бы первым сбежал, узнав о моей беременности, а если бы не сбежал, то ты и твоя мать заставили бы меня сделать аборт, заткнув рот деньгами!

— Моя мать уже затыкала тебе рот деньгами, и ты не сильно сопротивлялась, принимая их! — Багиров прикрывает глаза и давит на них пальцами, выдыхая глухое: — Блядь.

Он поднимается со стула и отходит к окну. Шумно выдыхает. Закидывает руки за голову и стоит так, пока я борюсь с эмоциями, которые похожи на маленькие осколки стекла, поступающие вместе с лекарством в мою кровь.

— Прости… я не это хотел ска…

— Тебе нужно уйти, — шепчу я, только сейчас понимая, как сильно надломлен мой голос.

Но он остается абсолютно неподвижен, разве что опускает руки и прячет их в карманы джинсовых шорт. Не поворачивается.

— Я тот еще придурок и часто совершаю ошибки, знаю. Как и знаю то, что заслужил все твое недоверие и ненависть. — Илай с силой упирается лбом в окно, продолжая смотреть куда-то вдаль. — Ты можешь мне не верить, но я хотел все исправить. Хотел стать лучше для тебя. Возможно, слишком поздно… но хотел. А ты просто взяла деньги моей матери и исчезла.

— Ты. Ни черта. Не знаешь. Багиров!

Но он будто не слышит меня.

— Ты даже не попыталась дать нам шанс. — Илай невесело усмехается. — Хотя о чем я? Ты даже не посчитала нужным сообщить мне, что беременна.

Я рычу сквозь зубы от бессилия и вжимаюсь затылком в подушку.

— Зачем? Чтобы услышать тоже самое что и сегодня?! И вообще о каком шансе ты говоришь? Ты действительно считаешь, что в тот период жизни я должна была думать об этом?! Да мне тошно было только от одной мысли о тебе! Я жить не хотела! И да, я взяла деньги твоей матери, хотя изначально и не собиралась, вот только выбора у меня не было! Мне нужно было уехать! — горло саднит. — Но можешь не волноваться, ее деньги ушли так же легко, как и пришли ко мне. Считай, что карма меня настигла за это!

Багиров поворачивается, и я вижу в его глазах сокрушение. Но, господи… откуда оно у него?!

— Я все понимаю. Правда, Алис. Я, блядь, все понимаю, но какого черта ты не сообщила мне о беременности! Плевать, что ты там думала, я имел право знать! Моя реакция — это моя ответственность! Ты хоть представляешь, что сейчас творится у меня в голове?

Горький смешок срывается с моих губ.

— Это в твоей-то голове? А ты хоть на мгновение задумывался, каково было мне? Каково мне было воспитывать ребенка одной? Лечить его и сходить с ума, не зная, что делать? Разрываться на части, чтобы его прокормить…

Багиров стискивает челюсти и в считанные секунды уже нависает надо мной:

— Тебе не пришлось бы разрываться на части, скажи ты мне правду!

— И чтобы это изменило?! Что, Багиров?! Ты бы примчался воспитывать ребенка? — голос уже сорван от крика. — Променял бы свою блядскую жизнь на грязные подгузники?

— Это был бы мой выбор! Не твой! Что ты вообще… — он запускает пальцы в волосы и начинает мерить палату шагами. — Ты вообще думала о том, что ребенку, тем более мальчишке, нужен отец? Знаешь, как ломаются парни, которых воспитывает только мать? Я знаю. Я видел их, я работаю с ними, выслушиваю обиды и боль на отцов, которые бросили их или навещают по воскресеньям, и то это так… для галочки! Я выслушиваю то, что они не могут рассказать своим матерям! Ты подумала о будущем нашего ребенка?!

— Именно о нем я и подумала, избавив его от насильника-отца!

Слова вырываются из меня ядовитыми стрелами, и часть этого яда остается на моем языке.

Я чувствую, как он отравляет меня. Но еще больший дискомфорт вызывает в сердце душевная боль, которая сейчас горит в глазах Багирова.

Моя грудь часто вздымается и опускается. Глаза пылают. Как и стыд внутри, что печет мои щеки…

— Так-так, что тут за шум?

В палате появляется врач, но мы продолжаем с Багировым испепелять друг друга взглядами. Будто кроме нас двоих здесь никого и нет.

— Молодой человек. Больной нужен отдых, что тут за крики?

Багиров моргает. Двигает челюстью. Затем прочищает горло и кивает.

— Извините. Я уже ухожу.

Я вижу, как тяжело он сглатывает, а потом разворачивается и выходит из палаты.

Прикрываю глаза. Пытаюсь сделать вдох, но так чертовски больно. Из горла вырывается сдавленный всхлип, а потом я не справляюсь и с моих глаз срываются большие горячие капли…