Каина

Глава 11

Вернувшись несолоно хлебавши с праздника, Манинья уселась у своего заветного сундука и приказала всем уйти. Такупай, однако, счел необходимым дать совет госпоже:

— Манинья, не связывайся с призраками. Не открывай того, что потом не сможешь закрыть.

— Ты боишься, Манинья откроет свое сердце? Не бойся. Сердце Маниньи уже открыто для мужчины с огненным взглядом.

— Такупай боится не мужчины, а сундука. Там — воспоминания, много твоих воспоминаний.

— Манинью не страшат призраки. Эта девочка умерла, Гуайко. Или ты уже забыл, что убил мою дочь? У меня есть доказательство, — и она, решительно подняв крышку

сундука, вынула оттуда засушенное сердце ребенка, которое ей когда-то принес

Такупай.

Сейчас, при виде этой чудовищной реликвии, старый индеец болезненно сморщился и направился к выходу.

— Нет, Гуайко, постой, — властно молвила госпожа. — Это сердце — доказательство того, что девочка, рожденная той лунной ночью, умерла. И я всегда буду благодарна тебе за это. Ты исполнил мою волю. Если бы не ты, — Манинья могла бы состариться. А так она всегда будет молодой и красивой. И сумеет получить своего мужчину!

Она еще долго колдовала над сундуком в полном одиночестве, а когда вышла к свите, то была, действительно, молодой, красивой и уверенной в своих силах.

Однако ей несколько подпортил настроение вернувшийся из сельвы Гараньон.

— Пугало сбежала! Мы все обыскали, но она как в воду канула!

— Ты не выполнил моего приказа, поэтому жди расплаты. А сейчас Манинье не до тебя.

Весь следующий день она готовилась к свиданию с Рикардо Леоном: варила колдовские снадобья, омывала ими свое сильное, упругое тело, причудливыми гребнями расчесывала пышные волосы и конечно же предавалась сладостным мечтам о предстоящей встрече.

И вот мужчина с огненным взглядом наконец предстал перед Маниньей.

— Ты заставил себя ждать, Леон, — сказала она недовольно. — Луна уже давно

взошла.

— Но ведь я все-таки пришел.

— Да, это хорошо, — сменила гнев на милость Манинья. — От тебя исходит какой-то особенный запах. Манинье приятно, когда мужчина старается ей понравиться.

— То же самое чувствует и мужчина, когда женщина выглядит так необычно, — ответил ей любезностью Рикардо, жестом указав на праздничный наряд колдуньи.

— Знаешь, чего хочет от тебя Манинья?

— Нетрудно догадаться.

Манинья пропустила его реплику мимо ушей.

— Ты умеешь читать? Манинья не умеет. В этой книге много интересных историй, почитай мне.

Рикардо был обескуражен таким началом, но виду не подал и, взяв со стола увесистую старинную книгу, стал читать ее с той страницы, где была закладка.

— «Изделия из слоновой кости соперничали по красоте с брильянтами. Там были драгоценности из египетских гробниц и корона датского короля. Говорят, это сияние могло ослепить любого, кто осмелился бы открыть ларец...»

Читая это вслух, Рикардо чувствовал себя законченным идиотом. Взглянув на Манинью, он увидел, как в страстном восторге вздымается ее полная, красивая грудь.

— Ты остановился на том, что сокровища могли ослепить любого, — томным голосом напомнила Манинья. — Продолжай.

— «Еще ни один смертный не видел подобных сокровищ», — повинуясь ей, прочитал Рикардо и умолк.

— Почему ты остановился? Читай дальше.

— Думаю, ты знаешь все это наизусть.

— Ну и что? Манинье нравится слушать. Сейчас там будет самое интересное — о сокровищах пиратов.

— «Пират был готов на все, чтобы завладеть таким огромным богатством. Им двигало не только тщеславие, но и страсть к приключениям, желание отыскать богатство, не оскверненное ни одним смертным».

— «Не оскверненное ни одним смертным», — медленно, нараспев повторила Манинья.

— Что это значит?

— Это значит, что к такому богатству не прикасался никто.

— А ты хочешь первым найти сокровища? — с вызовом произнесла Манинья.

Рикардо тотчас же отложил книгу и, встав из-за стола, вплотную подошел к

Манинье. На мгновение она замерла в сладкой истоме, но затем, гордо вскинув голову, произнесла:

— Я считала тебя более сильным, Леон, а ты все-таки сломался перед Маниньей Еричаной! Ну что ж, теперь сокровища в твоих руках!

— Сеньора слишком гордая и заносчивая! — глядя ей прямо в глаза, сказал Рикардо.

— Ты не ответил, хочешь получить сокровища?

— Я же пришел к тебе, — молвил он, не сумев скрыть раздражения.

— Ты пришел сюда не ради Маниньи, а ради той девки! — гневно блеснула глазами колдунья. — Готов на все, лишь бы Манинья не тронула дочь Миранды. Нет, ты еще не достоин сокровищ. Не достоин Маниньи Еричаны! Выпей александрино, оно успокаивает нервы.

— Скажи прямо, чего ты хочешь? — спросил Рикардо, желая положить конец этой затянувшейся игре.

— Манинья хочет большой любви, — мечтательно произнесла она.

— Почему ты решила, что я могу дать тебе такую любовь? Разве не я защищал от тебя дочь Миранды?

— Она — третья лишняя.

— Нет, Манинья, дело совсем в другом, — возразил Рикардо. — Суть в том, что я просто не способен на большую любовь. Я не принадлежу никому, и никто не сможет привязать меня к себе.

— Тебя мучает старая боль, — с сочувствием посмотрела на него Манинья. — И ты не хочешь, чтобы еще какая-то женщина причинила тебе боль.

— Сеньора очень умная и проницательная, — вынужден был признать Рикардо. — Не зря тебя все боятся.

— И ты?

— Нет, я не боюсь. Поэтому и ухожу, — он решительно направился к выходу.

— Как? — воскликнула обескураженная Манинья. — Ведь ты пришел сюда, чтобы защитить Каталину Миранду. А если я убью ее?

— Тогда, наверное, я убью тебя, — хмуро произнес Рикардо и вышел.

— Манинья стареет, Гуайко! — простонала оскорбленная колдунья. Никогда еще Манинье не было так больно и обидно. Манинья стареет! Но кто-то заплатит ей за это!

Несколько часов она пребывала в тяжелом трансе, из которого ее вывели дикие вопли, раздавшиеся вблизи лодки.

— Пугало пришла! Сама пришла! — обрадовался Гараньон.

Манинья обрадовалась этому событию не меньше Гараньона. Взяв за руку несчастную, она повела ее к огню, накормила и сама стала отмывать от грязи, наслоившейся за многие годы безумия. Затем переодела женщину в чистую одежду и уложила спать.

— Она сама пришла к Манинье, потому что любит ее, Гуайко. С ней Манинья найдет много золота!

— Я рад, что ты вспомнила о золоте, — как всегда в таких случаях,

удовлетворенно произнес Такупай.

От Маниньи Рикардо направился к дому Дагоберто и вскоре встретил одиноко прогуливавшуюся Каталину.

— Ну, как прошло обсуждение проекта? — спросил он с напускной иронией.

— Постыдись! Ты ведь обещал прийти.

— А ты меня ждала? — он протянул руку, пытаясь обнять Каталину, но она, рассердившись, отступила в сторону.

— Жаль мне тебя, Рикардо Леон. Ты необязательный и равнодушный. А твоя всегдашняя ирония — лишь затем, чтобы прикрыть душевную пустоту.

— О, ты злишься! Это значит, что я тебе не безразличен. И стало быть, у нас с тобой могут возникнуть серьезные проблемы.

— То есть? — не поняла Каталина.

— Охотно объясню, — все так же насмешливо произнес Рикардо. — Во-первых, несмотря на твои притязания, я остаюсь бесчувственным и равнодушным, поскольку больше всего ценю свою личную свободу, на которую никто не вправе посягать.

Во-вторых, к огромному сожалению, я к тебе тоже здорово привязался. Ну а главное заключается в том, чтобы разобраться, где здесь правда, а где ложь! — сказав это, он весело рассмеялся.

— По-моему, все, что ты говоришь, — ложь! А я терпеть не могу лживых людей.

Прощай! Ты мне неприятен.

— Сама ты лжешь, Каталина Миранда, — крикнул ей вдогонку Рикардо.

— Это ты, Леон? — подошел к нему Гаэтано. — Где ты был? Мы тебя ждали у Миранды.

— А ты почему бродишь один так поздно?

— Да вот, засиделся в баре. Знаешь, там случилось потрясающее происшествие: пьяный Гараньон набросился с кулаками на Антонио. Мы все растерялись, а падре Гамбоа бросился на помощь Ларрасабалю и так отделал здоровяка Гараньона, что тот еле унес ноги! Никто не ожидал такого поступка от священника!

— Да уж, это и вправду событие! — хмыкнул Рикардо. — Уникального священника забросило к нам в Сан-Игнасио, не находишь?

Едва заслышав о приезде турка, Абель Негрон сразу же устремился в сельву, где и просидел до позднего вечера, спасаясь от справедливого гнева Инграсии. «Она убьет меня, когда узнает, что я проиграл все золото! — повторял он про себя. — А если и не убьет, то уж точно выгонит из дома». Последнее было для него даже страшней, чем первое, потому что много лет он жил на иждивении трудолюбивой Инграсии, не представляя, как можно зарабатывать на хлеб самому. «Придется мне сидеть здесь, пока не уедет торговец», — принял решение Абель, но ближе к ночи на него опять вышел давешний монстр, и бедняга что есть мочи припустил обратно к дому.

— Где ты пропадал весь день? — встретила его разгневанная Инграсия. — Где твое золото? Я отложила целую кучу товара, а забрать его не могу, потому что Дабой не отдает без денег. Хорошо, хоть ты заявился домой сейчас, а то Дабой собирался отплыть сегодня вечером. Спасибо Лоле Лопес — она затащила его к себе в грузовик. Так что завтра утром пойдешь со мной к турку и за все заплатишь. Что ты молчишь? Что случилось?

— М-монстр! — только и смог сказать Абель.

— Опять ты за свое? — рассердилась Инграсия, но, приглядевшись к мужу внимательней, поняла, что это не симуляция испуга, а истинный испуг. — Пойдем, я уложу тебя в постель, — тотчас же захлопотала она. — Выпьешь чаю, успокоишься. А может, ты и вправду сошел с ума, Абель?

Воспользовавшись тем, что мать оставила ее без внимания, Лус Кларита незаметно выскользнула из дома и направилась к реке, где уже давно прогуливался Антонию.

Там они опять пылко целовались и говорили друг другу всякие нежности, а когда ласки Антонио зашли слишком далеко, Лус Кларита испугалась.

— Не могу, — пролепетала она. — Я никогда не делала этого ни с одним мужчиной... Я девственна, Антонио.

— Девственна? Так это правда, что говорят о тебе в деревне? Ты действительно еще не знала мужчин?

— Нет. Я же говорила тебе о своем первом поцелуе.

— Ну да, теперь я, кажется, все понял. Значит, это правда?

— Ты мне не веришь? — в отчаянии воскликнула Лус Кларита.

— Верю, верю, моя милая. Тебе — верю! Хотя все остальные женщины — обманщицы.

Прости меня, о тебе я тоже думал плохо. Пожалуй, мне сейчас лучше уйти...

Надеясь унять нахлынувшее на него волнение, Антонио решил побродить по берегу в одиночестве, но неожиданно столкнулся с Жанет, которая незамедлительно устроила ему страшный скандал.

— Ты встречался здесь с этой замарашкой! — кричала она. — Я видела ее только что! Она прошмыгнула мимо меня, как нашкодившая тварь — не поднимая глаз!

Антонио сказал, что ему надоели бесконечные истерики Жанет и вообще он проклинает тот день, когда впервые с ней встретился. От такого оскорбления Жанет зарыдала в голос, а у Антонио не было ни сил, ни желания утешать ее и приносить свои извинения. Быстрым шагом он пошел в поселок, мечтая только об одном: выпить чего-нибудь покрепче и за бильярдом отвлечься от мыслей о женщинах. Но и в баре Антонио не повезло: проигравший ему Гараньон не захотел расставаться с деньгами

и предпочел затеять драку. Правда, падре Гамбоа вовремя помог Антонио, но настроение было окончательно испорчено.

— Выпей еще, красавчик, — поднесла ему бокал сердобольная Дейзи. — Авось полегчает.

Всю ночь Жанет не сомкнула глаз, ожидая возвращения Антонио, но он так и не пришел. Едва дождавшись утра, она помчалась в номер к Фернандо и, громко рыдая, рассказала о возмутительном поведении его брата.

— Он провел ночь с этой замарашкой Лус Кларитой!

— Во-первых, она не похожа на замарашку, — попытался быть объективным Фернандо, — а во-вторых, откуда такая уверенность?

— Он не ночевал дома, а вчера вечером я видела их вдвоем у реки.

Этот разговор стал достоянием вездесущей Тибисай, о чем она не замедлила сообщить, примчавшись в бар.

— Лус Кларита была единственной девственницей в поселке, была нашей гордостью, а теперь нас лишили этого достояния! — причитала она.

— Теперь ваш брат обязан жениться на Лус Кларите, или я засажу его за решетку, — грозно заявил Хустиньяно вошедшему в бар Фернандо.

— Подождите, сержант, не стоит пороть горячку. Позвольте мне сначала поговорить с Антонио и все выяснить у него.

Легок на помине, в бар как раз вошел Антонио, а вслед за ним туда же заглянула и Жанет.

— Это правда, сеньор Ларрасабаль, что вы сегодня не ночевали дома? — приступил к дознанию сержант Гарсия.

— Правда. Но какое вам до этого дело? — вскипел Антонио. — Я взрослый человек и не обязан ни перед кем отчитываться.

— Ошибаетесь! — строго произнес Гарсия. — Вы обесчестили невинную девушку, и я вынужден вас арестовать.

В ответ на это заявление Антонио расхохотался.

— Что с вами, сержант? Вы не выспались? Какая же она невинная? Это самая настоящая шлюха!

— Замолчи, подлец! — подскочил к нему разгневанный Фернандо. — Если уж нагрешил, то хотя бы сейчас веди себя пристойно.

— По-моему, вы все тут спятили, — отстраняя брата, сказал Антонио. — Если ты имеешь в виду мои обязательства перед Жанет, то я сам с ней разберусь, а тебе не советую лезть в это интимное дело.

Он резко повернулся и вышел из помещения.

— Постойте, постойте! — опомнился Гарсия. — Вы арестованы.

— И все же, сержант, я попросил бы вас подождать с арестом, — сказал Фернандо.

— Позвольте мне еще раз поговорить с братом наедине. Тут что-то не так. А убежать он все равно никуда не сможет.

На том и порешили.

Весть об утрате девственности Лус Кларитой потрясла весь поселок, и только Инграсия, хлопотавшая у постели больного мужа, продолжала оставаться в неведении.

Вскоре, однако, эту печальную новость затмила другая — еще более страшная для жителей Сан-Игнасио: у Мирейи кто-то украл драгоценности. Она сама сообщила об

этом, придя в бар, где сельчане бойко обсуждали, как следует поступить с Антонио.

— Я пошла домой, чтобы взять свои украшения и заплатить ими за вещи Инграсии. Но шкатулка была пуста!

— Может, ты положила их куда-нибудь в другое место?

— Нет! Я недавно показывала шкатулку падре, все было на месте. Вы же видели, падре, как я сложила кольца, сережки и ожерелье обратно в шкатулку?

— Да, — подтвердил Гамбоа.

— Что происходит в нашем поселке? Здесь никогда не было воров! — загалдели ошеломленные сельчане.

Тибисай заявила, что сделать такое могли только люди Маниньи, а Гарсия заподозрил турок и велел капралу обыскать их лодки.

— Вы не имеете права! — возмутился Дабой, пришедший в бар, чтобы позавтракать перед дорогой.

— А тебя я сам обыщу, — осадил его пыл сержант. — И всех остальных — тоже.

Он поочередно стал выворачивать у всех карманы и ощупывать каждого из присутствующих, но обыск не выявил вора.

Вернувшийся капрал сообщил, что не нашел на лодке Дабой никаких драгоценностей.

— Доставь сюда партизана Росарио! — приказал ему Гарсия, но тут запротестовал

Рикардо:

— Этот парень еще не оправился от операции. Он никуда не выходит. Как можно его подозревать?

— Здесь командую я, — напомнил Гарсия, — и мне виднее, что надо делать. Капрал Рейес, отправляйся в гостиницу и обыщи там партизана, а также другого раненого — Бенито. Затем займись братьями Ларрасабаль и Абелем Негропом.

— Да он же болен! — напомнили сержанту сельчане. — А, кроме того, у Инграсии такое горе! Не станешь же ты обыскивать ее и Лус Клариту!

— Если обыскивать — то всех, — твердо заявил сержант. — Помогите мне вспомнить, кого мы еще не проверили.

— Дейзи! — с удовольствием подсказала Лола.

— Где она может быть? — встрепенулся Гарсия.

— Отсыпается в гостинице после бессонной ночи.

— Капрал, ты все понял? Проверишь заодно и Дейзи, — распорядился Гарсия. — А мы здесь подождем.

— Но меня-то уже можно отпустить! — вышел из терпения Дабой. — Я должен плыть в Бразилию. Вы ж убедились, что я — не вор!

— Все равно подожди, — был неумолим сержант.

— А я уверена, что искать надо у Маниньи! — стояла на своем Тибисай.

— Вот вернется капрал, тогда и посмотрим, — парировал Гарсия.

— Позвольте мне отнести еду Хосе Росарио и Бенито, — попросила его Лола. — Ребята с утра ничего не ели.

— Потерпят!

— Не думала, что вы такой жестокий, сержант! — не осталась в долгу Лола.

— Вспомните, может, мы еще кого-нибудь пропустили, — продолжил свое Гарсия.

— Насколько я могу судить, — язвительно бросил Дабой, — вы забыли обыскать капрала, священника, а также не удосужились вывернуть собственные карманы.

— Это уже слишком, Дабой! — возмутился Гарсия.

— Нет, отчего же, — поспешил вмешаться Гамбоа, — я такой же человек, как и все, пусть меня обыщут.

Прихожане дружно встали на защиту падре:

— Мы не можем оскорбить его недоверием! Хустиньяно, не вздумай обыскивать падре!

— И распорядись покормить раненых, — добавил Рикардо.

— Хорошо. Тибисай, собери для них какую-нибудь еду.

— Вот лепешки с сыром, я отнесу! — оживилась Лола.

— Поставь на место корзину! — строго одернул ее сержант. — К раненым пойдешь не ты, а... вот она! Паучи, отнеси лепешки и возвращайся сюда.

— А я все же хочу, чтобы и меня обыскали, — заявил Гамбоа, выворачивая карманы.

Паучи, ошеломленная поступком падре, споткнулась у двери и уронила корзинку.

Вместе с лепешками оттуда высыпались и... драгоценности Мирейи.

Что тут началось! Женщины набросились на бедную Паучи с криками: «Воровка! Вон из деревни!», а Дагоберто принялся ее горячо защищать.

— Замолчите! — перекрывая общий гул, крикнул сержант. — Все свободны. Мирейя, забирай свои украшения, а эту сеньориту я уведу в полицейский участок для допроса.

Дагоберто, Каталина и Рикардо последовали за сержантом, уговаривая его отпустить Паучи. Остальные ждали, чем закончатся эти уговоры.

— Падре, не могли бы вы со мной сейчас поговорить? — попросила Мирейя.

— Да, дочь моя. Пойдем на воздух. Слушаю тебя.

— Наверное, я глупая, падре, — взволнованно заговорила Мирейя. — Мне всегда хотелось жить в прекрасном мире, где нет боли, горя, где все счастливы. И я закрывала глаза на то, что реальный мир — совсем другой: жестокий, подлый. Я искренне верила в людей, с которыми жила в этом поселке. Они казались мне порядочными и добрыми. Но что же вышло в действительности? Кто-то из них оказался способным на воровство, а потом все стали подозревать друг друга. И на девушку накинулись, как звери, еще не зная, действительно ли она украла. Может, это кто-то другой подбросил мое золото, когда начался обыск. Корзинка ведь стояла на столе, Паучи не могла знать, что сержант поручит ей отнести лепешки раненым... Что с вами, падре? Вы побледнели. Вам плохо? Простите, это я вас утомила.

— Нет, дочь моя, ты тут ни при чем. Продолжай.

— Да мне, в общем, нечего сказать. Я в растерянности, в отчаянии. Как дальше жить, если нельзя доверять людям? Почему не все могут быть честными и добрыми?

Такими, как вы, падре!

— Мирейя, не надо так говорить обо мне, — произнес он, сгорая от стыда. — Я не стою этого. Подожди меня здесь.

Он стремглав помчался в полицейский участок и с порога заявил:

— Сержант, отпустите девушку. Она не виновата. Драгоценности украл я!

— Браво, падре! — воскликнул Рикардо, многозначительно подмигнув ему.

— Да, это я — вор и готов сесть за решетку, — принял вызов Гамбоа.

— Спасибо за добрые намерения, но решение проблемы я уже взял на себя, — обратился к нему Дагоберто.

— Нет, отчего же? Давайте послушаем, что скажет падре, — вмешался Рикардо. — Это очень интересно!

— Увы, я не тот, за кого вы меня принимаете, — после тяжелой паузы начал Гамбоа.

— Если не верите, можете спросить у турка Дабой. Я хотел уехать с ним и даже заплатил ему пять тысяч за поездку.

— Тогда бегите быстрей! — воскликнул вошедший Рейес. — Турки уже отчаливают.

Заберите свои деньги!

— Отчаливают? Турок меня надул, — сказал Гамбоа.

— Может, еще успеем? — вошел в азарт Хустиньяно. — Бежим на берег, падре!

Турки, однако, успели уплыть, и сцену покаяния падре пришлось продолжить на причале, куда сбежались и остальные жители поселка.

— Ну вот, теперь я остался без денег и без свидетелей, — молвил Гамбоа.

— Перестаньте, падре, наговаривать на себя, — послышались возгласы из толпы. — Мы знаем, вы хотите защитить девушку.

— Так вы не верите мне?

— Нет! — хором откликнулись сельчане.

— И вы, сержант, не верите?

— Нет. Это капрал поверил.

— Я же не знал, о чем речь, — стал оправдываться Рейес. — Вошел, услышал, что турки взяли у падре деньги, а сами собираются отплыть... Ну и предложил бежать скорей на берег. Кстати, не вы ли сами подали команду, сержант?

— Да, я тоже хотел вернуть деньги падре. Мало ли почему он хотел уехать из Сан-Игнасио!

— Значит, никто из вас не верит в то, что я вор, — печально констатировал Гамбоа. — Это чудовищно! Я признался, что украл, и мне не верят, а бедная Паучи клянется, что не брала драгоценности, однако ее все считают воровкой! Конечно, у нее же нет при себе бумаги из церкви в Пуэрто-Аякучо! А мне вы доверяете лишь потому, что думаете, будто я священник. Разумеется, истинный священник не может украсть. Только почему бы вам не поверить и Паучи? Особенно теперь, когда драгоценности нашлись. Кто-то же их вернул, значит, осознал свой грех и покаялся! А это очень непросто — покаяться, поверьте мне. И за покаянием должно последовать прощение! Вспомните Христа — его распяли, прибили к кресту гвоздями, а он простил своих мучителей, простил всех! В этой жизни, дорогие мои, надо уметь прощать, потому что нельзя носить в сердце горечь обиды, потому что нельзя жить в злобе и ненависти, дорогие мои!

У многих сельчан слезы выступили на глазах от этой проповеди, а Рикардо вполне искренне зааплодировал.

— Простите нас, падре, — зазвучало со всех сторон. — Мы были неправы.

— Я пойду освобожу Паучи, — сказал Хустиньяно. — И попрошу у нее прощения.— Вы святой, падре! — воскликнула Мирейя. Глаза ее светились благодарностью и восторгом.

Вечером Каталина, как всегда в последнее время, прогуливалась вблизи дома. И опять к ней, якобы случайно, подошел Рикардо.

— Веселенький был денек! Не правда ли?

— Я думаю, кто же все-таки обокрал Мирейю, — сказала Каталина.

— Тот, кто покаялся. Падре же внятно объяснил.

— Опять паясничаешь? Я видела, как ты аплодировал ему. Это была тоже комедия?

— Нет, почему же? Он меня вполне убедил. Особенно когда рассказывал о краже.

— Все-таки ты чудовищный циник, — отстранилась от него Каталина. — И как можно жить с таким ядом в душе?

— О, тут ты права: тяжко жить! Пойдем, что ли, в бар, выпьем вина, чтобы жизнь показалась более приятной.

— Ты все шутишь, а я говорю серьезно. Почему ты все время играешь, Рикардо?

Зачем тебе надо непременно выглядеть циничным и толстокожим?

— Минутой раньше ты уверяла, что я такой и есть на самом деле. Когда ты говорила правду — тогда или сейчас?

— Если бы я могла понять, какой ты на самом деле! Мне это никак не удается. Вот скажи, например, почему ты не пришел вчера, когда мы все тебя ждали? Где ты был в это время, что делал?

— Я не умею отвечать на вопросы, поставленные в таком тоне, — ушел от ответа Рикардо.

— А почему бы тебе и не ответить, лодочник? — выйдя из-за кустов, спросила Манинья. — Боишься сказать, что вчера вечером ты был со мной?

— Черт возьми, Манинья! Это уже слишком! — рассердился Рикардо.

— Неужели ты будешь отрицать, что провел вчерашний вечер со мной? — не скрывая своего изумления, усмехнулась она.

— Вчера вечером между нами ничего не было, — твердо произнес Рикардо. — Каталина, куда ты? Постой!

— Оставь меня! — бросила она на ходу.

— Что тебе надо, Манинья? Зачем ты меня преследуешь? — накинулся на колдунью Рикардо.

— Ничего! Ты не достоин Маниньи, Рикардо Леон. Я ишу Дагоберто Миранду.

Каталина, возмущенная поведением Леона, не хотела предстать перед отцом такой рассерженной и решила побродить возле дома, пока не успокоится. Но ее увидела Паучи и сказала, что к ним в дом только что приходила колдунья.

— Зачем?

— Она хотела видеть сеньора Миранду и спрашивала, где он. Я так боюсь! Как бы она не навредила сеньору.

Каталина, и без того взвинченная, совсем пришла в ярость:

— Сейчас я догоню ее и положу конец этим колдовским штучкам!

— Сеньорита, не надо, прошу вас! — взмолилась Паучи, но Каталина не стала ее слушать.

— Манинья, постой! — сказала она, догнав колдунью. — Я хочу с тобой поговорить.

— О мужчине? — насмешливо спросила та.

— Нет. О нас с тобой.

— Ты полагаешь, у Маниньи есть что-то общее с тобой?

— Речь не об этом. Я хочу сказать, что мне надоело смотреть, как ты изображаешь из себя хозяйку сельвы и владелицу всех живущих в ней людей.

— Манинья, действительно, хозяйка всего. Слышишь, как зашумела сельва? Ей не нравится, что ты непочтительно разговариваешь с Маниньей.

— А ты знаешь, что я была первой, кто родился в Сан-Игнасио? — продолжала наступать Каталина. — И я, так же как и ты, имею право на эту сельву, на эту реку и на этот воздух!

— Я думаю, ты зря родилась, если не понимаешь, что с Маниньей нельзя вступать в единоборство. Слышишь, что творится в сельве?

— Я больше не боюсь тебя, Манинья Еричана! И не боюсь твоего колдовства! А сельва меня в этом только поддерживает. Сельва на моей стороне, Манинья! Так что оставь свои угрозы и не смей преследовать меня и моего отца.

Она повернулась, чтобы уйти, но Манинья не могла ей этого позволить и, выхватив из-за пояса нож, замахнулась им на Каталину.

— Будь проклято чрево, давшее тебе жизнь!

В тот же момент во всей деревне погас свет, и в полной темноте Манинья промахнулась.

— Оставь меня в покое, ради Бога, — обернувшись, сказала Каталина. — Если, конечно, в твоей жизни есть Бог. А твоих проклятий я не боюсь и скажу тебе, что до конца дней буду благодарить священное чрево, давшее мне жизнь!

— Плохая ты мать, луна! — шептала на ходу Манинья, возвращаясь к лодке. — Покинула свою дочь, бросила меня одну среди ночи... Манинья боится. Манинья идет навстречу смерти. Плохая ты мать, луна!..

Свет в домах зажегся так же внезапно, как и погас, но сельчане еще долго не могли успокоиться, считая, что к этому происшествию приложила руку Манинья Еричана.

— Вы слышали, как шумела сельва? — приставала ко всем Тибисай. — Это неспроста! Случилось что-то страшное. Ну-ка, признавайся, какое зло сотворила на сей раз твоя колдунья? — спросила она Такупая, завидев его в сторонке.

— Встретились две женщины, которые не должны видеть друг друга, — ответил тот, но Тибисай ничего не поняла из его ответа.

— В этом поселке всегда происходят чудовищные вещи! — истерично вскрикнула Жанет. — Над вами всеми висит проклятье! Вы все здесь — ненормальные!

— Что это с ней? — обеспокоенно спросила Инграсия, которая лишь к ночи смогла оставить больного мужа и выйти подышать свежим воздухом. — Мирейя, дай ей успокоительного.

Услышав это, Жанет пришла в бешенство:

— Ты! Как смеешь ты открывать рот? Пойди лучше объясни своей дочери, что неприлично спать с чужим женихом! Молчишь? То-то же!

— Сеньорита, почему вы думаете, что у вас есть право меня оскорблять? — с достоинством произнесла Инграсия.

— А потому, что твоя нахалка вчера переспала с моим Антонио!

— Это неправда, мама! — выбежала из дома заплаканная Лус Кларита. — Не верь ей, мама! Она врет!

Антонио тем временем пытался силой увести Жанет.

— Простите, пожалуйста, она не в себе, — пояснил он Инграсии.

— Пойдем домой, дочка, — строго сказала та.

— Мама, я не виновата, она врет! — продолжала твердить Лус Кларита, когда они пришли домой.

— Скажи, ты виделась вчера с молодым Ларрасабалем?.. Наедине?

— Да...

— Боже мой! Какое несчастье! — запричитала Инграсия. — Одна беда за другой!

Сперва Абель, теперь ты... За что же мне такое наказание? Господи, прости мою душу грешную! Прости и помилуй мою порочную дочь!

— Мама, ты выгонишь меня из дома? — в испуге спросила Лус Кларита.

— Что? Из дома? — рассеянно переспросила Инграсия. — Нет, дочка. Ты нужна мне здесь. Мы вместе должны очиститься от скверны, которой наполнилась наша жизнь.