И сердце пополам

= 44

«Какая же ты, Фурцева, неуклюжая! — ругала себя Саша, морщась от боли. — Где были твои глаза?».

А получилось прямо как по Булгакову. Только пролили не масло, а кашу и, слава богу, не на трамвайных путях, а на полу в столовой училища. И все эту склизкую лужицу благополучно обходили, а Саша шагнула прямо в цель. Потому что витает вечно в облаках. Хорошо хоть не грохнулась вместе с подносом, удержалась. Но нога на скользкой жиже подвернулась, да как-то неудачно. И теперь стоило наступить — лодыжку простреливало острой болью. Перелом там, что ли?

Выстоять на живописи Саша не смогла, и Карен Саркисович отпустил её с занятий домой. Только вот как до дома-то теперь добраться? Не скакать ведь на одной ноге.

Позвонила матери, но у той телефон оказался выключен. Да и какой с неё толк, матери даже в городе сейчас нет. Уехала на очередную научную конференцию.

Дяде позвонить? Тот наверняка быстро организует помощь. Но вместо дяди Саша позвонила Глебу.

Они и так договаривались встретиться, только позже. Вдруг у него получится приехать сейчас?

Глеб ответил сразу, но звук был ужасный, глухой, дребезжащий, с перебоями и помехами. Пришлось трижды повторить, что случилось. Однако из слов Глеба она лишь кое-как поняла, что тот подменил другого курьера и везёт большой заказ куда-то за город. То есть приехать не может, но что-нибудь обязательно придумает.

И правда, минут через пять ей позвонили с незнакомого номера.

— Саша? Привет!

Она узнала голос Артёма Тошина.

— Глеб мне только что звонил. Сказал, чтобы я за тобой срочно заехал. У тебя что-то случилось? Ты в порядке? Ты где? Скажи, где тебя забрать? Я сейчас приеду.

— Я в училище.

— Жди, скоро буду, — сообщил Артём и сбросил вызов.

Саша раздосадовано вздохнула, но тут же устыдила себя: человек бросил все дела, помчался ей помогать, а она ещё чем-то недовольна.

В вестибюль Тошин влетел — не прошло и получаса. Заполошный какой-то, запыхавшийся. Покрутился на месте, Саша его окликнула. Он выхватил её взглядом и тут же широко разулыбался, ринулся к ней.

— Привет. — Лицо его светилось неподдельной радостью. — Я плохо понял, что произошло. Глеб куда-то к чёрту на рога уехал, там связь — капец. Понял только, что нужно срочно мчаться к тебе. Что случилось?

— Я ногу подвернула, — пожаловалась Саша. — Идти не могу.

— Как же так? Сильно болит? — озаботился он.

— Когда сижу — нет, а наступать не могу, больно.

— Тогда сейчас вызову такси.

Пока ему не позвонили и не сообщили, что машина ждёт, Тошин не умолкал. Но это даже хорошо — его беззаботная болтовня избавляла от скованности.

— Давай я тебя на руках донесу до такси, — предложил он. Похоже, всерьёз.

Саша отчаянно запротестовала:

— Нет, нет, уж как-нибудь сама доковыляю, — и в подтверждение своих слов сразу поднялась со скамьи. Однако от его поддержки отказываться не стала, хотя ей всё время чудилось в этих простых и обычных прикосновениях нечто малопристойное.

— Куда едем? — спросил таксист, когда они с горем пополам забрались в салон.

Саша хотела назвать домашний адрес, но Артём её перебил:

— На Байкальскую, в травмпункт.

— Зачем? — зашептала, округлив глаза Саша.

— Надо ногу показать, ты чего? Мало ли, — ответил Артём и для убедительности накрыл её ладонь своей, слегка сжал, да так и оставил.

Саша спорить не стала, но осторожно высвободила руку. Отвернулась к окну, озадаченно глядя на проплывающий мимо городской пейзаж.

Ладно, хорошо, в травмпункт поехать сейчас — это нужное дело. Нога-то и в самом деле болит. Только вот Артём всё же какой-то странный. Спасибо ему, конечно, за хлопоты, но зачем он так смотрит, что непроизвольно хочется закрыться? Зачем удерживал её руку? Вроде ничего страшного и нет, но все эти мелочи напрягают. И потом, они же с Глебом друзья.

Вот именно, сказала себе Саша. Они — друзья. Артём потому, наверное, и ведёт себя так, как вёл бы с близким человеком. А она выдумывает всякую ерунду.

В травмпункте пришлось посидеть в очереди. Даже не в одной: сначала — к врачу, потом — на снимок и опять к врачу.

К счастью, как оказалось, ничего страшного не случилось — просто небольшое растяжение связок. Холод, компрессия, покой — вот и всё лечение. Однако пару-тройку дней, обещал травматолог, придётся потерпеть.

После травмпункта Саша собралась поехать домой, но тут позвонил Глеб. На этот раз хоть связь не плавала. Слышно было хорошо и чётко, даже Тошин, судя по мимике, слышал всё, что говорил Глеб. А тот сначала засыпал её вопросами: как она, что с ней, опасно ли, надолго ли. Потом сообщил, что уже едет обратно, но надо ещё на работу заскочить — сдать пос-терминал и отчитаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну вот, — подхватил Тошин, — поехали к нам. Пока Глебыч едет, я за тобой присмотрю.

— Да мне и так неловко.

С Глебом, конечно, увидеться очень хотелось, но оставаться наедине с его другом ещё какое-то время… Это напрягало. Его рука, крепко удерживающая её за талию, казалось, едко жгла сквозь одежду. Хотелось сбросить её немедленно. Хотя это бред, конечно. Артём ничем не заслуживал такого отношения. И Саше было стыдно, но ничего с собой поделать она не могла. Когда он что-нибудь рассказывал и увлекался сам своим рассказом — ещё ничего, даже весело с ним становилось. Но он всё чаще замирал, многозначительно молчал, многозначительно смотрел и как бы невзначай её трогал: то руку возьмёт, то за плечо приобнимет, то погладит по спине или волосам. Неприятно.

— Нет, я лучше домой.

— Хорошо, — явно нехотя согласился Артём. — Тогда сейчас вызову такси. А Анна Борисовна уже дома?

— Нет, её вообще в городе нет, — без задних мыслей ответила Саша. — Она на конференцию уехала до конца недели.

— Тогда какой домой?! — воскликнул Тошин. — Ты слышала, что доктор велел: покой! Ногу не кантовать. И как ты там будешь одна? Кто тебе стакан воды подаст? Кто накормит? Нет-нет!

— Да я уж сама как-нибудь, не переживай… — не сдавалась Саша. Но отказ свой попыталась смягчить улыбкой.

— Ну ладно, как скажешь… — Артём как-то сразу скис.

Нет, он всё-таки очень странный.

Когда подъехали к её дому, Тошин помог выбраться из машины и отпустил такси.

— Ты на каком этаже живёшь?

— На четвёртом.

— У-у, высоковато. И лифта ведь у вас нет? Ну, пойдём, провожу тебя до квартиры.

Саша опёрлась на его руку и, стараясь не наступать на больную ногу, медленно побрела к подъезду.

Кое-как, с передышками, они взобрались на четвёртый этаж. Без его помощи она, конечно, справилась бы, но ползла б наверняка в три раза дольше.

Артём придержал ей сумку, пока она искала ключи. Наконец Саша оказалась дома. Можно было скинуть утомившие ботинки на невысоких, но всё же каблуках, упасть на диван, расслабиться и… Саша посмотрела на Тошина. Тот неуверенно топтался на пороге. И взглянул на неё как-то просяще, как смотрит голодный бездомный пёс, так, что сделалось неловко, даже стыдно. Он такой молодец, столько времени потратил на неё и, чего уж, денег, так заботился, а она с ним ведёт себя попросту по-скотски.

— Артём, хочешь чаю? Мама столько всего наготовила перед отъездом, чтобы я тут не голодала. А я, даже если буду есть беспрерывно, всё не съем.

— Не откажусь, — повеселел Тошин, быстро скидывая кроссовки. — А где у вас ванная?

— Направо по коридору.

Хлопотать на кухне не пришлось, Артём сам всё сделал: и чайник вскипятил, и еду подогрел, и хлеб нарезал, и тарелки расставил. Саша лишь наблюдала за его расторопными движениями, сидя в углу на пуфике.

— Как у тебя всё ловко выходит! — невольно улыбнулась она.

— Да, я такой, — просиял Артём.

С ним за компанию и она поела с аппетитом, хотя последние дни буквально еле-еле клевала. Он снова балагурил, отчего напряжение постепенно спало. Опять рассказывал, как они жили вдвоём с Глебом, как притирались друг к другу.

— На самом деле, он классный чувак. Конечно, если настроение дурное, то может и послать, и втащить, хотя тебе, я думаю, это не грозит. Во всяком случае, второе. Но зато на него можно положиться. Если надо — всегда поможет. А у вас с ним серьёзно? — спросил он как бы мимоходом.

— Надеюсь, что да, — смутилась Саша.

— Вот честно, никогда бы не подумал, что кто-нибудь сможет его приручить. Он всегда втирал, что отношения не для него, а тут — поди ж ты. Саша, ты, видать, колдунья. Вон и глаза у тебя зелёные. У тебя, кстати, офигенные глаза. Очень красивые.

— Спасибо, — пробормотала Саша и непроизвольно прикрыла глаза, подперев лоб ладонью, как козырьком.

— Нет, серьёзно, ты — первая, с кем Глеб отважился завести отношения, — продолжал Тошин.

— А как же Оксана, например? — обронила Саша и тут же закусила губу.

Как-то это было глупо и не очень красиво обсуждать личную жизнь Глеба за его спиной. Но что уж скрывать — любопытство по поводу этой Оксаны её не отпускало.

— Какая Оксана? — не понял Артём.

— Оксана Григорьева. Она у вас тоже преподаёт культурологию. Только не на вашем курсе.

— А, ну есть такая. Но с чего ты взяла, что Глеб с ней мутил? Она с физруком нашим вообще-то…

Саша густо покраснела. Всегда не любила и не понимала сплетниц, а сама…

— Тебе что, Глеб такое сказал? Да ну! Я бы знал. Я всех его девок знал. Ой… Прости. Ну то есть… Да ну нет! Не было у них ничего. Нагнал он тебе, только не пойму, зачем…



Ей стало вдруг отчего-то душно.

— Артём, приоткрой, пожалуйста, форточку.

Тошин резво подскочил, открыл окно.

— Ты что-то вдруг так побледнела… — заметил он, встревожившись. — Может, тебе воды налить?

— Да, наверное.

Пока Саша пила воду, Тошин неотрывно смотрел на неё с нескрываемым беспокойством.

— Лучше? Ещё налить?

— Нет, спасибо, нормально уже, — она отставила пустой стакан.

Зазвонил сотовый, и на экране высветилось фото Глеба. Саше хотелось поговорить с ним наедине, но не выпроваживать же Артёма, а сама пока доковыляет…

— Да, — ответила она на вызов. — Я дома… с Артёмом… хорошо… а мамы нет… она уехала до конца недели… приезжай… Приедешь? Жду.

Потом повернулась к Тошину.

— Глеб сейчас приедет. Освободился уже.

Тошин кивнул, но ей показалось, что он на долю секунды напрягся, но затем вполне спокойно спросил:

— Так что, Анна Борисовна знает теперь про вас?

— Да, знает.

— И как? Не против?

— Конечно, против! Очень даже против. Но она же не может мне запретить…

— Запретить не может, — согласился Артём. — Но экзамен Глебычу теперь точно не поставит, чтобы поскорее свалил.

— Куда свалил? — озадачилась Саша.

— Ну как куда? В армию.

— Как в армию? В какую армию?

— Ну в какую? У нас одна армия. Сейчас его отчислят, потому что допуск ему никто не даст без экзамена. И он как раз в весенний призыв влетает. Так что вот-вот его загребут. И отправится он служить России.

Саша оцепенело таращилась на Артёма, с трудом осознавая смысл его слов.

— Как же так? — только и смогла выдохнуть. Опять ей сделалось дурно.

— А тебе что, Глеб не рассказывал разве?

— Нет, — еле слышно прошептала она.

Она опустила голову, руки безвольно повисли вдоль тела. Накатила вдруг тошнота и слабость.

— Да ты что так расстроилась, что ли? — подскочил к ней Артём, присел пред ней на корточки, поймал её руку. — Это же всего на год! Подумаешь!

Всего на год?! Да она два дня еле выдерживает, а тут — на год!

Глеб приехал через четверть часа. В прихожей, Саша видела, рассчитался с Артёмом, видимо, за такси. Тот смущённо пробубнил что-то, но деньги взял.

Саше не терпелось, чтобы он ушёл, не терпелось остаться наедине с Глебом и узнать, неужели Тошин не соврал, не пошутил? Неужели они из-за какого-то несчастного экзамена расстанутся на целый год?

Как только дверь за Артёмом захлопнулась, Саша зачастила с какой-то надломленностью в голосе:

— Глеб, это правда? Скажи честно — это правда?

Глеб замер на пороге, помрачнел.

— Что — правда? — глухо спросил он.

— Артём сказал, что тебя скоро отчислят и в армию заберут.

Он как будто расслабился. Подошёл к ней неторопливо, присел рядом, обнял за плечи.

— Ну может такое быть, да.

— Но ты же говорил, что ничего серьёзного. Что этот экзамен — вообще ерунда. А тут такое…

— Ну это же не конец света. Отслужу как надо и вернусь. Будешь письма мне писать. Будешь?

— Ты ещё и шутишь! Глеб, да я же не вынесу целый год без тебя! Я же умру от тоски.

— Не умрёшь. Ждать меня будешь. И дождёшься. И всё у нас будет хорошо.

— Нет, нет, я не хочу, я не смогу, — упрямо качала головой Саша, уже не сдерживая слёз.

Глеб её успокаивал, обещал, что год пролетит незаметно, что теперь в частях можно созваниваться и даже в сеть выходить.

— Это мне, — шутил, — надо волноваться: оставляю такую красавицу без присмотра. Вон — стоило задержаться, как Тошин в гости заявился.

— Я не смогу, я не вытерплю, я же тебя… я так привязалась к тебе. Это же целый год! — всхлипывала Саша.

Потом они ужинали. Точнее, ужинал Глеб, а Саша поедала глазами его: как он ел, как мыл за собой посуду и убирал со стола. На диван он отнёс её на руках, и там уже они целовались так, будто расстаются уже сейчас и навсегда: пылко, жадно, торопливо. Обычно скованная Саша сама его притягивала к себе, вжималась с каким-то отчаянием, крепко обвив руками плечи, шею, точно боялась потерять. Глеб шептал:



— Я не смогу тут. Мне кажется, здесь твоя мать…

Саша не дала ему договорить, закрыла рот поцелуем: молчи, не надо слов.

Конечно же, смог. И не раз. И не два. И вообще до самой пятницы Глеб не уходил. Все четыре дня безвылазно был у неё, был с ней. Даже на работе подменился. Лишь изредка бегал до магазина. И вполне себе обжился в их квартире. По утрам запросто щеголял полуобнажённым. Жарил картошку. Курил на балконе. Пел в душе. Починил на кухне капающий кран. А Саше мечталось, будто они живут вместе, будто они семья, и больше всего хотелось, чтобы никогда не заканчивались эти уютные домашние вечера, жаркие ночи, безмятежные дни.

Мать позвонила вечером в пятницу, рассказала, что уже села в поезд, что устала, как чёрт, и поспать, похоже, не удастся, потому что в соседнем купе без умолку голосит ребёнок, и самое главное — сообщила, что приедет утром…