И сердце пополам

= 27

С Глебом они условились встретиться в пять у Театра кукол, а оттуда вместе — до общежития.

До последней минуты Саша боялась, что Глеб не придёт. Почему-то до сих пор не верилось, что у неё самое настоящее свидание. Не случайная встреча, как в прошлый раз, а всё, как положено.

Немного грызла совесть — матери она всю правду так и не сказала. Утаила, что пойдут в общежитие на день рождения неизвестного парня. Мать бы её не отпустила. По её мысли, общежития — это нечто сродни притону. Сплошные пьянки и разврат.

И если уж совсем честно, то Саша и сама туда идти побаивалась. Да что там — откровенно трусила. Но желание побыть с Глебом значительно перевешивало и угрызения совести, и страх.

Только бы он пришёл! Всю дорогу до Театра кукол она только об этом и думала. Вообще-то, утром она не удержалась и отправила ему эсэмэску: «Привет, Глеб. Всё в силе? Встречаемся в пять?».

Он ответил не сразу, часа через три, и всего лишь одним коротким: «Да».

Это немного укололо, еле заметно, но всё же — она-то за эти три часа ожидания изнервничалась вся. Хотя сама себя и ругала: человек может быть просто занят, не иметь под рукой телефон, да много всего. Но нервы с логикой ни в какую не уживались.

Кроме того, чувствовала себя Саша сегодня вдвойне неуверенно — в пальто и сапогах вместо привычного пуховика и удобных ботинок. Ей казалось, что в обновках она выглядит несуразно.

Глеба она узнала ещё издали. Он стоял, привалившись плечом к металлической опоре остановки, и действительно курил.

Саша жуть как не любила курящих парней, запах и всё такое, а тут даже залюбовалась его расслабленными движениями. К тому же, затушив окурок, он выбросил его в урну.

Саша подошла к нему почти вплотную, а он так её и не увидел. Только когда она позвала его по имени, оглянулся, посмотрел недоумённо и лишь спустя несколько секунд, судя по выражению лица, узнал её. Оглядел с головы до ног, теперь уже оценивающе, потом покачал головой, улыбаясь:

— Ни за что бы не признал. Кстати, тебе так классно.

— Спасибо, — розовея, вымолвила Саша.

Затем Глеб чуть наклонился к ней, пристально всмотрелся в лицо и слегка улыбнулся, ну хоть не стал снова комментировать свои наблюдения. Впрочем, Саша и без того вспыхнула — он явно заметил, что она накрасилась. Для него ведь накрасилась, понравиться хотела. В общем-то, совсем слегка: немного подрумянила скулы, тронула губы розовой помадой, ну и глаза подвела тоненько, почти незаметно. И вроде нет ничего в этом необычного, а всё равно стало неловко, как будто он раскусил какую-то её уловку.

— Это у тебя что? — он кивнул на пакет в её руке. — Уж не портрет ли именинника?

На самом деле Саша нарисовала не один, а два портрета с присланной Глебом фотографии.

Сначала, как он и просил, изобразила его друга в карикатурном виде с крохотным тельцем, огромной головой и широченной улыбкой, сделав небольшой акцент на лопоухости. В качестве фона взяла праздничный антураж: шарики, серпантин и прочую атрибутику.

Потом, засомневавшись, вдруг именинник обидится, написала сангиной второй — реалистичный. Весь вчерашний вечер на него ушёл.

— Портрет…

Какой из двух затем подарить — она не знала. Думала, всё же посоветоваться с Глебом, но тот лишь усмехнулся. Даже не захотел посмотреть. И вообще не выказал ни малейшего интереса, а показать самой она постеснялась.

С ним вообще сегодня было как-то сложно. Саша даже озадачилась: что она сделала не так? Отчего такие разительные перемены? Ведь тогда он был таким добрым, приветливым, обходительным, буквально излучал тепло. С ним даже она чувствовала себя легко и просто, ну за исключением некоторых неловких моментов. Теперь же от Глеба разило холодностью. Как будто он чем-то страшно недоволен, но кое-как пытается своё недовольство держать в себе.

Почти всю дорогу до общежития они шли молча. В этот раз он не брал её за руку, как раньше, и вообще словно забыл, что она идёт рядом. От недавней радости не осталось и следа — одно сплошное недоумение и растерянность.

Общежитие — коробка из красного кирпича с рядами одинаковых окон — показалось ей похожим на казарму, и отчего-то вдруг сделалось совсем не по себе.

Эта безотчётная нервозность нарастала с каждым шагом, пока они пересекали вестибюль, пока поднимались на пятый этаж, пока шли вдоль длинного коридора, с вереницей дверей по обеим сторонам. Кругом грохотала музыка, причём самая разная, сливаясь в дичайшую какофонию, будто несколько комнат решили посоревноваться, чьи колонки громче.

Глеб остановился у двери с надписью 515, взялся за ручку двери, оглянулся на Сашу. Она вдруг осознала: ей страшно, аж до дрожи. И если прежде она уповала на Глеба, то теперь чувствовала себя здесь одинокой, чужой и никому не нужной.

Зачем он вообще её позвал, если она ему в тягость?

— Глеб, — позвала Саша.

Он вопросительно взглянул на неё. Саша хотела признаться, что ей страшно, но устыдилась. Подумает ещё, что она ненормальная. Вместо этого спросила:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Может, я зря пришла?

Как же ей хотелось, чтобы он её разуверил, чтобы сказал пусть даже какую-нибудь дежурную фразу, чтобы успокоил её, пообещав, что всё будет хорошо. Но Глеб пожал плечами:

— Может, и зря. Но теперь то уже что? Пошли… — он распахнул дверь и шагнул в комнату, где, судя по звукам, во всю шло гулянье.

Саша ошарашенно смотрела ему вслед. Стало так больно, будто её неожиданно ударили. Она сморгнула раз-другой, чтобы, не дай бог, не расплакаться, отступила на шаг, и ещё на шаг. Надо уходить, решила. И ушла бы, но в этот самый миг в коридор высунулся светловолосый вихрастый парень.

Саша тотчас узнала именинника — как-никак вчера весь вечер его рисовала. Он уставился на неё с любопытством.

— Ты с Глебом, да? Саша?

Саша чувствовала себя подавленной настолько, что нашла в себе сил только кивнуть.

— А я Артём. Он же Тёма, он же Тоша, он же Тоха. А ты что тут стоишь? — разулыбался он. — Давай-давай, входи скорее.

Подхватив Сашу под руку, он завёл её в комнату, полную народа, и громогласно объявил:

— А это Саша, подруга Глеба. Прошу любить и жаловать.

Глеб стоял тут же, точнее, сидел на корточках и расшнуровывал кроссовки. Не поднимая глаз, буркнул:

— Балабол.

Посреди комнаты стоял длинный стол. Точнее, несколько столов разной высоты и ширины, придвинутых друг к другу. Это вот, видимо, и есть «поляна», про которую говорил Глеб. Разглядывать присутствующих Саша постеснялась, но успела мельком уловить, что были тут и парни, и девушки. Девушки — это хорошо, подумала она. Это не так страшно, как если бы тут сидели одни парни.

Впрочем, страх уже и так утих, но осталось смутное давящее чувство, будто она нежеланный гость на чужом празднике. И когда Артём представил её, это чувство стало особенно острым. Нет, никто ничего плохого не сказал, но ей послышались ухмылки, почудились насмешливые взгляды… а, может, и правда всё это просто послышалось и почудилось.

Глеб, разувшись, снял куртку и шапку — он действительно оказался брюнет! Взъерошил небрежным движением смоляные волосы, а потом и у неё принял пальто.

— Пойдём помоем руки, что ли? — позвал он.

Саша кивнула и последовала за ним. И уже за порогом, когда почти затворила за собой дверь, она отчётливо расслышала: чучело, а потом смешки.

Это слово, злое и оскорбительное, как плевок, обожгло и заставило содрогнуться. Это про неё так? Но они же не знают её совсем, впервые видят и ничего плохого она никому из них не делала. Да она их даже разглядеть не успела.

Или, может, ей снова показалось? Может, она просто слишком мнительна? Необязательно ведь это сказали о ней.

