Каина

Глава 1

О поселке Сан-Игнасио-де-Кокуй издавна идет дурная слава, и любого жителя Каракаса, рискнувшего отправиться в эту глухомань, сведущие люди обязательно попытаются остановить:

— Всем известно, что там живут колдуны и водится всякая нечисть. А кроме того, можно запросто нарваться на банду наркодельцов или на колумбийских партизан, кочующих по сельве.

Им надо чем-то кормиться, поэтому они без зазрения совести оберут тебя до нитки, если вообще оставят в живых.

— При чем тут колумбийцы? Я еду всего лишь в приграничный район Венесуэлы, — возражал такому доброхоту Фернандо Ларрасабаль, новоиспеченный путешественник, вздумавший осчастливить Сан-Игнасио благами цивилизации — построить там туристический комплекс.

— Ты наивен, как младенец, Фернандо! — сердился его оппонент. — Уж тебе-то ни в коем случае не следует соваться в это вместилище дьявола. Даже не знаешь, что в непроходимой сельве трудно установить четкую государственную границу. Только на карте она прочерчена сплошной линией, а на местности все выглядит иначе.

Сан-Игнасио расположен на стыке трех государств — Венесуэлы, Колумбии и Бразилии. Тамошние индейцы, например, свободно охотятся на всей территории сельвы, не признавая никаких официальных границ. Так же вольготно чувствуют себя в сельве партизаны и наркодельцы...

— Не говоря уже о колдунах, — насмешливо добавил Фернандо.

— Зря ты так, — обиделся его приятель. — Недооценивать колдунов и глупо, и опасно. Многие за это поплатились. Еще лет тридцать назад в те места, куда ты собрался, валом валили золотодобытчики. Кое-кто из них даже успел изрядно обогатиться, но большинство прогорело. Потому что золото внезапно исчезло!

Только что перед глазами была жила, и вдруг — крупинки золота в ней померкли, потемнели и в одночасье превратились в пустую породу. И сколько потом ни рыли, ни копали — все без толку. Наконец, забросили рудники и поспешили убраться из сельвы. С тех пор и бытует поверье, что не обошлось в этом деле без колдовства.

Правда, некоторые отчаянные головы и сейчас еще устремляются туда в надежде найти золотишко... Может, и ты питаешь подобную иллюзию? Ну-ка, признавайся!

— Нет, куда мне!.. — рассмеялся Фернандо. — Для этого надо быть авантюристом.

Впрочем, туристический комплекс для меня — тоже авантюра. Тем более в таком экзотическом месте!

— Экзотическом? Чересчур мягко сказано. В заколдованном!

— Так это ж и есть самое замечательное в моем проекте, — Фернандо похлопал приятеля по плечу. — Ты не представляешь, сколько у нас любителей острых ощущений, которые не знают, куда выбросить свои денежки! Вот я и предоставлю им такую возможность.

— Ну, дай-то Бог, — с сомнением покачал головой приятель. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждал...

Каталина Миранда тоже собиралась в Сан-Игнасио-де-Кокуй. Но в отличие от Ларрасабаля, готовившегося к поездке основательно, Каталина должна была выехать туда экстренно и отнюдь не по доброй воле.

— Это письмо пришло так некстати! — говорила она своему жениху Тони, укладывая дорожную сумку. — В фирме возникли неприятности, я намеревалась завтра вылететь в Нью-Йорк, чтобы еще раз переговорить с партнерами, а теперь вместо этого должна мчаться к черту на рога.

— Может, ты слишком драматизируешь ситуацию? К чему такая спешка? — неуверенно подал голос Тони.

— Нет, если пришло письмо, значит, отец действительно болен. И болен весьма серьезно. Иначе меня не стали бы вызывать.

— Он прямо так и написал: «Выезжай немедленно»?

— Да нет же! — с досадой ответила Каталина. — Я ведь говорила тебе, что мы с отцом в ссоре. Вот уже пять лет не поддерживаем никаких отношений. Отец — очень гордый человек. Он бы никогда не попросил меня приехать, далее если бы умирал...

Письмо написал кто-то из жителей Сан-Игнасио, имени своего он не стал называть.

— Все это выглядит довольно странно, — встревожился Тони. — Я поеду с тобой.

— Не надо, Тони, — твердо произнесла Каталина. — Я не собираюсь там задерживаться. Заберу отца и буду его лечить здесь. Ты же знаешь, как я ненавижу эту сельву!

— Но я также знаю, что ты едешь в... в опасное место. Поэтому и хочу тебя сопровождать.

— Ах вот ты о чем! — устало улыбнулась Каталина. — Не бойся за меня. Я ведь там родилась и жила в Сан-Игнасио до пяти лет. Потом еще несколько раз приезжала туда — уже взрослой.

Спорить с Каталиной было бесполезно — Тони знал это, как никто другой, и ему оставалось только проводить свою возлюбленную до аэропорта.

Дорога ей предстояла долгая и непростая. Сперва Каталина долетела коммерческим рейсом до Пуэрто-Аякучо, потом наняла небольшой частный самолетик и добралась до поселка Гусман-Бланко, где пересела на катер, регулярно курсирующий по реке Гуаинье. На все это путешествие ушло не более шести часов, но впереди был самый трудный и самый неприятный для Каталины отрезок пути: речка Негро. Попасть в Сан-Игнасио можно только по этой речке — на какой-нибудь случайной, удачно подвернувшейся лодчонке.

«Только бы мне повезло! Только бы удалось сразу найти проклятую лодку!» — заклинала всю дорогу Каталина, зная, что попутного транспорта, идущего в Сан-Игнасио, можно прождать иногда и две недели.

Заклинания, вероятно, помогли: спустившись к Негро, она увидела небольшую маломощную моторку, возле которой хлопотали двое мужчин, явно готовя ее к отплытию.

— Добрый день! — радостно воскликнула Каталина. — Вы довезете меня до Сан-Игнасио! — она не раздумывая ступила на трап, но дорогу ей преградил крепкого сложения мужчина, хозяин лодки. — Вы ведь пойдете вниз по реке? — несколько обескуражено спросила она.

— Да! Да! — выскочил из-за спины хозяина совсем молодой парень.

Круглые очки в белой оправе выглядели нелепо на его почти детской темнокожей физиономии. Каталина невольно улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она, обращаясь к парню.

— Мы не берем пассажиров, — строго произнес хозяин, недовольный поведением своего подчиненного.

— Я хорошо заплачу, — стала уговаривать его Каталина.

— Сойдите, пожалуйста, на берег! — хозяин лодки был непримирим. — Бенито, помоги сеньорите сойти!

— Но сеньор Рикардо!.. — взмолился Бенито.

— Отставить разговоры! — сердито оборвал его Рикардо. — Мы не берем пассажиров.

— Но я не пассажир, — продолжала гнуть свое Каталина. — То есть, я хотела сказать, что мне просто необходимо срочно попасть в Сан-Игнасио: мой отец, Дагоберто Миранда, серьезно болен.

При этих словах в лице Рикардо что-то переменилось — он впервые взглянул на девушку с насмешливым удивлением.

— Так вы возьмете меня, сеньор? — с надеждой спросила Каталина.

— Нет! — сердито ответил Рикардо.

— Сеньор Рикардо! Коза отвязалась и прыгнула в воду! — закричал внезапно Бенито.

— Вон она! Вон, смотрите!

Рикардо невольно перевел взгляд с Каталины на воду, и, воспользовавшись ситуацией, настырная пассажирка проскочила мимо него в лодку.

— Теперь никакая сила не заставит меня уйти отсюда! — заявила она, плюхнувшись в шезлонг и крепко вцепившись в него руками.

Строгому Рикардо это показалось забавным, и он снисходительно усмехнулся.

Часть пути они проделали в глубоком, напряженном молчании, которое затем стало раздражать Каталину.

— Какая река спокойная, — сказала она лишь для того, чтобы нарушить это тягостное молчание.

— Что вы знаете об этой реке! — почему-то рассердился Рикардо. — Такое спокойствие обманчиво... — он осекся, не желая сказать лишнего. — Так что уж лучше помолчите.

— Ладно, — согласилась Каталина, всем своим видом показывая, что не очень-то ей и приятно разговаривать с таким дикарем. Однако тут же усмехнулась и добавила: — Хотите шоколаду?

— Нет, — буркнул в ответ Рикардо. — Вы, кажется, обещали молчать?

— О да, сеньор! — рассмеялась ему в лицо Каталина. — Вы правы, я лучше посплю. Это мне не возбраняется?

Проснулась она от того, что лодка резко остановилась и какие-то люди с шумом ворвались на ее борт.

— Что вам здесь надо? — встретил непрошеных гостей Рикардо. — Прошу покинуть лодку!

Но несколько дюжих мужчин уже рыскали по палубе, заглядывая в каждый уголок и выясняя, что находится в коробках и бочках, имеющихся на борту.

— Остановитесь! — приказал им властный женский голос, и все обернулись к большой лодке, преградившей путь скромному суденышку Рикардо. — Спускайтесь обратно, — продолжала женщина.

Ее верные слуги тотчас же покорно повиновались, а Рикардо, сохраняя невозмутимость, холодно спросил у женщины:

— Что вам нужно? Вас привлекли бидоны с горючим, зерно или, может быть, вот эта коза?

— Ваши глаза, сеньор! — с вызовом ответила женщина.

Рикардо демонстративно поморщился, давая понять, что вовсе не расположен к подобным играм, и поспешил перевести разговор.

— Меня зовут Рикардо Леон, — произнес он подчеркнуто вежливым тоном. — Позвольте узнать, с кем имею честь беседовать?

— Я Манинья Еричана, — многозначительно молвила женщина, уверенная в том, что это имя произведет на Рикардо должное впечатление.

— Рад познакомиться, — ответил он сдержанно, и в его глазах Манинье не удалось прочесть ни удивления, ни тем более смятения.

— А кто эта женщина? — спросила она, не скрывая своего неудовольствия.

— Каталина Миранда, — сухо представилась Каталина.

— Куда едешь? — грозно спросила у нее Манинья.

— Сеньора, хватит, оставьте их, нам надо спешить, — осторожно взяв Манинью за локоть, тихо проговорил старый индеец, тоже находившийся в ее свите.

— Не вмешивайся, Гуайко, — отмахнулась от него Манинья. — Так куда же ты держишь путь? — вновь обратилась она к Каталине.

— В Колумбию, — ответил за пассажирку Рикардо.

Каталина промолчала, сообразив, что ему виднее, как вести себя в этой ситуации.

— И весь груз вы везете в Колумбию? — спросила Манинья, явно заинтересованным взглядом окидывая лодку Рикардо.

— Все-таки вас здесь что-то привлекает? — миролюбиво спросил он, стремясь избежать возможного конфликта.

— Я же сказала: мне нужны твои глаза. — Манинья пристально взглянула на Рикардо.

— Но я вернусь за ними потом. А пока... Пока возьму твою козу! Она лишняя на борту! По сельве лучше продвигаться налегке.

— Бенито, передай сеньоре козу, — продемонстрировал любезность Рикардо.

Когда они снова двинулись по реке, Каталина спросила у него, кто эта чудовищная женщина.

— Почему же чудовищная? — криво усмехнулся Рикардо. — По-моему, она красавица. Вы не находите?

— Зачем вы сказали ей, что везете меня в Колумбию?

— Нехорошо, когда посторонние знают, куда человек едет, — буркнул Рикардо.

— Господи! Как я ненавижу эту реку, эту сельву! — с досадой произнесла Каталина. — Тут вся земля кишит дикарями, вроде этой женщины и вроде...

— Меня, — продолжил за нее Рикардо. — Что ж, вы правы. Поэтому идите лучше спать, только не забудьте намазаться вот этим, — он протянул Каталине тюбик с кремом от комаров. — Берите, берите. Не то мошкара до утра сожрет вас.

— Я не понимаю тебя, Манинья, — встревожено произнес индеец Такупай, когда лодка Рикардо отчалила от берега. — Накануне ты говорила, что видишь золото, и мы отправились за ним. Зачем же надо было поворачивать вспять, приставать к этим людям? Или ты больше не видишь золота?

— Вижу, Гуайко, вижу. Если бы не его солнечное сияние, то я бы не отпустила так просто этого мужчину с огненными глазами.

— Манинья, опомнись! — испуганно одернул ее Такупай. — Ты забыла, к чему это приводит?

— Нет, я помню, — мечтательно произнесла Манинья, и блаженная улыбка озарила ее лицо. — Такие глаза были только у одного мужчины из всех, кого я знала. А знала я многих! И всех — бросала! Потому что Манинья сама берет мужчин и сама же их бросает... Да...

— Прошу тебя, хватит предаваться воспоминаниям. Мы должны торопиться, пока твое видение не исчезло, — напомнил Такупай.

— Только один меня бросил! — не слушая индейца, исступленно продолжала Манинья.

— И это был мужчина с огненными глазами! С тех пор я не встречала подобных глаз.

— Манинья, остановись, — взмолился Такупай. — Не надо вспоминать, что было раньше. Не надо ввязываться в новую опасную историю! Ты же знаешь, что огненные глаза не предвещают ничего хорошего.

— Да, Гуайко, ты прав. Сейчас я должна думать только о золоте. Эй! — крикнула она остальным членам свиты, расположившимся чуть поодаль в ожидании распоряжений госпожи. — Отплываем!

— Постой, постой, куда ты велела плыть? — в отчаянии воскликнул Такупай, увидев, что их лодка направляется вниз по реке. — Тебе нельзя туда, Манинья! Там — Сан-Игнасио-де-Кокуй! Не стоит возвращаться туда.

— Кому принадлежит эта сельва, Гуайко? — встав в позу повелительницы, спросила Манинья.

— Тебе.

— Значит, Манинья Еричана пойдет туда, куда ей захочется.

— Но, Манинья!.. — умоляюще восклицал Такупай, опустившись перед госпожой на колени. — Там нас ждет беда.

— Манинья Еричана — хозяйка всего! Она никого не боится, и никто не посмеет причинить ей вред! — стояла на своем повелительница сельвы.

Такупай обреченно махнул рукой и умолк. Ему было страшно даже подумать о том, что ждет Манинью впереди. Эта встреча на реке с Рикардо Леоном и девушкой, назвавшейся Каталиной Мирандой, заставила Такупая внутренне содрогнуться. Он сразу с ужасом представил, как могут дальше развернуться события. А тут еще Манинья заупрямилась — во что бы то ни стало ей опять понадобился мужчина с огненными глазами! Как же остановить ее? Как убедить? Ведь не может же Такупай рассказать ей всю правду! Не должен рассказывать! Иначе случится еще большее несчастье...

— Сколько лет прошло с тех пор, Гуайко? — услышал он властный голос госпожи.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он и почувствовал, как мертвящий холод охватил все его существо.

— Не прикидывайся дураком. Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю.

— Двадцать пять, — вынужден был повиноваться Такупай.

— Да, у него были огненные глаза, и он меня бросил, — пробормотала Манинья. — Двадцать пять лет тому назад...

Понимая, что госпожа вновь предалась воспоминаниям, Такупай решил проявить безжалостность:

— Я вижу, тебе приятно вспоминать о любовных утехах с тем мужчиной. А почему бы тебе не припомнить, что было потом, когда он тебя не просто бросил, а бросил беременной?! Ты делала все, чтобы уничтожить этот плод, но даже купания в красных водах сельвы тебе не помогли. На какие ухищрения ты ни шла, какие заклинания ни произносила, а живот рос. Ты кричала, как раненое животное, надеясь с криком исторгнуть из себя ненавистный плод... Все было напрасно. И тогда ты поняла, что придется рожать. Позвала Такупая: «Пойдем подальше отсюда, где меня никто не сможет увидеть». Мы спустились вниз по реке Негро, и тут, неподалеку от Сан-Игнасио, ты родила...

— Дальше не надо, Гуайко, — взмолилась Манинья.

— Нет уж, слушай до конца! — не зная другого способа спасти свою госпожу, осмелился перечить ей Такупай. — У тебя родилась девочка. Такупай принял ее на руки. Вот этими руками я держал твое дитя, Манинья!

— Не надо, больше не могу, — выдохнула она.

— Слушай! Только так я смогу заставить тебя повернуть назад и не появляться в Сан-Игнасио. Вспомни, какая в ту ночь была луна. Красная, огромная. Ты взывала к ней, молила, чтобы ребенок родился мертвым. Но твоя заступница отвернула от тебя

свой кровавый лик, скрылась за тучей. И ты рожала в кромешной темноте. А потом, когда услышала крик младенца, сказала мне... Ты помнишь, что ты сказала тогда?

— Прошу тебя, Гуайко, хватит...

— Ты сказала: «Этот ребенок должен умереть. Унеси его куда-нибудь и убей. А мне принеси его мертвое сердце».

Манинья уже не могла говорить и только обессилено махала руками, моля Такупая не погружать ее и дальше в ад воспоминаний.

— Я сейчас закончу, — отреагировал на ее жесты индеец. — Ты была жестокой, потому что тебе дороже всего на свете твоя вечная молодость. «Если я взгляну на нее, — сказала ты, — это будет означать мою смерть. Иди, Гуайко, иди! Жизнь этой девочки для меня — смерть». И Такупай исполнил твою волю — принес мертвое сердце твоей дочери.

— Все, Гуайко, хватит! — обрела наконец голос Манинья. — Мы дальше не плывем! Я хочу сойти на берег и прислушаться к сельве. Надо разобраться... Я запуталась... Не могу понять, что подсказывает мне сельва...

Сойдя на берег, она приказала Такупаю оставить ее одну и, освещаемая полной, с красноватым отливом луной, удалилась в глубь сельвы.

Такупай привычными движениями соорудил себе гамак из лианы и, забравшись в него, принялся размышлять. А подумать ему было над чем! Никогда прежде он не видел свою госпожу такой неуверенной и даже... жалкой. Конечно, он уже давно замечал, что Манинья стареет, сама о том не подозревая. Но сегодня, похоже, она совсем сломалась. Такупай видел на ее лице истинное страдание, когда говорил о девочке.

Неужели в Манинье проснулось материнское чувство? Если это так, то неизвестно, что она может натворить. «Каталина Миранда», — вспомнились ему слова девушки, встреченной на реке. Без сомнения, это она! И теперь Такупаю совершенно ясно, что не мужчина с огненным взглядом заставил Манинью отклониться от курса и свернуть на реку Негро, а девушка... Да, это Каталина Миранда, появившись в сельве, спутала все планы Маниньи Еричаны! Даже золотое сияние, брезжившее впереди, оказалось бессильным. «Это голос крови приказал тебе повернуть, Манинья», — заключил Такупай.

На мгновение он прервал свои размышления, прислушался, чутким ухом уловил присутствие Маниньи, находящейся неподалеку, и повернулся на другой бок. Он не обладал даром Маниньи и не слышал, что ей нашептывает сельва, — старый Такупай мог полагаться только на свой опыт и рассудок. Сейчас ему важно было предугадать дальнейшие действия госпожи. Что же перевесит в ней — чувство материнства или жажда вечной молодости? Решить эту задачу представлялось почти невозможным, поскольку Манинья в последнее время сильно изменилась, и Такупай еще не понял, в чем суть такой перемены. Одно он знал точно: к Манинье подступила старость. Но как поведет себя эта своенравная женщина в старости? Ведь Манинья и старость — понятия несовместимые, взаимоисключающие!

Такупай тяжело вздохнул и кончиками пальцев потер виски. Голова болела, мозг отказывался решать непосильную задачу, интуиция безмолвствовала. Но индеец продолжал напряженно думать.

К Манинье он прибился много лет назад, когда был еще молодым. Пораженный ее красотой в самое сердце, Такупай не мог и помыслить о том, что эта горделивая девушка, повелительница сельвы, обратит на него внимание как на мужчину. И он стал всего лишь ее верным слугой. Сколько лет было Манинье, когда они встретились, Такупай не знал. Один мудрый, всеми почитаемый индеец рассказал ему историю Маниньи, больше похожую на легенду.

— Манинья — дочь принцессы Юномани и голландца, искавшего здесь золото, — пояснял этот старейшина племени, медленно потягивая из кружки горячее травяное зелье. — Принцессе ребенок был ни к чему, и, брошенная в сельве, Манинья росла среди ягуаров. Потом на нее случайно набрел мудрец по имени Памони. Манинье тогда было не больше года. Памони взял ее с собой и обучил всем премудростям жизни в сельве. А перед смертью подарил ей самое большое чудо: заклинание луны.

«Хочешь быть всегда молодой и красивой?» — спросил Памони, и Манинья ответила:

«Хочу!» Тогда он умыл ее молоком ягуаров и сказал: «Отныне ты вручаешь свою душу луне. Будешь всегда мудрой и красивой, но при одном условии! Тебе нельзя рожать, Манинья Еричана, потому что твои дети, станут твоей старостью и твоей смертью.

Если ты родишь ребенка и посмотришь в его глаза, — в тот же миг к тебе начнет неумолимо приближаться смерть».

Такупай и верил, и не верил в эту легенду, но годы шли, а Манинья оставалась такой же молодой и красивой, какой была в первую их встречу.

— Сколько тебе лет? — спросил он однажды. — Двадцать?

— Да. Мне вечно двадцать! — ответила она с победоносной улыбкой.

А потом невесть откуда появился тот роковой мужчина с огненными глазами и так же внезапно исчез... И вскоре Манинья сама открыла Такупаю свою тайну, втянув его тем самым в зловещее поле колдовских сил. «Убей и принеси мне мертвое сердце!» — приказала она.

И Такупай принес мертвое сердце, но — не убил.

Так у него появилась своя, тщательно скрываемая от Маниньи, тайна...

— Гуайко, ты где? — тихо окликнула его госпожа.

Такупай тотчас же ловко спрыгнул с гамака и пошел на голос Маниньи. Она сидела в зарослях папоротника, на огромном замшелом валуне. У самых ее ног вкрадчиво журчал проворный ручей. Лицо, освещенное полной, щедрой луной, казалось испуганным. Даже в темноте можно было заметить, как расширены зрачки Маниньи.

— Ты ничего не видишь, Гуайко? — спросила она, услышав его шаги.

— Нет, Манинья. А что видишь ты?

— Там... там... девочка, — произнесла она с едва уловимой дрожью в голосе. — Маленькая, красивая... В нарядном платьице... Она ищет мать. Зовет: «Мама, мама!»

— Манинья, с каких это пор ты стала пугаться призраков? — преодолев охвативший его ужас, напустил на себя строгость Такупай. — Та девочка — призрак. Она давно умерла. И ты знаешь это не хуже меня.

— Да, Гуайко, да, — рассеянно молвила Манинья, все еще находясь во власти видения. — Но почему она явилась мне именно сейчас, когда я вновь встретила мужчину с огненным взглядом?

— Потому и явилась, — назидательно произнес индеец. — Она хочет напомнить тебе, чем кончаются такие увлечения. Скажи лучше: ты больше не видишь золота?

— Нет, Гуайко. Я больше ничего не вижу.

— А что тебе поведала сельва?

— Она советует то же, что и ты: остановиться, подождать, отдохнуть.

Такупай впервые за всю ночь облегченно вздохнул.