И сердце пополам

= 4

В тот же день поговорить с Фурцевой не получилось. Просто не было возможности. Сначала Оксана опаздывала на пару, а потом Анна Борисовна куда-то уехала по делам.

Интересно, думала Оксана вечером, ждёт ли её звонка Привольнов. Наверняка. Ещё и с нетерпением. Ну пусть ждёт, как ждала она. Пусть помучится в неизвестности, как мучилась она.

Однако в десятом часу от него прилетела смска: «Оксан, спасибо, но ничего не надо. Не проси за меня».

Это её обескуражило. С чего это вдруг? Нашёл другой способ или смирился с отчислением? Ну нет, она обещала — она сделает.

На следующий день Оксана застала Фурцеву на кафедре до начала занятий. Та сидела в своём кабинете за столом, сосредоточенно читая какие-то бумажки, и время от времени делала пометки на полях огрызком карандаша.

«Карандаш ей, что ли, подарить нормальный? И ещё ручку. А то вечно у неё с канцелярией проблемы. Ручки у неё то не пишут, то теряются. А что? Нормально будет. Не накладно и типа внимание. Ей приятно и мне польза», — подумала Оксана.

Кашлянула негромко, потом спросила:

— Анна Борисовна, у меня есть к вам разговор. Это личное…

— Ну раз личное, Оксана, то давай отложим твой разговор на конец дня, — оторвалась от своих бумажек Фурцева, взглянув на неё поверх очков. — У меня сейчас голова совершенно другим занята. И сама я тоже, видишь, занята…

— Да, да, конечно, — улыбнулась Оксана и ретировалась.

Ничего, она подождёт. Порепетирует пока. Всё-таки за неуспевающих студентов она ещё не просила, чёрт его знает, как Фурцева к такой просьбе отнесётся.

Второй пары у Оксаны не было, и время она коротала в читальном зале.

Благородная тишина, запах книжных переплётов и газетных подшивок, шелестящий еле уловимый шёпот — всё здесь успокаивало и даже навевало дрёму.

Её и впрямь сморило. Удивительно, как ещё не проспала. Очнулась сама по себе аккуратно за пять минут до начала третьей пары. Вернула библиотекарю журнал и быстро засеменила прочь.

Университетская библиотека и читальный зал разрослись в последние годы настолько, что под них отстроили отдельный корпус, который сообщался с основным длинным извилистым переходом. По нему Оксана и неслась во весь опор, не хотелось опаздывать. Потому что могли, например, настучать, свои же.

Она вообще никому не доверяла. И потом, благосклонность Фурцевой имела, оказывается, побочный эффект — неприязнь коллег по кафедре, которые так и ждут, когда ты оступишься. Опоздание — это мелочь, конечно, но когда такие мелочи копятся и копятся, то вырастают, в итоге, в весомые неприятности.

У дверей в основной корпус полутёмный узкий коридор расширялся. Здесь было светло, стояли кадки с фикусами, монстерами и ещё какой-то пышной зеленью.

Краем глаза она уловила за этой зеленью два силуэта. На миг приостановилась, пока открывала дверь, без особого любопытства посмотрела на парочку, и сердце оборвалось…

Привольнов обнимал какую-то девушку, а она его. И целовались, сволочи. Вот так запросто, среди бела дня, прямо в университете, где их могли увидеть…

Оксана тяжело поднялась на третий этаж, на автомате отвела пару, постоянно замирая на полуслове. Значит, вот она — истинная причина. Вот почему в последнее время он не рвался встречаться. Да что там, увиливал как мог. Кто она, интересно? Студентка? Жаль, она её не разглядела.

Оксана чувствовала себя глубоко несчастной и почему-то униженной. Он обманывал её. Променял на другую. Как себя ни убеждай, как ни утешай, это больно и обидно.

Фурцева про разговор напомнила сама, когда Оксана пришла на кафедру.

— Вы, Оксана, о чём-то личном хотели поговорить? Сейчас нет никого, я слушаю.

Оксана не сразу сообразила: о личном? С Фурцевой? Но потом вспомнила. И такая злость в ней всколыхнулась, что в груди зажгло. Вот же подонок, этот Привольнов. Она, значит, будет решать его проблемы, а он в это время девок тискать. Ну нет. Думает, нашёл дуру?

— Или что, вопрос уже снят? — спросила Фурцева.

Оксана помялась, затем произнесла:

— Да нет. Тут понимаете, какое дело, Анна Борисовна… У вас же учится… учился в прошлом семестре… в триста второй группе такой студент… Привольнов.

Фурцева чуть заметно прищурилась, поджала губы.

— Учился, если можно так выразится. А вы что, за него ходатайствовать решили? — голос её звучал сухо и даже с нотками явной неприязни.

— Нет, что вы, наоборот! — живо воскликнула Оксана. — Я вас предупредить хотела. Этот Привольнов просил меня, чтобы я вас убедила поставить ему экзамен. Слышали бы вы, что он говорил! Он на всё готов, сам сказал. Заявил, что экзамен вы ему всё равно поставите, никуда не денетесь.

— Не знала, что вы общаетесь.

— А мы и не… — растерялась Оксана, сморгнув, зачастила: — Ничего мы не общаемся! Он просто внаглую приставал ко мне. Несколько дней проходу не давал. Цветы дарил, комплименты говорил. А потом про вас спросил. Говорил, отблагодарит, если помогу с экзаменом.

— Понятно. Спасибо, — всё так же сухо произнесла Фурцева и вернулась в свой кабинет, даже дверь за собой затворила, чего обычно не делала.

Оксана с полминуты смотрела на закрытую дверь. Странная эта Фурцева. Вот вроде и поблагодарила, а чувство такое, будто разозлилась на Оксану. На сердце и так было тяжело, а стало ещё хуже.

Спустя две недели Оксана переехала к Валере.

Номер Привольнова она занесла в чёрный список, на всякий случай, хотя он и не звонил, даже чтобы выяснить, замолвила ли она о нём словечко или нет. Но этот акт был не для того, чтобы оградить себя от возможных докучливых звонков, а в порядке самоутешения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍