Хоккейная сделка

Глава 22

Ария

— Извини, а что это у тебя на пальце?

Мои щеки вспыхивают, и я прячу руку за спиной.

— Ничего.

— Да ну? — Чанора обегает стойку и хватает меня за руку. — Ты что, обручилась и не сказала мне?

Я кривлю губы.

— Возможно.

Она ахает, вырывает мою руку и замечает бриллиант на пальце.

— О боже, оно прекрасно.

Я искренне улыбаюсь, потому что кольцо действительно красивое.

— Оно принадлежало матери Александра.

Она хватается за сердце, как будто сейчас упадет в обморок.

— Это так романтично, — а потом шлепает меня по руке. — Сучка, как ты могла не сказать об этом?

Я потираю руку.

— Я все еще не привыкла быть… обрученной.

— Разве я тебе не говорила? Я знала, что ты встретишь того самого и покончишь с днями одинокой девчонки, — она обнимает меня и крепко сжимает. — Я так рада за тебя, Ария.

Я сдерживаю хмурую гримасу. Я не понимала, как хреново будет врать людям об этом. Мир думает, что я нашла свое «долго и счастливо», но все, что я нашла, — это большой жирный чек.

— А как он сделал тебе предложение?

Я прочищаю горло.

— Эм, он очень скрытный человек, поэтому сделал это дома.

— Он встал на одно колено?

Я лгу и киваю.

— Ага.

Чанора визжит и снова обнимает меня.

— Это так волнующе.

Картер входит в холл, и мой желудок сжимается в тугой комок.

— Что такого волнующего?

Я хотела как можно дольше скрывать это от Картера, прежде всего потому, что не хочу, чтобы он сказал, якобы я не делаю работу приоритетом только потому, что на пальце кольцо.

Теперь уже слишком поздно.

— Ария обручилась, — Чанора вытягивает мою руку. — Смотрите.

Его брови взлетают, когда тот переводит взгляд с бриллианта на меня.

— Поздравляю.

Эти слова максимально неискренни в его исполнении, но я все равно выдавливаю улыбку и благодарю. Он отворачивается от меня с самого запроса на отгул в Грецию, и хотя это неприятно, я предпочитаю игнорирование сексуальным домогательствам.

Он надевает пиджак и лезет в карман за ключами.

— Чанора, до завтра.

Как только он уходит, Чанора удивленно свистит.

— Он недоволен.

Я смеюсь и закатываю глаза.

— Хорошо. Я предпочитаю, когда он зол. По крайней мере, больше не лапает меня.

Она стонет.

— Надеюсь, он не начнет лапать меня.

Я жестом указываю на ее большой живот.

— Ему придется быть совсем уж долбанутым, чтобы лапать беременную.

— Я бы не удивилась.

Я тоже.

Когда мы закрываем галерею, в холл заходит одна из новых сотрудниц, Бриттани. Она опускает голову, заматывая шарф на шее.

Я обхожу ресепшен, чтобы догнать ее.

— Привет, Бритт. Как прошел твой день?

— Хорошо, — она шмыгает носом, едва поднимая на меня глаза. — Увидимся завтра.

— Эй, стой, — я перегораживаю ей дорогу, блокируя дверь. — Что случилось?

— Ничего. Мне просто нехорошо.

Мы с Чанорой обмениваемся понимающими взглядами, и у меня в животе поселяется плохое предчувствие.

— Ты расстроена, — я склоняюсь ниже, заставляя ее посмотреть на меня. — Что произошло?

Ее влажные глаза бегают между мной и Чанорой.

— Это был… это…

— Это был Картер, да? — выпаливает Чанора.

Она всхлипывает и кивает, слезы текут по ее лицу.

— Он приказал никому не говорить. Сказал, что уволит меня.

Я хватаю ее за плечи.

— Что он сделал?

— Поцеловал меня. А когда попыталась оттолкнуть его, прижал меня к стене и сделал это снова, — она закрывает лицо руками. — Я боялась сказать, чтобы он остановился, потому что мне нужна эта работа, и я не хотела злить его.

— Сукин сын, — я оборачиваюсь и провожу пальцами по волосам. — Он не может продолжать это делать.

— Он делал это раньше? — спрашивает Бриттани.

Чанора кивает.

— С достаточно многими сотрудницами.

— Мы должны это прекратить, — я хожу взад-вперед вдоль окон, и мой взгляд скользит по лицам прохожих. — Должны что-то сделать.

— Нет доказательств, — говорит Чанора. — Наше слово против его. Ты же понимаешь.

— Тогда нужно больше, чем просто слова, — в голове формируется идея, которая, я уверена, может сработать против этого мерзкого ублюдка. — Мы получим видеодоказательства.

— Как? — спрашивает Бриттани. Чанора качает головой.

— Нет. Мне не нравится эта идея.

Я развожу руками.

— Какой еще есть выбор? Нам нужны доказательства. Если сможем заснять его во время непристойного поведения, то получится использовать это против него.

Чанора скрещивает руки на груди.

— И как предлагаешь добыть это видео?

Я указываю на Бриттани.

— Она и я можем это сделать. Одна снимает, а другая…

— Выступает в роли приманки, — заканчивает Бриттани.

Я киваю.

— Он не сможет уволить нас, если над ним будет висеть это видео. И не посмеет даже подумать о том, чтобы еще кого-то домогаться.

Чанора гладит живот.

— Как собираетесь снять видео, чтобы он вас не поймал? Звучит опасно.

— Не знаю, — я прижимаю пальцы к вискам и растираю кожу маленькими кругами. — Я придумаю, как только вернусь из Греции. Пока меня не будет, вы должны присматривать друг за другом. Не позволяйте Картеру оставлять кого-либо наедине в своем кабинете.

Чанора обнимает Бриттани за плечи.

— Я тебя поняла, дорогая.

Бриттани вытирает нос тыльной стороной ладони.

— Ты правда думаешь, что это сработает?

Я киваю.

— Да.

Обязательно сработает.

— Оно так тебе подходит!

Я смотрю на кольцо, которое забыла снять с пальца, когда вернулась с работы.

— Все не по-настоящему, Энни.

Она прищелкивает языком.

— Не говори так. Это может и не брак по любви и страсти, но настоящее обязательство. То, что ты делаешь для Александра, это по-настоящему. И я так благодарна тебе. Я не могла бы вынести того, чтобы смотреть, как этот мальчик теряет виллу, — она кладет ладонь мне на щеку. — И я знаю, что его родители тоже были бы благодарны.

— Жаль, что их нет здесь, чтобы увидеть, какой чудесной стала его жизнь, — мои глаза бросаются на Джулиану, которая запихивает одежду в открытый чемодан на кровати. — Жаль, что не смогли познакомиться со своей внучкой.

Я ненавижу тот факт, что его родители умерли, в то время как мои живут своей никчемной жизнью.

Энни кивает, ее взгляд следует за моим.

— Она особенная, правда?

— Да, — я улыбаюсь. — Не могу поверить, как легко живется с ней.

— Ты беспокоилась, что будет тяжело?

— Я ничего не знаю о детях, — я издаю сардонический смешок. — И у меня не было хорошего примера для подражания.

Энни хмурится.

— Ты не близка со своими родителями?

— Отец ушел, когда мать сказала ему, что беременна, а после выгнала меня, когда я была подростком. Так что нет. Совсем не близка.

— Черт побери, — бормочет она. — Я и понятия не имела. Мне так жаль.

— Все в порядке, — я наблюдаю, как Джулиана пытается втиснуть весь свой кукольный домик в чемодан. — Я вижу себя в Джулиане. Отец бросил меня, как мать бросила ее. Мне кажется, что есть пустота там, где должна быть любовь к родителям, и я не хочу, чтобы Джулиана чувствовала, что ей чего-то не хватает в жизни.

Энни берет мою руку и вкладывает ее в свои.

— Пустота? Ты заполнишь ее, когда появится своя семья, которую будешь любить.

Я морщу нос.

— Не думаю, что когда-нибудь смогу это сделать.

— Мы с мужем не хотели детей, — улыбка трогает ее губы, когда та смотрит на Джулиану. — Но любовь к этой маленькой девочке стала величайшей радостью в жизни. Иногда ты не понимаешь, чего хочешь, пока это не ударит в лицо.

Я не спорю с ней. Все вернется на круги своя, когда брак закончится, потому что таков уговор.

Шаги Александра в коридоре притягивают взгляд.

— Привет, как работа?

Взгляд падает на его обнаженный торс, зацепившись за этот проклятый пирсинг в соске. Под светом в коридоре я лучше вижу его татуировку. Два человечка — один высокий с хоккейной клюшкой, а один маленький в платье — держатся за руки над словом «ПАПОЧКА», написанным дрожащим детским почерком.

Все в этом мужчине сексуально. У него есть привлекательность байкера, завернутая в кожу с пирсингом и татуировками, и он бросает взрослых мужчин на борт на льду. Тем не менее, заплетает волосы своей дочери, готовит куриный суп с лапшой и плачет, когда смотрит «Паутину Шарлотты».

— Мм? — я буквально не имею ни малейшего представления, о чем он только что спросил.

Александр ухмыляется, наклоняя мой подбородок.

— Работа. Как прошла работа?

Я прочищаю горло.

— Хорошо. Прекрасно. Прошла прекрасно.

Вина терзает мою совесть. Он бы взбесился, услышав о том, что сегодня произошло с Бриттани, и я ни за что на свете не расскажу о своем плане поймать Картера на месте преступления. Он бы сказал не делать этого, а я отказываюсь, чтобы меня отговоривали.

— Хорошо, — он обнимает одной рукой плечи Энни, а другой — мои, заглядывая в комнату Джулианы, чтобы взглянуть, на что мы смотрим.

— Кто-нибудь скажет, что она не может взять кукольный домик в Грецию?

— Только ты, Большой Парень.

Он вздыхает, словно так и думал, и входит в спальню.

— Привет, малышка. Сомневаюсь, что кукольный домик поместится в чемодан.

Она надувает губы.

— А что, если я вытащу немного одежды?

— Ставлю двадцать баксов на то, что он позволит ей взять кукольный домик, — шепчет Энни.

Я прикрываю рот рукой, смеясь.

— Я бы не удивилась.

Я возвращаюсь в комнату, чтобы закончить сборы, и после того, как Джулиана засыпает, в мою открытую дверь тихо стучат.

Александр прислонился к дверному косяку, этот мерзавец все еще без рубашки, будто знает, что именно этот вид делает со мной.

— Ты все собрала?

— Думаю, да, — я целую Дэша в макушку, прежде чем уложить на кровать. — Просто беспокоюсь, что буду вдали от этого парня.

— Я уже оставлял их с Элли вместе, и они отлично справляются. Думаю, с Дэшем все будет в порядке.

Александр входит в комнату и садится рядом с Дэшем на кровати, поглаживая его по спине. Дэш переворачивается и подставляет ему живот, зрелище, к которому, как мне кажется, я никогда не привыкну.

Я протягиваю руку и обвожу контур татуировки на его ребрах.

— Не ожидала, что у тебя есть татуировка.

Он бросает взгляд на нее.

— Сделал в прошлом году после того, как Джулиана нарисовала ее для меня.

— А это?

Мои пальцы скользят по его груди, задевая металлическую штангу. Он вздрагивает.

— Когда мне было восемнадцать.

Я приподнимаю бровь.

— В тебе есть жилка дикости.

— Я был намного более беззаботным, прежде чем стал отцом.

— Трудно представить.

Он берет меня за запястье и поворачивает руку, чтобы взглянуть на кольцо на пальце.

— Мой отец всегда жил настоящим. Он никогда не беспокоился о будущем или о том, что произойдет. Он причина, по которой я так люблю езду на мотоцикле. И именно он удивил меня первым мотоциклом, когда я получил права, и мы часто ездили вместе. Это одно из любимых воспоминаний о нем.

— Я всегда считала байкеров безрассудными наркоманами адреналина. Но ты не такой.

— Это точно дает выброс адреналина. Там всегда есть элемент опасности. Одно неверное движение, и все кончено. Тем не менее, я чувствую себя таким живым, когда еду на мотоцикле. Это сырая, неограниченная свобода. Чувство, когда ветер хлещет тебе в лицо; сила ревущего под тобой мотора. Это опьяняет.

Ничто в жизни никогда не заставляло меня чувствовать себя так.

Я покусываю нижнюю губу.

— Прокатишь?

Его брови взлетают вверх.

— Ты этого хочешь?

Хочу, и это удивляет меня не меньше, чем его. Но я хочу узнать Александра. Увидеть ту другую его сторону, которую никто больше не видит. Хочу отбросить его тщательно охраняемые слои и забраться внутрь.

Он не устраивает шоу, не притворяется тем, кем не является. Он настоящий, честный и откровенный, и чем больше рассказывает, тем больше я хочу знать.

Александр держит круг близких узким, его жизнь сокрыта от посторонних глаз, и я чувствую себя счастливой, будучи его частью.

Я киваю.

— Лишь бы ты пообещал не убивать меня.

Он поднимает мою руку и оставляет поцелуй на тыльной стороне.

— Я никогда не позволю ничему плохому случиться с тобой.