Каина

Глава 10

Дагоберто хотелось устроить грандиозный праздник в честь благополучного возвращения Каталины, но какой же праздник без вина?

— Не расстраивайтесь, сеньор Дагоберто, — утешали его сельчане, — вот приедут турки, тогда и отпразднуем.

— А может, нам удастся придумать что-нибудь самим? — сказал Гаэтано. — Я знаю, что в Европе, в монастырях, всегда изготавливали прекрасные ликеры. Например, «Бенедиктин» — в честь святого Бенедиктино. А вам, падре, — обратился он к Гамбоа, — не известны какие-либо рецепты?

— Вообще-то я однажды видел, как китайцы — не церковники — изготавливали нечто подобное, — брякнул тот, сразу же пожалев о сказанном, но отступать уже было поздно. К тому же Гамбоа и самому очень хотелось выпить.

И он, вдохновляемый сельчанами, принялся за сооружение самогонного аппарата. Все ждали от него очередного чуда, и оно не замедлило явиться: вскоре первая капля мутноватой жидкости с шумом упала на дно большой кастрюли. Многочисленные зеваки пришли в восторг. Гамбоа, довольный собой, тоже расслабился и едва не угодил в ловушку, когда Инграсия спросила его:

— А скажите, падре, где же китайцы научили вас этой премудрости?

— В тюрьме, — рассеянно бросил Гамбоа.

— В тюрьме?.. — с ужасом переспросила Инграсия.

— Да... Я некоторое время проходил там практику... Был тюремным священником, — нашелся он.

Присутствовавший здесь же Рикардо с повышенным интересом наблюдал, как падре выпутается из этой ситуации. Когда же тот ввернул насчет тюремного священника, Рикардо восхищенно хмыкнул, что означало: «Ну и послал же нам Господь прохвоста!» Но вслух ничего не сказал.

Сельчане были несколько разочарованы, узнав, что изготовление спиртного — процесс довольно долгий, особенно если накапать должно на целую деревню. Поэтому у аппарата остался только самый заядлый болельщик — Абель Негрон, а остальные разбрелись кто куда по своим делам.

Каталина с самого утра занималась ремонтом рации, принадлежавшей Хустиньяно.

Посильную помощь оказывала ей и Жанет, которой тоже не терпелось уехать из Сан-Игнасио. Хустиньяно втайне опасался, что дамы окончательно доломают его средство связи, но скрепя сердце помалкивал. Заглянувший в участок Рикардо вызвался помочь Каталине, однако получил отказ.

— Не забывай, что я — инженер, — сказала она.

— Ну-ну, — усмехнулся Рикардо. — Желаю вам успеха.

Солнце палило немилосердно, и оказавшийся не у дел лодочник решил освежиться под душем. Вода в бочке над кабинкой прогрелась достаточно хорошо — ее теплые нежные струи щедро омывали тело Леона, доставляя истинное блаженство.

Внезапно дверь в кабинку открылась и туда вошла... Манинья Еричана.

Рикардо, застигнутый в чем мать родила, остолбенел. Манинья же нисколько не смутилась, а наоборот — беззастенчиво рассматривала голое тело Леона.

— Какой ты красавец! — не удержалась она от восторга и смело шагнула под струю воды, вплотную прижавшись к Рикардо.

Ток вожделения, мощно пульсирующий по ее разгоряченной плоти, тотчас же передался лодочнику, и он сам жадно потянулся к ее губам, а затем стал целовать шею, грудь...

— Не здесь, Рикардо Леон, — мягко отстранила его Манинья. — Приходи вечером ко мне.

Рацию починить не удалось, и Каталина загрустила. — Я не могу даже связаться с Каракасом, не говоря уже о том, чтобы выбраться отсюда, — сказала она Фернандо, который старался все время находиться где-нибудь вблизи нее. — Так, чего доброго, поверишь и в колдовской камень.

— А может, тебе не стоит торопиться с отъездом? — воспользовался случаем Фернандо.— Бывают же у людей отпуска! Ты тоже имеешь право на отдых...

— Отдых? Здесь? Да ты издеваешься надо мной! — возмутилась Каталина. — За несколько дней, проведенных в сельве, меня дважды пытались изнасиловать и трижды — убить! За мной все время охотится эта колдунья. Она может прикончить меня в любой момент.

— Все это, конечно, ужасно, — согласился Ларрасабаль, — но в сельве есть и своя неповторимая прелесть. Что касается меня, то я просто влюбился в здешние места. А ты, которая тут родилась...

— Ох, не трави душу, Фернандо, — остановила его Каталина. — Я и сама иногда чувствую, как сельва буквально засасывает меня. С каждым днем привязываюсь к ней все больше... Может, потому и спешу с отъездом, что боюсь остаться здесь навсегда.

— Это было бы замечательно, Каталина! — воспрянул духом Фернандо. — Ты не представляешь, как я обрадовался, увидев тебя снова в Сан-Игнасио — живой и невредимой! Тогда же мне пришло в голову, что вдвоем с тобой мы могли бы осуществить мой проект наилучшим образом. — Ты мечтатель, доктор Ларрасабаль!

Нафантазировал невозможное.

— Прости. Меня, действительно, несколько занесло.

— Не надо извинений, Фернандо. Ты, похоже, очень хороший человек, и я помогу тебе с твоим проектом. До сих пор ты занимался им один, а я предлагаю собрать всех, у кого могут быть какие-то идеи. Все обсудим и наметим конкретные действия. Пусть это будет общим делом. Приходи завтра вечером к нам. Я предупрежу отца. Можно позвать Рикардо и Гаэтано.

— Прекрасная идея! Спасибо.

По дороге домой Каталине встретился Рикардо.

— Ты чем-то взволнован? — спросила она.

— Нет. С чего ты взяла?

— Не знаю, может, мне показалось, но в твоей походке, да и во взгляде, я не увидела всегдашней невозмутимости.

— Наверное, это сказывается отсутствие лодки. Без нее у меня и походка изменилась.

— Я нашла для тебя дело.

— Невероятно!

— Да, представь себе! Сегодня вечером будет праздник, а завтра мы собираемся в доме отца, чтобы обсудить проект Фернандо. Ты тоже приходи. Возможно, тебя это заинтересует.

— Спасибо, но я — не по этой части.

— Хватит прибедняться, Рикардо. Я уже имею достаточное представление о твоих возможностях.

— А ты почему этим занялась? Уж не решила ли навсегда остаться в родном поселке?

— Нет, конечно. Ты же видел здесь Манинью? Она внушает мне страх.

— И напрасно. Манинья — всего лишь женщина. Каталина посмотрела на него с изумлением.

— Ты что, забыл, как она пыталась меня убить? Да если бы тебя не было рядом...

— Ну вот, значит, я всегда должен быть рядом с тобой, — подхватил он. — Или ты не хочешь, чтобы я тебя защищал?

— А ты уверен, что всегда можешь защитить меня от Маниньи?

— Уверен!

Пока в кастрюлю стекал тоненькой струйкой самогон, жители Сан-Игнасио готовились к предстоящему празднику, украшая гирляндами бар и площадь перед ним.

— Инграсия, а почему бы вам с Абелем не обвенчаться? — сказала вдруг Мирейя. —

Теперь в поселке есть священник.

Инграсия сперва восприняла эту идею как шутку, а потом увлеклась ею всерьез и, когда вечером все собрались на площади, чтобы откушать из кастрюли падре Гамбоа, — объявила об этом во всеуслышание.

— Ведь ты согласен, Абель? — спросила она своего фактического мужа, не оставив ему выбора.

— Да, конечно, — пробормотал он. Все радостно захлопали в ладоши. Кто-то предложил тост за новобрачных. И тут выяснилось, что самогон сильно отдает керосином. Посрамленный падре готов был провалиться сквозь землю.

— Да не расстраивайтесь, — успокоила его Инграсия. — Это я виновата: плохо отмыла шланг от керосина.

Венчание, таким образом, пришлось отложить до лучших времен. Сельчане заметно поскучнели, но расходиться по домам никому не хотелось. Разговоры велись исключительно о выпивке и о турках, которые почему-то задержались в пути.

Внезапно гомон стих, потому что на площади появилась Манинья в сопровождении свиты. Одета она была в яркую оранжевую блузку, завязанную бантом под грудью, и такую же юбку, начинавшуюся от бедер. Роскошные каштановые волосы были увиты кремовыми орхидеями.

— Манинья пришла на праздник, — заявила она.

Сельчане, ошеломленные приходом колдуньи, молчали, но это не смутило ее.

— Гуайко, налей всем александрино. Манинья хочет выпить за счастливое спасение тех, кто был в лодке Леона.

Такупай поставил на стол тяжелый ящик с бутылками и стал их откупоривать.

— Не позволю устраивать здесь этот циничный балаган! — решительно подошла к Манинье Каталина. — Ты пыталась убить меня, а теперь собираешься пить за мое спасение? Нет, я не допущу такого издевательства над собой.

— Манинья, здесь тебе не рады, — тронул ее за локоть Такупай, пытаясь увести.

— Почему не рады? Я ведь даже ликер принесла.

— Манинья, думаю, тебе не стоит затевать ссору, — встал перед ней Рикардо, заслонив собой Каталину.

— И ты, красавчик, туда же? — не без удивления заметила Манинья. — Опять защищаешь дочку Миранды? Ну что ж, Манинья уйдет. Гуайко, оставь им все александрино. А тебя, Леон, я попрошу отойти со мной на пару слов.

— Что тебе надо? — спросил Рикардо, когда они отошли в сторону.

— Ты остался без лодки, поэтому я предлагаю тебе работу: будешь плавать со мной.

— У меня уже есть работа.

— Не будь дураком. Подумай хорошенько. И не забудь, что я жду тебя сегодня вечером у себя.

— Ладно, Манинья, подумаю. А пока попрошу тебя: оставь в покое Каталину. Она скоро уедет. Не вреди ей.

— Это будет тебе дорого стоить, Леон.

— Назови цену.

— Моя цена — это ты, красавчик. Годится?

— Я должен быть уверен, что ты не тронешь Каталину.

— Если Манинья дала слово, она его держит.

Приходи завтра после восхода луны.

— Почему завтра? Только что ты говорила — сегодня.

— Манинья передумала. Когда Рикардо вернулся обратно на площадь, сельчане уже вовсю веселились, попивая ликер, оставленный Маниньей. Каталины среди них не было, Дагоберто также отсутствовал. Присмотревшись к публике повнимательней, Рикардо недосчитался и Ларрасабаля.

— Ты играешь с огнем, Рикардо Леон, — прозвучал у него за спиной голос Тибисай.

— О чем ты? — удивленно вскинул брови Рикардо.

— Не прикидывайся невинной овечкой, — строго сказала старуха. — Мне все известно про твои шашни с Маниньеи Еричаной. Остановись, парень! Эта колдунья погубит тебя.

— Спасибо, Тибисай, за предупреждение, — вежливо ответил ей Рикардо и пошел по направлению к дому Дагоберто.

Предположения его оправдались: Каталина, действительно, беседовала с Фернандо на освещенном крыльце.

— Ты не должна бояться этой чудовищной женщины. Сегодня ты ее поставила на место, и она ретировалась. Поступай так же и в дальнейшем. Тогда твой страх и неуверенность в себе исчезнут, — горячо убеждал ее Фернандо. — Ты единственная из всех родилась в Сан-Игнасио, и у тебя есть полное право чувствовать себя здесь хозяйкой...

Рикардо, стараясь не обнаружить себя, удалился.

Падре Гамбоа робко постучался в дом Мирейи. — Входите, открыто, — отозвалась она.

— Я не заметил вашего ухода с праздника, простите. Из-за меня вы не ложились спать и не запирали дверь.

— Нет, что вы! Я никогда ее не запираю. Да и воровать у меня нечего. Разве что вот эту шкатулочку с украшениями. Берегла их для свадьбы, но... Я уже никогда не выйду замуж.

— Напрасно вы так говорите.

— Нет, я знаю. Есть женщины, которые рождаются для замужества, но я принадлежу к тем, кому суждено быть одинокими.

— Все не так, дочь моя, — Галавис вспомнил, что он — падре. — Ты очень красивая женщина, и, поверь мне, однажды в эту дверь войдет мужчина, который женится, на тебе. Тогда ты наденешь свои украшения, — он улыбнулся своей мягкой обаятельной улыбкой.

— Хотите посмотреть на них, падре? — Мирейя открыла шкатулку.

— О, это очень хорошее золото! — воскликнул он. — Я не ошибся?

— Да, хорошее. Я собирала его все эти годы в сельве. Потом сюда забрел один швейцарец и сделал эти сережки, ожерелье и кольца. Кстати, он предлагал мне выйти за него замуж, и я даже согласилась... Но он внезапно исчез с моими украшениями. Ушел в сельву, заблудился там... А через год индейцы нашли его скелет и рядом — вот это золото.

— Да, печальная и весьма поучительная история, — раздумчиво произнес падре.

— Доброе утро, принцесса! Как спала? — приветствовал дочь Дагоберто. — А мы с

Паучи уже приготовили для тебя завтрак.

— Спасибо, пала. Спала на удивление крепко.

— Ну и слава Богу. А то вчера эта колдунья испортила тебе настроение. Ты не должна бояться ее, дочка. Я — рядом с тобой и сумею тебя защитить. Почему ты смеешься? Не веришь мне?

— Верю, папочка. А смеюсь потому, что Рикардо сказал мне то же самое и теми же словами.

— Опередил меня? Но я на него не в обиде. И даже рад. Значит, ты ему не безразлична! Полагаю, и он тебе нравится?

— Папа, не надо, а то поссоримся.

— Но почему? Было бы неплохо, если б ты и Рикардо...

— Перестань. Я же не лезу в твои дела, хотя мне кажется, что ты несправедлив к Мирейе и чересчур любезен с Паучи.

— Это называется «не лезу», — усмехнулся Дагоберто.

— Ну, я же говорила, что мы опять можем поссориться, если затронем эту тему.

— Ты была права. Давай лучше приступим к завтраку.

Сержант Гарсия провел ночь без сна и выглядел осунувшимся.

— Вы заболели? На вас лица нет, — испугался Рейес, увидев его утром.

— Нет, не заболел. Но то, что случилось, — еще хуже болезни: я потерял надежду.

А это самое печальное. Ведь когда ты влюблен и надеешься на взаимность, — у тебя вырастают крылья и обычный птичий щебет звучит как божественная музыка! Таким был я до вчерашнего вечера. А теперь для меня все кончено: Инграсия выходит замуж за Негрона.

— Но они уже давно живут вместе, — напомнил Рейес.

— Пока их брак не был освящен церковью, у меня оставался шанс.

— Он и сейчас остается! Падре ведь их так и не обвенчал. Поэтому не

расстраивайтесь раньше времени. Пойдемте на причал. Вы, судя по всему, даже не слышали, как Тибисай била в кастрюлю.

— Кто прибыл? — встрепенулся Гарсия.

— Турки!

Торговец Дабой своим прибытием разрешил если не все, то, по крайней мере, очень многие проблемы обитателей Сан-Игнасио. Прежде всего, он привез долгожданную выпивку и продукты. А кроме того, доставил самые различные товары, на которые и набросились сельчане. Особенно усердствовала конечно же Инграсия. Теперь, когда Абель нашел золото, она могла позволить себе то, о чем раньше и не помышляла:

платья для себя и Лус Клариты, игрушки для Джефферсона и Вашингтона, сладости для всей семьи, а также постельное белье, скатерть, посуду.

— А нет ли у вас миксера? — спросила она у Дабой.

— Конечно же есть, — расплылся в улыбке турок. — Даже мне известно, что заветная мечта вашей жизни — миксер. Вот он!

— Подожди, Дабой, — остановил его сержант Гарсия. — Это не тот ли миксер, который я заказывал тебе в прошлый раз?

— Тот. Но ведь вы, насколько я помню, хотели подарить его сеньоре Инграсии? Вот я ей и отдаю ваш подарок. А вы можете оплатить его.

— Эх, ничего ты не понимаешь! — махнул рукой Хустиньяно. — Я хотел сам... В общем, Инграсия, возьми это от меня. Я знаю, что ты давно хотела приобрести такой миксер.

— Я не могу принять его в подарок. Я сама заплачу.

— Не обижай его, Инграсия, — сказала Мирейя. — Он ведь от чистого сердца.

Инграсию не уговорили взять у Хустиньяно миксер, и, огорченный, сержант ушел со своим миксером. Зато потом Дейзи, увидев среди товара свадебное платье, подбила

Инграсию купить его.

— Простите, сеньора, у вас хватит денег за все это расплатиться? — напомнил ей Дабой.

— Да, не беспокойтесь. Пусть все, что я отобрала, полежит пока у вас. Мне надо разыскать Абеля, он с вами и рассчитается.

Щедрым на покупки был и Дагоберто, выбравший несколько платьев для дочери и для Паучи.

— Никогда не видел вас таким счастливым, сеньор Дагоберто! — заметил Дабой.

— У меня большая радость: моя дочь приехала из Каракаса. Правда, она уже собирается обратно... Ты ведь пойдешь вниз по реке, Дабой?

— Да, сеньор, не волнуйтесь, я поплыву в Бразилию.

Каталина, не зная о планах турка, устремилась к реке, чтобы договориться с Дабой об отъезде.

— Надеешься уехать? — остановил ее Рикардо.

— Да. С турком.

— А как же проект Ларрасабаля?

— Ты будешь им заниматься. Сегодня все обсудим, приходи.

— Ладно. И все-таки жаль, что ты уезжаешь. Мне будет недоставать тебя.

— Не смотри на меня так, Леон!

— Я ведь прощаюсь с тобой, а на прощанье все можно. Кстати, мне надо вернуть тебе брошь. Возьми.

— Я бы оставила ее тебе на память, но это брошь моей мамы.

— Ну зачем же? Ты и так оставляешь о себе добрую память.

— Спасибо. Не поминай меня лихом.

— Я вообще не буду вспоминать тебя, Каталина Миранда, — рассмеялся Рикардо.

— Ты ведь знал, что торговец плывет в Бразилию? — спросила его на обратном пути

Каталина. — Знал и разыграл комедию? Зачем?

— Ты выглядела такой счастливой. Не хотелось тебя разочаровывать, — развел руками Рикардо.

— Ну и шутник! — рассердилась Каталина. — Иногда ты бываешь просто невыносимым.

Самым последним посетил лодку турка падре Гамбоа, и дальнейший маршрут Дабой его

не смутил.

— Я хорошо заплачу, только прошу никому не рассказывать о нашей договоренности, — сказал он.

— Могила! — заверил его Дабой.

Фернандо и Гаэтано пожаловали в дом Дагоберто к назначенному часу. Радушная хозяйка встретила их в новом платье, подаренном отцом. Выслушав комплименты гостей, она вынуждена была извиниться:

— Папа что-то припоздал. Не знаю, где он. Наверное, улаживает какие-то дела с турком.

— Я договорился с этим Дабой о поставках необходимых материалов, — сообщил Фернандо.

— И Рикардо Леон обещал прийти, — уже заметно нервничая, сказала Каталина.

— Что ж, подождем их, — благодушно молвил Гаэтано.

Каталина же почувствовала, что запланированное обсуждение срывается, и послала Паучи в магазин — за отцом. Та, вернувшись обратно, сообщила, что Дагоберто велел не ждать его. Каталина восприняла это как личное оскорбление.

— Зачем было обещать? Не понимаю ни отца, ни Рикардо. Выходит, что на них обоих нельзя положиться.

Поговорив еще немного о том о сем, гости удалились. А Каталина, у которой разболелась голова, пошла прогуляться по поселку.

Дагоберто вернулся домой усталым и, не застав дочери, почувствовал угрызения совести: обидел девочку ни за что, ни про что.

— Сеньор, я хотела вас поблагодарить, но не знаю, как это сделать, — подошла к нему Паучи. — Ни разу в жизни мне никто не дарил подарков.

— Перестань, какая может быть благодарность. Это я у тебя в долгу: ведь ты

спасла мне жизнь. А платье, по-моему, тебе очень идет. Ты в нем выглядишь еще симпатичней.

— Вы считаете меня симпатичной? Правда, сеньор?

— Конечно. Ты — очень красивая девушка.

— Сеньор, вы — самый лучший человек из всех, кого я когда-либо встречала. Но вы думаете обо мне плохо. Думаете, что я... спала с теми мужчинами потому, что сама этого хотела...

— Не надо, Паучи. Я все знаю и о тебе, и о тех подонках. Не будем ворошить прошлое. Иди спать, а я немного почитаю.

Паучи удалилась в свою комнату, однако через некоторое время просунула курчавую головку в приоткрытую дверь и тихо, но решительно позвала к себе Дагоберто.

— В чем дело, Паучи?

— Идите сюда...

Дагоберто, отложив книгу, вошел в ее комнату. Она уже успела лечь в кровать, но была при этом совершенно голой и не прикрытой одеялом.

— Все же я должна отплатить вам за добро и хочу, чтобы вы по-настоящему стали моим господином.

— Оставь эти мысли, девочка! — после некоторой паузы строго сказал Дагоберто.

— Не отвергайте меня, сеньор! Я вам не нравлюсь? Не выгоняйте меня на улицу! — пала перед ним на колени Паучи. — Я хочу принадлежать вам.

— Ты ставишь меня в неловкое положение! Поднимись сейчас же и, пожалуйста, оденься. Никто не выгонит тебя на улицу. Спи!

Он резко повернулся и вышел, пытаясь погасить волнение, возникшее при виде молоденькой обнаженной мулатки.

— Бред какой-то! Наваждение, — произнес он вслух и решил, что прогулка на свежем воздухе поможет ему быстрей восстановить утраченное равновесие.