И сердце пополам

= 48

По дороге Глеб её не встретил и не догнал, хотя добежал до самой остановки. Не было Саши. Как сквозь землю провалилась. И вряд ли успела уехать. Спряталась, наверное, где-нибудь.

Он метнулся в одну сторону, затем — в другую. Обошёл всю округу. Люди косились на его футболку, джинсовые бермуды и кеды на босу ногу — для десяти градусов на солнце одет он был слишком уж беспечно. Но Глеб не замечал косые взгляды, не чувствовал холода. Жалел лишь о том, что вылетел за ней в спешке и не захватил с собой телефон.

Это там, в комнате, когда Саша, глядя в глаза, спросила его то, о чём и думать-то было тошно, ему стало холодно, как будто все вены в одну секунду заледенели. А сейчас сердце колотилось в рёбра, качая кровь с таким бешеным напором, что, казалось, тело буквально горело изнутри.

Оббежав всю округу, Глеб ни с чем вернулся в общежитие. Сразу набрал Сашу, выслушал долгие гудки, позвонил снова. На этот раз автоответчик ему сообщил, что абонент временно недоступен.

Хотелось расколотить бесполезный телефон, но Глеб лишь саданул со всей дури кулаком в стену. Сбил костяшки в кровь, но не почувствовал никакой боли. Больно было в сердце, а все остальные чувства как будто обесточились.

Глеб с упорством одержимого продолжал раз за разом набирать её номер, слать эсэмэски: «Ответь, пожалуйста!», «Прости», «Я люблю тебя», «Давай просто поговорим»…

Однако все эти бесчисленные эсэмэски и звонки так и остались без ответа недоставленные и непринятые.

Глеб изнемогал от беспомощного отчаяния. Понятно, что Саша не хочет его слышать и выключила сотовый, он и сам себе сейчас ненавистен, и сейчас хоть на стены лезь — поговорить с ней не получится. Надо подождать, может, день, а может, и два, когда она немного отойдёт от потрясения, но, чёрт возьми, ждать было совершенно невмоготу. Свихнуться проще.

А потом вдруг накатил страх: а что если Саша с расстройства что-нибудь сотворит? Или же просто не заметит опасность? Она ведь очень хрупкая, а в таком состоянии тем более уязвима.

Через минуту он уже наседал на Милу:

— Позвони Фурцевой на домашний.

— Ты с дуба рухнул, Привольнов? С какой стати мне ей звонить? — возмутилась Мила. — Я не хочу.

— Просто спроси Сашу и всё. Мне только надо знать, добралась она до дома или нет. Потом можешь сбросить вызов. Чего ты упёрлась? Язык ведь не отсохнет.

— А сам что? У тебя тоже не отсохнет.

— Я не могу. Фурцева меня узнает по голосу.

— А почему ты думаешь, что она не добралась? — подошла к ним Женька.

— Потому что она узнала, что я замутил с ней из-за экзамена, и убежала.

— Я ничего ей не рассказывала! — заверила Мила.

— И я! — подхватила Женька.

— Да знаю я. Это Тоша.

— Как — Тоша? — воскликнули обе. — А, он сегодня пьяный по общаге шатался. И что с ним? Он жив?

— С ним потом. Давай сначала Фурцевой позвони.

— Ну, хорошо, диктуй номер.

— Если спросит, скажи, что ты её одногруппница.

Сашина мать на звонок ответила, но высказала недовольство за поздний звонок: смотреть сколько времени прежде, чем звонить, не учили? Мила пролепетала извинения и попросила позвать Сашу. И почти сразу нажала отбой.

— Дома твоя Саша, — сообщила она, возвращая Глебу сотовый, — только спит уже.

Ну хотя бы она в безопасности, выдохнул он.

— А Тохи нет, — протирая глаза, пробубнил Кирилл, когда на следующее утро Глеб наведался в их комнату. Он и вчера ночью пытался, но то ли Тошин спал беспробудным пьяным сном и стука его не слышал, то ли нарочно затаился и не открывал.

— И куда он делался в такую рань?

— Да чёрт его знает. Я вчера пришёл — он уже спал, а сейчас проснулся — его уже нет. Когда свинтил — без понятия.

На звонки Тошин тоже не отвечал. Неужто прячется? Да и чёрт с ним. Гораздо больше Глеба волновало другое: как поговорить с Сашей, как заставить её выслушать. Нет, он, конечно, виноват перед ней, очень виноват, и прекрасно понимает, как гадко эта затея выглядит со стороны. И оправдаться тут совершенно нечем. Разве что уповать на то, что она простит его. Почему? Потому что он любит её, так любит, что больно.

Дозвониться до неё Глеб уже и не надеялся, Саша так и не включила свой сотовый. Поехал сам, к ней домой.

Пришлось не меньше получаса караулить у подъезда, пока наконец не вышел мужик с мусорным пакетом. На четвёртый этаж Глеб взлетел в два счёта, перепрыгивая через ступеньку, а у двери замер. Разнервничался так, что ладони вспотели. Еле с духом собрался, чтобы позвонить в её дверь.

Из глубины квартиры донеслись шаги, глазок на миг потемнел, затем он услышал голос старшей Фурцевой:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тебе чего?

— Я поговорить.

Глеб ожидал, что она ни за что его не впустит, уже даже настроился стучать и звонить до победного, а если придётся, то и поскандалить. Но Фурцева, щёлкнув замком, открыла дверь. Правда, его не впустила — сама вышла в подъезд. Видеть её в домашнем халате, в тапках, ещё и с распущенными волосами было непривычно. Будто это и не Анна Борисовна, гроза студентов, а обычная уставшая тётка. Только глаза — её, сверлили его из-за очков с лютой ненавистью.

— Тебе чего? — повторила она свой вопрос.

— Позовите, пожалуйста, Сашу.

— Ещё чего!

— Прошу вас. Мне очень нужно с ней поговорить.

— По-моему, ты уже сказал достаточно. Саша не хочет с тобой разговаривать и видеть тебя не хочет. И я просто поражена, как ты посмел сюда явиться. Как у тебя хватило совести…

— Я извиниться хочу.

— Извиниться? Ты использовал мою дочь в своих грязных играх, подонок. Ты растоптал её чувства. Ты хоть представляешь, каково ей сейчас? И с этим ей теперь жить. И ты думаешь, в таких ситуациях кому-то нужны твои жалкие извинения?

— Я прошу вас: позовите Сашу. Я ведь ничего плохого ей не сделаю.

— Ничего плохого не сделаешь? — зашипела Фурцева, надвигаясь на него. — Да ты уже всё сделал. Сашу ты больше не увидишь.

Глеб крикнул в приоткрытую щель:

— Саша!

— Пошёл прочь, мерзавец, — Фурцева толкнула его в грудь. — Ты получил то, что хотел. Тебе поставили экзамен — так иди и радуйся. А-а-а, я, кажется, понимаю, с чего это ты вдруг сюда примчался. Запереживал насчёт экзамена? Успокойся, оценка уже в ведомости. И мстить тебе я не собираюсь. Не хочу руки марать. Так что прибереги свои дешёвые извинения для кого-нибудь другого.

— Да плевать я хотел на ваш экзамен! — вспылил Глеб. — И вообще, думайте, что хотите, только дайте с Сашей поговорить.

— Убирайся вон, я тебе сказала!

Глеб впился в неё чёрным взглядом и несколько секунд молчал, тяжело, шумно дыша.

— Саша не желает тебя видеть, это её слова, — холодно отчеканила Фурцева и вернулась в квартиру, захлопнув дверь перед ним.

