Жестокая любовь мажора (СИ)

Глава 50

— Остановка. Магазин. Зеленый забор в сетку и белый кирпичный дом, — дергаю коленкой. — Забор, деревянный, с нанизанными горлышками от пластмассовых бутылок поверху, заброшенные гаражи, труба, указатель, — выдыхаю я громче, чем следовало, и ловлю беглый взгляд отца в зеркале заднего вида. — Черная речка! Указатель на Медное озеро…

— Что ты там бубнишь всю дорогу?

Под острым взглядом отца я съеживаюсь, прижимая сына крепче к себе. Он так наплакался, что уснул.

— Ничего.

Нахмурившись, этот ненормальный сворачивает на поселковую дорогу.

Гравий потрескивает под колесами, а у меня ком в горле застревает. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, но кругом только поле и лес, но дорога ведь здесь не просто так? Значит, будут дома. Люди?

Сердце начинает биться громче, но я нахожу в себе силы сделать то, о чем меня просил Илай.

— Свернули налево после указателя.

Я ловлю еще один взгляд в зеркале, а потом мы резко сворачиваем вглубь леса, отчего меня швыряет в бок и кровь стремительно стынет в жилах.

Кирюша вздрагивает и начинает хныкать.

Господи. Мне страшно.

Тошнота подкатывает к горлу, но я борюсь с ней, прижимаясь губами к макушке сына.

— Ш-ш-ш-ш… Тише, зайка… тише… не плачь… — голос искажается, и я шепчу с дрожью в нем, — не плачь, малыш… пожалуйста, все… будет хорошо…

Рваный всхлип все же вырывается из меня, и я зажмуриваюсь, монотонно раскачиваясь с сыном взад-вперед.

Подбородок начинает трястись, и я несколько раз ударяюсь затылком о подголовник, выдыхая и устремляя мутный взгляд в потолок.

Это бесполезно.

Страх струится холодным липким потом. Просачивается через поры и застывает острыми ледяными кристаллами под кожей.

А потом машина останавливается, и мое сердцебиение становится слабым, пульс — нитевидным. Я начинаю тихо паниковать в попытках вдохнуть.

О господи-и…

Где же ты, Илай…

Найди нас. Прошу. Пожалуйста, найди.

Мы же твое родное.

Найди…

Отец толкает дверь и выбирается на улицу, отхаркивая сопли в траву.

Затем он разминает шею, ведет костлявыми плечами и поворачивается ко мне.

Холодок стекает по моей шее под ворот и скользит дальше между лопаток.

Но прежде чем я успеваю что-либо сделать, он распахивает дверцу с моей стороны, и я машинально пересаживаю сына подальше, становясь между ним и ублюдком живой преградой.

Сердце колотится в горле, но я выдерживаю липкий взгляд отца, пока он сам его не отводит в сторону… и вниз.

Уродливый угол рта дергается, и у меня внутри все леденеет, когда ублюдок поднимает мой телефон.

Я успеваю дотянуться до него первой и ткнуть в экран, чтобы сбросить вызов, но уже слишком поздно. Он все понял…

— Что это? А? Думала, меня наебать можно?

— Н-н-нет… Я ничего та…

Он хватает меня за волосы и выдергивает из машины так резко, что я теряю равновесие и приземляюсь на колени и выставленные перед собой руки.

Острая боль пронзает суставы, а от хвои и мелких камней кожа начинает саднить. Но больнее всего становится от плача моего ребенка.

Я втягиваю воздух и выпускаю его сквозь сжатые зубы.

— Уверена в этом? Мне кажется, ты приняла меня за дурака.

— Я не сделала ничего плохого, — шепчу прерывисто, продолжая стоять на четвереньках и уставившись на его грязную старую обувь.

Меня трясет. Мне страшно. И меньше всего на свете мне бы хотелось злить этого больного ублюдка. Особенно сейчас. Здесь, в глуши, где никого нет.

Он опускается передо мной на колени, и мое дыхание сбивается.

Я отворачиваюсь, не желая смотреть на него, но жесткие пальцы впиваются мне в щеки и от боли перед глазами встает мутная пелена, сквозь которую его лицо размывается. Отец сдавливает сильнее, и я хнычу:

— Пожалуйста…

— Зачем ты ему звонила? — Я часто дышу, сдерживая рыдания в горле. — Ты рассказала ему, где мы, так ведь?

Я мотаю головой, насколько мне позволяет его твердая хватка, а в следующее мгновение удар по лицу лишает равновесия и я ударяюсь виском прямо о выступающий корень дерева.

— Лживая сука! Ты такая же лживая, как и твоя мамаша!

Мне прилетает пинок в живот, выбивая из груди весь воздух, и я сворачиваюсь от боли, не в силах вдохнуть.

— Ты сама все испортила, Кролик, — он говорит обыденным тоном. — Теперь мне придется оставить тебя здесь, а твой выродок поедет со мной.

— Нет… — шокировано выдыхаю я и тут же вскидываю голову, но волосы, упавшие на лицо, загораживают обзор.

Но я все равно вижу, как он трясет телефоном. Моим.

— А это я заберу с собой. Надо же мне будет связаться с его папашей, — ухмыляется он и садится в машину, туда, где мой сын плачет, надрываясь так сильно, что у меня готово остановиться сердце от невозможности его успокоить.