И сердце пополам

= 43

— Эта Оксана и правда рассказала маме про нас.

— Ну вот, я же тебе говорил. А почему ты шёпотом? — Глеб уже почти добрался до общежития, когда Саша ему позвонила.

— Ну так, — замялась Саша. — У нас хорошая слышимость.

— Понятно, — усмехнулся Глеб. — Так, значит, мама в курсе? Сильно ругалась? Под замок тебя не посадила?

— Нет, обошлось без крайних мер, но… она, конечно, очень расстроена. И к тебе, действительно, мама почему-то очень плохо относится. Я даже не припомню, чтобы она вот так кого-то в штыки принимала, прямо как врага.

— И это для тебя что-то меняет? — напрягся Глеб.

— Для меня — нет, — заверила Саша, затем, поколебавшись, добавила: — Только… мама сказала, что экзамен тебе ни за что не поставит.

— Да кто бы сомневался, — хмыкнул он.

— А ты ей что, подарки носил?

— Коробку конфет. Это подарки, что ли?

— Всё равно зря. У неё на этот счёт принципы. Хотя, по-моему, не в конфетах дело. Мне кажется, эта твоя Оксана с три короба маме наплела про тебя, вот она и взъелась…

Глеб молчал. Он остановился на крыльце общежития. Хотелось закурить, но зажигалка лишь впустую выбивала искры.

— Глеб? — позвала Саша.

— Да? — откликнулся он.

— Это очень серьёзно? Ну, если мама тебе экзамен не поставит?

— Да не парься, это всего лишь экзамен. Есть вещи и посерьёзнее.

— Например?

От любой другой Глеб воспринял бы это как кокетство, намеренное подбивание на комплимент, но не от Саши. Та, как ему казалось, будучи катастрофически доверчивой, вообще не способна была на подобные игры. Потому и он ответил как есть:

— Например, ты и я.

Они ещё несколько минут перебрасывались нежностями и пять раз попрощались, пока не закончили разговор. К себе Глеб поднимался с таким чувством, будто гора с плеч упала.

Во вторник погода испортилась. Вдруг похолодало. С неба то сыпал снег, то накрапывал частый, мелкий дождь. И приостановочная забегаловка, где Глеб привык поджидать Сашу, как назло, оказалась закрыта на учёт. Пришлось ждать её в вестибюле училища.

Всё это время, увлёкшись новыми чувствами и отношениями, Глеб мало думал про универ. Страх перед грядущим отчислением смазался, да почти совсем забылся, растворившись в какой-то полуэйфории.

Даже когда Саша передала ему слова своей матери, что экзамен та никогда не поставит, он на них не особо обратил внимание. Не новость же, кроме того, тогда его больше заботило другое: реакция Фурцевой именно на их отношения — боялся, что она запретит, а Саша не сможет ей перечить.

В общем, проблемы с универом как-то плавно отошли на задний план, а теперь вдруг накатило. Даже непонятно, почему. Здесь, в художке, ведь совсем по-другому всё было, чем у них. Во время пар никто не слоняется, пусто как в школе, пока урок идёт. Стенды совсем не такие. Или вот звонки дают, тоже как в школе. И тем не менее именно тут вдруг нахлынуло какое-то горькое чувство неумолимо надвигающейся утраты.

Звонок вывел его из раздумий. Сейчас увидит Сашу, подумал Глеб, и сразу станет легче.

Студенты вяло стекались к гардеробной, Глеб тоже подошёл поближе, чтобы не проглядеть её в этом потоке.

Вдруг его кто-то дёрнул за рукав. Он обернулся, но это оказалась вовсе не Саша, а вообще неизвестная девушка. Хотя… смутно она ему кого-то напоминала. Может, какая-то давняя-предавняя знакомая? Ведь со сколькими он успел перезнакомиться за три года — не счесть. Не запоминать же всех.

Глеб смотрел на неё непонимающе, а она явно его узнала — улыбалась и щебетала что-то вполне по-свойски. Потом, видимо, сообразила, что он её не признал.

— Ты что, забыл? Мы же тут познакомились. Я — Алина.

Глеб молчал, напряжённо вспоминая.

— Ну ты ещё приходил сюда зимой с другом. — Девушка подняла руку, остановила на уровне его плеча, очевидно, имея в виду небольшой рост этого друга. — Вы ещё про Сашку Фурцеву меня расспрашивали. Помнишь?

Глеб помнил. Во всяком случае, как приходили в феврале сюда с Тошиным, как расспрашивали, как поджидали Сашу, даже помнил, что она ему в первый момент совершенно не понравилась. Настроение, и без того пасмурное, совсем испортилось. Потому что об этом он предпочёл бы забыть, словно ничего не было. Но вот вспомнил, хотя лицо этой девушки благополучно из памяти стёрлось.

— Ну да, было… — хмуро произнёс он.

— Ты ещё мой номер взял, — припомнила Алина с упрёком. — А сейчас…

— Глеб… — окликнули сзади.

Он обернулся — Саша смотрела на них недоумённо. Он шагнул к ней, тотчас забыв о знакомой-незнакомой девушке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Привет, — наклонился к Саше, поцеловал. — Всё нормально?

Она кивнула, но всё равно выглядела какой-то растерянной.

Чуть позже, когда они уже сидели в кафе, Саша неожиданно спросила:

— А вы что, знакомы с Алиной Какоуровой?

— Это кто? — не сразу понял Глеб.

— Вы с ней сегодня разговаривали в вестибюле.

— А-а, с этой. Нет, не знакомы.

— Но она так говорила…

Глеб напрягся.

— Я не всё слышала, но она сказала, что ты у неё про меня расспрашивал. С другом приходил. Зимой.

— Ну да, наверное, забегали как-то по пути. К тебе. Я, если честно, вообще не помню, то есть очень смутно…

— А номер её телефона? Зачем он тебе? Ты хотел с ней…

— Да ничего я не хотел с ней! Саш, да я её даже вспомнить не могу. И номер не помню, чтобы у неё брал. Ну, вообще, может такое быть. Но это типа ход такой, чтобы не говорить в лоб девушке: иди нафиг.

Саша воззрилась на него с удивлением:

— Ход?

— Слушай, ну не заморачивайся, — попросил Глеб, думая про себя, что лучше бы ждал её на улице и сто раз промок. Чёрт же дёрнул эту Алину подскочить к нему. — Ну вот смотри. Говорит тебе человек: давай встретимся. А тебе это нафиг не надо, но сказать такое — это же как-то… ну не очень. Грубо. И ты говоришь: хорошо, ладно, созвонимся потом, как-нибудь, и не звонишь. Тут то же самое.

Саша смотрела на него пристально, будто её ещё одолевали какие-то сомнения.

— Ты знаешь, а она ведь ко мне цеплялась. Прямо проходу не давала одно время. Теперь понятно, почему. Хотя нет… цеплялась она ко мне до того, как мы стали с тобой встречаться…

— Да забей ты на неё.

— И правда, — вдруг с лёгкостью согласилась Саша и улыбнулась. — А ты почему ничего не ешь?

Глеб посмотрел на нетронутый плов. Аппетит пропал начисто. От одной мысли, что Саша может узнать правду до конца, правду о том, почему он изначально с ней познакомился, накатывала тошнота. Может, как-нибудь аккуратно сказать ей? Обтекаемо и мягко…

Только как такое можно сказать мягко? Это же как плюнуть в лицо человеку, который тебе доверился.

— Ты так смотришь… — промолвила Саша с улыбкой. — Как будто виноват. Не вини себя. Этот твой ход хоть и ложь, конечно. Но ты же щадил её чувства. Я бы так же, наверное… Я тоже не могу сознательно делать людям больно. Тут мы с тобой похожи.

— Саша…

Во рту вмиг пересохло, и все слова стали комом. Похожи они, ну да, где уж там. Вот он сейчас сознательно сделает ей больно. Той, кому меньше всего на свете, хотелось причинить боль. Разрушит всё, ударит в самое сердце. Для чего? Для того, чтобы его самого не душил стыд, не терзала вина, чтобы сбросить эту тяжесть с души. И что будет потом, после его признания? С ней? С ними?

— Что, Глеб? — и снова её улыбка, такая светлая и тёплая. И глаза опять искрятся радостью. — Ты что-то хотел сказать?

— Да, хотел сказать, что ты самая лучшая.

Не смог, язык не повернулся…

А Саша и правда выкинула этот эпизод с Алиной из головы. Поверила ему на слово. Сразу повеселела и теперь воодушевлённо рассказывала про свои дела в училище, но Глеб с трудом улавливал смысл. На душе было тягостно как никогда. Тягостно и тревожно…

