Жестокая любовь мажора (СИ)

Глава 46

Поношенные ботинки, грязные джинсы, рубашка в клетку, висящая на худощавом теле мешком.

Я хочу убедить себя, что ошиблась, что это всего лишь игра моего больного воображения, но, когда взгляд цепляется за уродливую руку, паника окончательно дестабилизирует меня.

Кровь стремительно отливает от лица. Я чувствую это и то, как ладони покрываются холодным потом, пока пальцы дрожат, вцепившись в дверную ручку, а сердце бьется где-то в горле, перебивая дыхание.

Мой рассеянный взгляд мечется по лицу, которое было размыто временем в моей памяти, а сеть глубоких морщин на грубой коже и шрам в уголке рта подкрепляет ледяной ужас, сковавший холодом внутренности.

Оцепенев, я смотрю в бездушные глаза самого настоящего чудовища.

Он нашел меня. И принес с собой мой персональный ад.

— Ты…

Дыхание царапает мои пересохшие губы, и я с запозданием порываюсь закрыть дверь, но он не дает, выставив ботинок и свое худое плечо через порог, прикладывая указательный палец к узким обветренным губам.

— Ты ведь умная девочка. Шуметь не будешь. Я бы не хотел навредить ни в чем не повинным людям.

Я хочу ответить ему, но прозвучавшая угроза лишает способности говорить, выходит только открывать рот в попытках вобрать в себя так необходимый мне воздух.

— Может, проявишь гостеприимство и пригласишь родного отца войти?

Тяжело сглатываю и судорожно качаю головой. Нет, нет, нет…

— Надо же. Как ты, оказывается, похожа на свою мать. В нашу последнюю встречу она смотрела на меня такими же большими глазами…

Он пытается подцепить мой подбородок, но я бью по его руке.

— Не смей говорить о ней, — шиплю, оскалив зубы. — И не смей прикасаться ко мне.

— Ш-ш-ш… — его взгляд ожесточается, он качает головой и приподнимает край рубашки, демонстрируя массивную ручку охотничьего ножа за поясом джинсов. — Я пришел не с пустыми руками. Ты и вскрикнуть не успеешь, глупый кролик, как мой внук останется без своей милой мамочки.

Я отшатываюсь от него, рука соскальзывает с дверной ручки, и ублюдок, воспользовавшись моментом, переступает порог общежития.

Его движения неторопливые, словно растянутые во времени: ненавистное чудовище спокойно прикрывает за собой дверь той самой уродливой рукой, которая удерживала мою голову под водой…

Перед глазами все плывет, размывается, а кожа покрывается липким потом.

Я под водой… она повсюду: во рту, в носу, в ушах…

Я не могу дышать…

У меня кружится голова, но я сопротивляюсь и кричу…

Холодно и темно…

Я плачу и прошу его остановиться…

Но каждый раз мои крики глушит вода. Они просто вырываются изо рта равнодушно-прозрачными пузырьками воздуха…

Сквозь шум в ушах я слышу хныканье сына и, как в замедленной съемке, несколько раз моргаю, прежде чем обернуться на зов Кирюши.

Он стоит в коридоре в одной маечке. Смотрит на меня, хмурится.

В голове проносится злость пополам с отчаянием: я проклинаю себя за то, что уложила его на диване и не закрыла за собой дверь; и секундной заминки моего заторможенного страхом мозга хватает, чтобы ублюдок оказался первым рядом с сыном.

Все происходит чудовищно быстро, я слишком дезориентирована, реакции тела замедленны… Перестав чувствовать ноги, я падаю.

Острое жжение тут же взрывается в коленях, но мне плевать, я распахиваю рот в немом крике от сковавшего горло ужаса, когда отец поднимает моего мальчика на руки и заходит с ним в нашу комнату.

Трясу головой…

Нет, нет, нет…

А потом скрип соседской двери заставляет меня торопливо подняться, чтобы не быть застигнутой на полу в коленопреклоненной позе, не вызвать вопросов и не навлечь еще большей беды. Как можно быстрее преодолеваю расстояние до своей комнаты и захлопываю за собой дверь.

И тут же застываю на месте, задохнувшись жгучими эмоциями, которые превращаются в огонь, потому что вижу, как мой сын с застывшими слезами на щеках рассматривает клинок, который ублюдок вертит перед его лицом.

— Думаю, мы поладим с этим парнем, — мерзко посмеивается отец и позволяет Кирюше взять чертово оружие.

Я сжимаю кулаки и чувствую, как дрожь в теле усиливается.

— Убери от него свои грязные руки, — рычу я, но чувствую, что от гребаного бессилия дрожит подбородок. — Прошу… — голос превращается в скрипучий шепот. — Отпусти, он не сделал тебе ничего плохого…

Слезы накатывают горячей волной, но я раздраженно смахиваю их с ресниц, следя, как чертов мудак садится на диван вместе с моим сыном, который продолжает рассматривать нож широко раскрытыми, удивленными глазами.

— Он же может пораниться, — с надрывом стону и делаю к ним шаг, протягивая руки. — Отдай мне сына…

Урод поднимает на меня взгляд и похлопывает по дивану рядом с собой.

— Присядь. Нам некуда торопиться.

Я крепче сжимаю кулаки. Холодный липкий страх обступает со всех сторон, сдавливает легкие, точно так же, как и вода, которая однажды пыталась заставить меня перестать дышать. Но теперь все иначе. Я больше не слабая, я просто-напросто не могу такой быть из-за одного маленького человечка, сидящего на коленях у монстра.

Поэтому, прежде чем заговорить сквозь дрожь в горле, собираю все свое мужество, на которое осталась способна:

— Чего. Ты. Хочешь?

Он задумчиво поджимает нижнюю губу, и я срываюсь:

— Что тебе нужно, ублюдок?!

Он морщится, качая голой, будто бы осуждая мое поведение.

— Не нужно грубить, кролик, когда в моих руках жизнь самого дорогого тебе человека. Твоя мать разве не успела научить тебя вежливости?

Я стискиваю зубы, топаю ногой и запрокидываю голову, пытаясь контролировать дыхание, но оно все равно срывается частыми шумными вздохами.

— Скажи, пожалуйста, чего ты хочешь.

Сглотнув тяжесть в горле, я набираюсь сил снова посмотреть ублюдку в глаза, который с грязной ухмылкой наблюдает, как мой сын играет с гребаным ножом.

— Ах ты ж маленькая сорока, любишь блестящее, — хрипло посмеивается, а потом сосредотачивается на мне. — Чего я хочу? — Он прочищает горло, постукивая пальцами свободной руки по дивану. — Хочу хорошей жизни, знаешь ли, после стольких лет, проведенных в тюрьме, очень сложно вернуться в общество моральных ублюдков.

— Конкретнее, — требую я.

— Ну неплохо было бы начать с решения финансового вопроса.

— Если ты намекаешь на деньги бабушки, у меня их нет! — выплевываю я.

Мудак запрокидывает голову и ржет.

— Такая наивная, малышка, — он вздыхает, как будто ему меня жаль, а потом его голос обретает пугающую серьезность: — Думаешь, меня интересуют эти копейки? Мне нужна куда более внушительная сумма, твои полмиллиона — так, ни о чем.

Зуд беспомощной ярости закипает под кожей.

— У меня нет денег, вообще нет, — с отчаянием шепчу я. — Посмотри, где я живу. Мне нечего тебе дать.

— Ну у твоего хахаля неплохая машина, — медленно выдает он и поднимает уродливый угол рта в подобии улыбки.

Я округляю глаза. Что это значит? Он что… следил за мной? Господи… и как давно?

— Думаю, он захочет предложить мне что-нибудь, если вы и правда для него дороги. Заодно и проверим. Думаю, будет интересно узнать. Как тебе такое предложение, а, малышка?

— Не втягивай его… он ничего не знает о…

Мой телефон на другом краю дивана начинает вибрировать, и конечно же, ублюдок успевает дотянуться до него первым. Я замираю в шаге от него, наблюдая, как он читает имя абонента, а потом вскидывает на меня насмешливый взгляд.

— О как. Стоит только вспомнить.

— Он сейчас поднимется, если я не отвечу, — цепляюсь за хрупкую надежду, что моя угроза подействует, но она вызывает у него лишь ухмылку.

— Это будет твоей ошибкой, милая, если сюда кто-нибудь зайдет.

— Пожалуйста, пожалуйста, — я падаю на колени, цепляясь за штанину отца. — Пожалуйста, позволь мне отдать сына ему, умоляю тебя. А потом ты сможешь сделать со мной все, что захочешь…

Меня обрывает грубый толчок: он отпихивает меня ногой и я, упав, тут же отползаю немного назад.

— Не держи меня за дурака, Алиса.

Я хватаю ртом воздух, мой обезумевший от отчаяния взгляд мечется между телефоном и сыном.

— Сейчас я дам тебе трубку, и ты перезвонишь ему. Договоришься о встрече или все расскажешь по телефону, мне плевать. Ты знаешь, что мне нужно. Так что проси как следует, — он мерзко скалится. — Ты ведь уже уяснила, как нужно просить мужчин? — Отец смеется, тыча изнутри языком себе в щеку, а у меня тошнота к горлу подкатывает. Он швыряет телефон на пол передо мной, и я судорожно ползу к нему. — Можешь говорить ему все, что хочешь, но помни: твой сын остается со мной. — Тяжело дыша, я поднимаю голову. — Терять мне нечего, — он невесомо проводит острием ножа под подбородком сына, и мое сердце болезненно замирает… Кирюша начинает улыбаться от щекотки, а я задыхаюсь от кома горечи в горле. — Так что не испытывай меня, кролик. И никакой полиции, никаких разборок. Решаем вопрос цивилизованно. Приносишь деньги — и получаешь своего выродка обратно.