И сердце пополам

= 57

Глеб замолк на полуслове, и Саша почувствовала, как он мгновенно напрягся. Отстранилась, взглянула на него. Он неотрывно и как-то ошалело смотрел на спящего в коляске Алёшу.

Глеб же не знает ничего!

Боясь, что он подумает что-нибудь не то или, ещё лучше, не то скажет, Саша взволнованно выпалила:

— А это наш сын, Алёша. Вот.

Глеб сморгнул, перевёл ошарашенный взгляд на неё.

— Сын? — переспросил.

— Да, — кивнула Саша. — Алёша.

Глеб снова уставился на малыша.

— Ты не рад? — не выдержав затянувшейся паузы, спросила Саша.

— Я? — спохватился Глеб и, повернувшись к ней, даже выдавил улыбку. — Рад. Ну, конечно, рад. Я это… просто очень удивился. Так неожиданно… офигеть! Это, получается, я — отец…

Глеб опустился на скамейку, потёр ладонью рот, Саша присела рядом. Не так она, конечно, всё себе представляла. В её мечтах этот момент проходил как-то более трогательно и романтично. Но то мечты и, если уж честно, она даже и не уверена была, что этот момент когда-нибудь произойдёт. И тем не менее…

Саша так обрадовалась Глебу, её аж потряхивало внутри. И плакать хотелось, и смеяться. И ещё больше хотелось, чтобы он обнял её опять, а не сидел с таким лицом, будто его обухом по голове огрели. Хотелось ощутить тепло его тела, прикосновение его губ. Но сейчас она даже тронуть его за руку не решалась, только выжидающе смотрела на него. А чего ждала?

Вот он говорит: рад. А по виду и не скажешь. По его виду скажешь только то, что у человека шок.

— А сколько ему? — спросил он наконец.

— Четыре месяца. Скоро пять будет.

— Это значит, когда он родился?

— В декабре. Восемнадцатого декабря.

Глеб что, сомневается? Пытается подсчитать сроки или как? Она хотела было обидеться, но тут он повернулся к ней всем корпусом, посмотрел в глаза и широко улыбнулся. Не натужно, не вежливо, а по-настоящему. Даже глаза заискрились радостью.

— Умеешь ты удивлять, Саша Фурцева, — он придвинулся к ней, обнял за плечи. Провёл носом по виску, по волосам, вдохнул её запах. Прижал к себе теснее. Саша почувствовала, как он легонько поцеловал её над ухом.

— Ты простила меня? — прошептал, и у неё мурашками осыпало плечи.

— Давно…

Саша склонила голову к нему на плечо. И опять ни к селу ни к городу защипало в глазах.

— Я, как узнала, приезжала к тебе, в общежитие… а ты уже уехал. В Уссурийск. Я думала, что с ума сойду. Ну зачем ты уехал? Почему не предупредил даже?

Глеб молчал, Саша ощущала, как гулко и часто бьётся его сердце.

— Я не знал просто, что ещё делать, — наконец ответил он.

— Ну не уезжать же!

— Но ведь ты сказала, что больше не хочешь меня видеть никогда.

— Ну и что! Я была очень расстроена…

— Ты была очень убедительна. Прости, Саш, я не хотел тебя расстраивать, я думал… не знаю… думал, так всем будет лучше. Ты забудешь меня, будешь жить дальше… ну и я тоже. Ну не мог я тут оставаться. И учиться дальше после… после всего этого не мог.

— Разве можно забыть человека, которого полю… — Саша осеклась, да ещё и покраснела. И сразу перевела разговор: — Хотя ты знаешь, моя мама оценила твой уход.

— Ещё бы, — хмыкнул Глеб. — Я ей как кость в горле стоял.

— Да нет! Не в этом дело. Она уверена была, что ты со мной только из-за экзамена. И сразу бросишь меня, как только она тебе его поставит. И тут вдруг ты забираешь документы. Она… ты поразил её, в общем. Мама ведь считала тебя воплощением всех пороков…

— Ты ведь тоже так считала, разве нет? — усмехнулся он.

— Нет. Ну, то есть не совсем… я, скорее, сомневалась. Немного. Но потом…

Тут малыш завошкался, начал хмуриться, морщить носик, вытягивать ножки. Потом открыл глазёнки. Но заплакал не сразу — с минуту они с Глебом друг друга разглядывали с интересом.

— Так вот ты какой, Алексей Привольнов, — Глеб наклонился к нему ближе. — Какой он прикольный!

Малыш вскинул пухлую ручку, потрогал его нос.

— У него твои глаза. Только он у нас Алёша Фурцев.

— Почему это? — развернулся к ней Глеб.

— Ну, тебя же не было, а там надо согласие отца… в загсе.

— А изменить можно?

— Ну да. Думаю, да.

— Надо изменить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Потом интерес от созерцания нового лица притупился, и малыш начал капризничать.

— Он есть хочет, — пояснила Саша. — Так что нам пора домой.

Она встала, и Глеб поднялся. Возникла неловкая пауза. Ей отчаянно не хотелось, чтобы он сейчас ушёл, но почему-то позвать его с собой не могла решиться.

Глеб тоже молчал, только смотрел так, будто чего-то ждал от неё. И ведь не чужие же люди, но, видимо, год разлуки мешал общаться легко, как было когда-то. Да и не самое тёплое расставание всё ещё стояло между ними.

— А ты сейчас куда? — спросила наконец Саша, глядя на него с тоской. И сама при этом загадала: если скажет, мол, никуда, то она его позовёт к себе. А если у него дела…

— Не знаю, — пожал он плечами. — В университет, наверное. Восстанавливаться надо.

Саша выдавила улыбку, мол, да, дело хорошее, а в душе приуныла, конечно. Сколько они поговорили? От силы полчаса. После разлуки длиною в год этого катастрофически мало! И разве это поговорили? Она даже ничего не спросила, а ей столько всего хотелось узнать. Да и какой там узнать? Она и насмотреться-то на него не успела.

Они вместе дошли до подъезда. Потом Глеб сообразил помочь с коляской — донёс её до квартиры, совсем не напрягаясь. Вкатил в прихожую, огляделся.

— Как-то всё по-другому у вас стало.

— Да, мы летом ремонт сделали. Ну не мы, рабочие. Мама до сих пор ругается на них. Ну, правда — то одно отвалится, то другое отклеится. С проводкой что-то напортачили, ну или с чем там… одна розетка теперь в гостиной не работает.

— Вот гады, — улыбнулся Глеб, провёл нежно пальцами по её волосам.

— А, может, ты хочешь чаю? — наконец решилась Саша.

— Очень хочу.

— Тогда подожди. Сейчас Алёшу переодену, покормлю и потом я — твоя.

— О-о, какое заманчивое предложение. Жду не дождусь. — И посмотрел он при этом так недвусмысленно, что Саша вспыхнула, смущённо пробормотала под нос, мол, она не о том и оставила его одного.

Пока Саша занималась с малышом, Глеб, оказывается, сам нашёл инструменты (не забыл же!), повозился, конечно, но розетку наладил. На её восторги и благодарности поморщился: ну мелочь же. Пообещал, что и остальное недоделанное на днях доделает. Затем попросился в душ «смыть дорожную пыль» и целый час там плескался. А когда вышел из ванной, удивился, что Алёша опять спит.

Потом они сидели на кухне, пили чай с пирогом, оживлённо болтали, а в иные моменты, наоборот, замирали и просто смотрели друг на друга. И казалось, именно тогда, одними взглядами, они говорили друг другу больше, чем словами.

Около шести вечера вернулась с работы мать. Саша, разволновавшись, перехватила её в прихожей и стала нашёптывать:

— Мамочка, ты только держи себя в руках. Пожалуйста! Прошу!

— Что такое? — спросила она, силясь понять, в чём дело.

Но тут на шум вышел Глеб. Саша видела — он тоже сильно напрягся, хоть и пытался не подать виду.

— Здравствуйте, Анна Борисовна.

Мать так и застыла, глядя на него примерно с тем же выражением, с каким он в первый миг смотрел на Алёшу. Хотя оправилась от изумления она быстрее. Кивнула и даже выдавила из себя:

— Здравствуйте, Глеб.

Затем мама проявила удивительную деликатность и ушла в свою комнату, оставив их наедине. И Алёшу с собой забрала.

— Я, наверное, пойду, — сразу заторопился Глеб.

— А ты ещё придёшь?

— Приду. Конечно, приду.

Они прощались в прихожей как когда-то давно, не в силах разорвать объятья и прекратить поцелуй. Наоборот, только распалялись всё сильнее. И прощание их затянулось так, что мать уже наигралась-нанежилась с внуком, успела что-то на скорую руку приготовить поесть и снова вышла к ним. А они даже и не услышали, пока она не спросила:

— Уже уходите, Глеб?

Саша, смутившись, отпрянула, переводя сбившиеся дыхание. Глеб, пряча глаза, пробормотал что-то непонятное. И тут мать обоих ошарашила:

— Оставайтесь с нами на ужин.

Саша изумлённо воззрилась на неё. Ведь та приглашала Глеба не из вежливости — подобное ей вообще не свойственно. Глеб тоже, похоже, не ожидал от неё такого гостеприимства. Взглянул на Сашу недоумённо.

— Оставайся, — одними губами произнесла Саша.

Глеб кивнул и начал снимать кроссовки.

За столом, конечно, было напряжённо. Глеб сидел строго прямо, как суворовский кадет, с самым сосредоточенным выражением лица. Ел без всякого аппетита и очень сосредоточенно.

Саше, впрочем, тоже было не по себе, хотя она, как могла, пыталась разрядить обстановку, рассказывала смешное про Алёшу, задавала невинные вопросы.



Мать тоже время от времени спрашивала у Глеба всякое, но, в основном, о его планах ближних и дальних. Он откладывал вилку и отвечал, правда, сухо и лаконично. А когда она заикнулась о том, чтобы помочь с восстановлением, он нахмурился и очень серьёзно сказал: не надо.

Позже, когда они снова прощались, Саша ему шептала:

— Мама старается подружиться с тобой. Знаешь, это так на неё не похоже. Она ведь почти никогда не меняет своих убеждений. Разочароваться в человеке ещё может, хотя тоже — если уж прониклась к кому, то до последнего верит. А вот наоборот — вообще не припомню такого. С тобой впервые… И это не из-за меня, притворяться она бы ни за что не стала. Она действительно изменила своё отношение к тебе. Но и ты попытайся сделать шаг навстречу… Пожалуйста. Она же моя мама. Иначе как же мы будем?

— Хорошо мы будем. И насчёт Анны Борисовны не переживай — прямо с завтрашнего дня начну делать эти самые шаги. Только сразу говорю на будущее, даже не проси называть её мамой. А то я с ума сойду. А зачем тебе безумный муж?

— Уверяю тебя, мама — тоже. От шока. Так что — да, лучше обойдёмся без крайностей, — смеясь, ответила Саша, но затем смех её умолк. Взглянув ему в глаза, она спросила недоверчиво: — Муж? Глеб, ты сказал муж?

— Ну а как? Кем я вам тут буду? Приходящим папой, что ли? Нет уж… Или ты отказываешься выходить за меня замуж?

— Нет, что ты… конечно, нет! Просто это так неожиданно.

— Так ты согласна?

— Конечно, да…

Спустя время

Глеб и Саша поженились в сентябре. Свадьба получилась весёлой и шумной, даже чересчур шумной. Кто-то из подвыпивших гостей расхлестал зеркало в уборной ресторана (про перебитые бокалы и говорить нечего). Кто-то танцевал так, что порвал связки и со свадьбы уезжал в карете скорой помощи. А кто-то в лучших традициях умудрился подраться, правда, уже под самый занавес.

К счастью, молодожёны уехали рано и ничего этого уже не видели.

После этой свадьбы коллеги Анны Борисовны потом ещё долго с упоением шептались, передавая друг другу пикантные подробности о том, как физрук застукал Оксану Григорьеву с другим. И обоим досталось: и другому, и неверной жене. Потом Оксана уволилась, и сплетни прекратились.

Глеб восстановился, но с четвертого курса перешёл на заочное — не очень у него получалось совмещать семью, работу и учёбу. Даже несмотря на то, что преподаватели, все как один, закрывали глаза на его пропуски и ставили оценки автоматом.

Изредка он встречался с бывшими друзьями, сокурсниками, соседями по общежитию. Поначалу на него взирали почти как на безумца, который осмелился проникнуть в лабиринт к Минотавру. Однако Глеб уверял: Фурцева — мировая тётка и тёща. И был совершенно искренен. Впрочем, если бы у Анны Борисовны спросили, как ей зять, она бы ответила что-нибудь в том же духе. Они и впрямь умудрились поладить.

А ещё через два года у Алёши Привольнова родилась сестрёнка…