И сердце пополам

= 53

Телефон Глеба упрямо отвечал, что абонент недоступен. Может, он сим-карту сменил? Ведь сам же сказал, что там можно иметь сотовый.

Зато звонил Артём Тошин. Зачем — Саша так и не поняла, и слышать его было неприятно. Однако он сообщил, что Глеба отправили служить где-то под Уссурийском. Это Дальний Восток, это тысячи километров. К сожалению, больше ничего выудить не удалось: ни номер части, ни как связаться — Тошин не знал.

Теперь, когда Глеб так безнадёжно далеко, Саша тосковала по нему ещё острее, буквально задыхалась.

Поначалу не могла простить матери, что та утаила его отчисление. Если б только мать сразу сказала, что Глеб забрал документы, она бы сумела его остановить, наверняка сумела! Уговорила бы как-нибудь…

Мать оправдывалась:

— Ты ведь сама сказала, что не хочешь о нём слышать. Сама просила не говорить о нём.

— Мама, не считай меня дурочкой, пожалуйста! Ты думаешь, я не понимаю, что это всё отговорки? Ты не сказала, потому что надеялась, что я о нём забуду. И чем дальше он будет, тем лучше. Ты должна была сказать!

— Не волнуйся, тебе нельзя волноваться! — умоляла мать. — Да, я виновата, надо было сказать. Прости. Но ведь и он ничего не сказал. Не попрощался, не дал знать. Даже не позвонил напоследок.

И вот тут мать попала в самое яблочко. Всё верно — не попрощался, не дал знать, не позвонил. Просто уехал и всё. И от этого становилось невыносимо горько. Может, Глеб и доказал, что был с ней не из-за экзамена, что экзамен ему и не нужен, но как же быстро он от неё отказался! Как легко вычеркнул из жизни! Это просто убивало.

Сессия в училище прошла как в бредовом сне — то ли было, то ли не было.

Впервые Сашу абсолютно не волновало, как она сдаст. И сдаст ли. Тест по русскому написала по инерции. На экзамене по истории искусств тоже отвечала на автомате. И потом не могла пересказать матери, какие вопросы попались.

Ну а просмотр есть просмотр*. От двух последних её работ Карен Саркисович чуть в экстазе не бился.

— Это мощно! — восклицал. — Это сумасшедшая энергетика! Смотрю и волосы дыбом на загривке. Просто оголённый нерв! Техника, конечно, совсем небрежная, но так даже лучше, так выразительнее. Эти напряжённые, рваные мазки, эта резкость цветовых аккордов лишь усиливают драматическую экспрессивность…

В другой раз Саша сошла бы с ума от счастья, а тут лишь выдавила бесцветную улыбку.

______________________

* просмотр — экзамен по живописи, проходит он в виде просмотра работ студента за семестр.

Лето выдалось мучительно жарким. Хотя раньше Саша вполне стойко переносила зной, да и вообще любила погреться на солнце, но тут изнемогала.

Если выходила из дома в ясный день, то перед глазами вскоре то темнело, то, наоборот, становилось нереально, ослепительно белым. Постоянно не хватало воздуха, свежести, прохлады. И это при том, что почти всё лето Саша вместе с матерью провела за городом, у дяди Миши на даче. Там и река рядом, и сосновый бор, и овощи с грядки.

Выбиралась в город она лишь изредка — на очередной осмотр в женскую консультацию и сразу обратно, к реке, к соснам, к грядкам. А в эти редкие вылазки домой даже не заглядывала — там мать затеяла ремонт. Правда, отошла от первоначального плана и решила переделать всю квартиру. Не сама, конечно — рабочих наняла, но чуть ли не через день приезжала туда с ревизией. Она вообще скучала на даче, не привыкла к релаксу и безделью, вот и ездила туда-сюда.

А для Саши поездки в город, наоборот, были мучительной необходимостью. Городские улицы плавились от жары, в поликлинике стояли духота, шум, сутолока. Если бы не мама, которая всегда её сопровождала, точно где-нибудь бы грохнулась без чувств. И это предобморочное состояние продлилось у неё почти до середины сентября.

Потом повеяло осенью, воздух стал прозрачный, пряный, свежий, и как-то сразу полегчало. Вот только рабочие немного подвели — не успели полностью закончить ремонт, невзирая на тотальный мамин контроль. Мелкие недоделки остались там и сям: где плинтус не прикрутили, где кромку не доклеили. Но в целом, стало хорошо, светло и даже как будто просторно.

Загромождённую и тёмную спальню матери превратили в очаровательную детскую. Саша взирала на нежно-голубые обои с корабликами, новый паркет, светильники со смесью удивления и восторга.

— Ну как тебе? — спросила мать.

— О! Тут сказочно! Спасибо, мамочка!

— Потом ещё съездим купим мебель, я уж не стала на свой вкус брать. Но сейчас так много всего красивого для детей. Ходишь — и глаза разбегаются. Игрушки такие яркие, кроватки с этими, знаешь, балдахинами. А какие прелестные вещички для малышей! Еле удержалась, всё бы купила… да сказали мне, что нельзя, плохая примета покупать ребёнку вещи до рождения.

Саша изумлённо воззрилась на мать. Вот это новость! Её мама, которая всю жизнь презирала любые предрассудки, на полном серьёзе говорит о приметах!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мать смущённо улыбнулась и опередила Сашин вопрос:

— Не надо. В приметы я не верю. Но… зачем рисковать?