Ничего по дороге Саша не придумала, никаких правдоподобных оправданий, причин, доводов. Потому что думалось не о предстоящем разговоре с матерью, а о том, что случилось у них с Глебом.
А то, что случилось, просто не умещалось в голове. Столько всего за один день! Даже за один вечер. Да у неё за всю жизнь столько событий и впечатлений не наберётся.
Жалела ли она о чём-нибудь? Совершенно нет. Ни секунды. Пусть всё произошло как-то быстро и неожиданно, но разве для такого могут быть какие-то графики и расписания?
Самое главное, самое важное: Глеб не бросил её! Он предложил встречаться. Отношения серьёзные ей предложил — о таком она и не мечтала. А как он был нежен и заботлив! Голову заставил высушить — и слава богу, а то очень сложно было бы объяснить матери мокрые волосы. И такси вон оплатил, не захотел, чтобы она возвращалась домой общественным транспортом. Перезвонить велел…
Во всё это не верилось просто. Боялась поверить. Такое счастье — и ей одной. Ей — неприметной скромнице с «приветом», как говорили кругом. Правда, в чём этот «привет» выражался, Саша всегда отчаянно пыталась понять и не понимала. Вроде одевается просто, держится скромно, вслух сама с собой не разговаривает, а всё равно называют странной. Ну и пусть, теперь-то уж точно — пусть как хотят, так и говорят.
Саша забылась с блаженной улыбкой на лице и не сразу поняла, что водитель такси её неоднократно о чём-то спросил.
— Что? — растерянно отозвалась она, с трудом выплывая из грёз.
— Подъезд какой? — повторил он недовольно.
— А-а… второй, вон тот.
Саша выпорхнула из такси и помчалась домой. Дверь открыла своим ключом, но мать сию минуту вышла в прихожую. Почему-то в серой шерстяной юбке и светло-жёлтой блузке — так она ходит на работу. Для дома у неё имелось несколько халатов ситцевых, байковых, махровых. И переодевалась она в какой-нибудь из них тотчас, как возвращалась домой.
— Я уже собралась искать тебя, — объяснила она свой вид. — Мише звонила. Если бы ты не объявилась, поехали бы с ним в полицию.
— Ну какая полиция, мама? Время-то ещё детское. А мне уже почти двадцать.
— Одиннадцатый час — это детское? А не детское — это какое? Под утро заявиться? — возмутилась мать. — Где тебя носило? Нет, я просто не узнаю свою дочь! Александра! Ты слышишь меня? Посмотри на меня. Ты ничего не принимала?
— Например, что? — Саша заметила, что мать принюхивается и чуть не рассмеялась.
— Не знаю, но что у тебя за вид? Где ты вообще была?
— Ничего я не принимала. Я просто гуляла со своим парнем, — сообщила Саша и расплылась в улыбке. — Мамочка, ну кончай сердиться. Лучше порадуйся за меня.
— Это с курьером? — прищурилась мать.
— С ним, — радостно подтвердила Саша.
— Из-за которого ты десять дней тут убивалась?
— Ну да… но он всё объяснил…
— Объяснил он, — скептично хмыкнула мать. — Объяснять они горазды. Но я не понимаю, чем можно объяснить такое наплевательское отношение к девушке! И не понимаю, как девушка потом может это так легко простить. Где элементарное самоуважение? Где девичья гордость?
Мать распалялась, даже говорить стала довольно громко, что крайне редко себе позволяла — «ведь орут только базарные бабы». К счастью, её прервала телефонная трель.
— Мы не закончили, — строго взмахнув указательным пальцем, мать сняла трубку.
По обрывкам фраз Саша поняла, что звонил дядя Миша. Мать и его переполошила.
— Да, нашлась… приехала… минут пять назад… гуляла, говорит, с другом…
Саше надоело слушать, как мать и дядя обсуждают её «дерзкий загул». Обогнув мать по дуге, она прошла на кухню, заварила чай, достала из холодильника всё, что можно съесть прямо сейчас. Так мать её и застала — уплетающей холодную котлету в прикуску с салатом.
— Что ж ты не подогрела? Ну кто так ест?
Запала у матери заметно поубавилось, видимо, излила всё накопившееся возмущение двоюродному брату, и теперь выглядела просто усталой.
Саше стало жаль её.
— Мам, ты прости, что заставила тебя понервничать. Впредь, обещаю, буду тебя предупреждать.
Мать сразу встрепенулась, но спорить не стала, только покачала головой сокрушённо.
— Ну и где вы были? Что делали?
— Ну так… общались… — уклончиво ответила Саша, чувствуя, как предательски полыхнули щёки.
Мать, конечно же, заметила, посмотрела пристально. Она умеет так — «прощупывать изнутри». И взгляд у неё сделался такой, будто она если не догадалась, чем там они занимались, то уж во всяком случае заподозрила.
Однако в лоб не стала спрашивать: было или не было. Замешкалась. А Саша поспешила ретироваться в свою комнату, пока окончательно себя не выдала. Потому что если бы всё-таки спросила, то соврать она бы не смогла, даже если б захотела. А как потом смотреть ей в глаза?
Затворив плотно дверь, Саша несколько минут вслушивалась — не идёт ли мать. Но нет, та, к счастью, занялась своими делами.
Только тогда Саша решилась позвонить Глебу. Несколько длинных гудков — и затем она услышала его голос, от которого сердце сразу восторженно затрепетало. Полушёпотом сообщила:
— Доехала… нормально… мама не ругалась… всё хорошо… правда, позвонишь? … спокойной ночи.
То ли потому что она вздремнула у Глеба, то ли из-за волнений, но уснуть никак не получалось. Саша лежала в темноте и прислушивалась к своим ощущениям. И ей казалось, что она стала как будто другой. Другие мысли, другое тело, другие желания…