Каина

Глава 2

В поселке Сан-Игнасио-де-Кокуй считалось дурным тоном расспрашивать кого-либо о его прошлом. Если человек попал в сельву, значит, для него началась совсем другая жизнь, ничего общего не имеющая с предыдущей. Так полагали немногочисленные жители Сан-Игнасио и были, вероятно, правы.

Начало этому поселку положили золотоискатели, рискнувшие приехать сюда вместе с женами или невестами. Именно ради них — женщин — и был разбит палаточный лагерь, превратившийся затем в поселок. «Негоже нашим возлюбленным маячить вблизи рудников и разжигать нездоровые страсти у всякого сброда, ринувшегося сюда в поисках легкой наживы» — так или примерно так рассуждали добропорядочные мужчины и стали строить для своих дам жилища, более надежные, нежели палатки.

Потом все эти сеньоры, мечтавшие о семье и собственном доме на берегу Негро, куда-то разом схлынули, оставив после себя никому не нужные рудники и чуть поодаль — хлипкие временные постройки, служившие некогда кровом.

Лишь Дагоберто Миранда никуда не уехал, а наоборот, построил дом, вполне приличный для здешних мест, и стал жить-поживать в нем вместе с женой Терезой и новорожденной дочерью Каталиной.

Из прежних обитателей Сан-Игнасио здесь также осталась старуха Тибисай, известная своими странностями, главная из которых заключалась в том, что беднягу никогда не интересовало золото.

— Зачем же ты приехала сюда? — спрашивали у нее самые любопытные, не скрывая своего недоумения и сочувствия к несчастной.

— Господь привел, — неизменно отвечала Тибисай.

После отъезда золотодобытчиков она поселилась в доме Миранды, выполняя обязанности кухарки, прачки, няньки и экономки. Сеньора Тереза никогда не отличалась крепким здоровьем, а родив девочку, и вовсе занемогла, потому все хлопоты по дому легли на плечи Тибисай. Сам же сеньор Дагоберто с утра до ночи возводил другой дом, где, по его замыслу, должны были разместиться бар и небольшая гостиница. Его уверенность в том, что Сан-Игнасио вскоре заполнится новыми людьми, разделяли также Тереза и Тибисай. И — не ошиблись. Поначалу здесь оставались на ночевку лодочники и торговцы, возившие товары в Колумбию, затем они стали доставлять сюда и редких пассажиров. Последние, как правило, задерживались в сельве ненадолго, поскольку мечта о золоте оказывалась блефом.

Но были среди них и такие, кто попадал в сельву по каким-то иным причинам, а потому и не торопился покидать ее. Тибисай говорила о таких людях, что им некуда возвращаться. Возможно, в ее словах и была доля истины — во всяком случае, старуху никто не одергивал и не спорил с ней.

Когда Каталине исполнилось пять лет, Дагоберто Миранда овдовел. Приехавший на похороны отец Терезы увез девочку с собой — в Германию, где он жил и откуда родом была покойная Тереза. Тибисай возражала против такого решения господина, говорила, что будет заботиться о Каталине, как мать, но Дагоберто рассуждал иначе: пусть девочка получит европейское воспитание и образование.

Похоронив любимую жену и добровольно лишившись любимой дочери, он замкнулся, стал неразговорчивым и угрюмым. Так продолжалось до тех пор, пока в поселке не появилась златокудрая красавица Мирейя — женщина хрупкая, утонченная, похожая скорей на парижанку, нежели на жительницу Каракаса. Как же она сможет жить в сельве? Какая беда занесла ее сюда? Эти вопросы приходили в голову не одному

Дагоберто, но именно он взялся опекать Мирейю.

Тибисай встретила ее благосклонно и всячески намекала сеньору, что вот, дескать, Господь послал в его дом хозяйку. И действительно, Мирейя вскоре стала хозяйкой бара и гостиницы, стала даже любовницей и другом Дагоберто, однако назвать ее женой и хозяйкой дома он так и не захотел. Мирейю это, безусловно, обижало, хотя вслух она никогда и никому об этом не говорила.

В последние годы Дагоберто и вовсе охладел к Мирейе, и она переселилась в небольшой домишко, одиноко стоявший у реки еще с тех пор, как здесь обитали золотоискатели. Дагоберто тем временем совсем задурил: окна и двери в своем просторном доме заколотил крест-накрест досками, а сам стал жить в пристройке, ранее служившей чуланом.

Мирейя не могла без боли смотреть на померкшего, осунувшегося Дагоберто, которому она очень хотела помочь, но не знала как — и ее любовь, и ее участие он решительно отвергал. Все чаще Мирейя стала поговаривать об отъезде, но всякий раз ее что-то останавливало. По ночам она долго сидела над толстой тетрадью, делая в ней какие-то записи и мечтая о том, что когда-нибудь ее жизнь радикально изменится к лучшему. Эта заветная тетрадка была предметом всегдашних насмешек Дагоберто.

— Что, пишешь очередной том своего дневника? — говорил он, когда ненароком заставал ее за этим занятием.

Мирейя поспешно закрывала тетрадь и прятала ее в ящик стола.

— Очень бы мне хотелось прочитать, что ты там пишешь, — не скрывая любопытства, заявлял он.

— Это единственный интерес, который ты еще проявляешь к моей особе, — горько усмехалась Мирейя.

В ту ночь, когда Каталина плыла по реке в лодке Рикардо Леона, Дагоберто неожиданно посетил Мирейю в ее домишке и опять спросил с издевкой:

— Все тот же бесконечный дневник?

— Нет, я пишу письмо маме в Каракас.

— Ой, перестань! — поморщился Дагоберто. — Нет у тебя никакой мамы.

Мирейя предпочла не отвечать на этот выпад, зато спросила, что заставило Дагоберто прийти к ней в столь поздний час.

— Сам не знаю, — откровенно признался он. — Возможно, проклятая луна.. В полнолуние мне всегда не спится.

— Нет, Дагоберто, — покачала головой Мирейя. — Тут дело не только в бессоннице.

— А в чем же?

— Я знаю причину твоей грусти: когда над сельвой повисает вот такая полная, багровая луна, ты начинаешь болезненно тосковать по дочери.

— Не говори глупостей, — рассердился Дагоберто.

— Ну, как хочешь, — с обидой сказала Мирейя. — Ведь ты пришел почему-то ко мне, а не к кому-нибудь другому. Я думала, тебе важно именно мое мнение.

— Прости, — повинился Дагоберто. — Действительно, в ту ночь, когда Тереза рожала, была точно такая же луна...

— Почему ты умолк? Расскажи, что было дальше.

— Ты знаешь эту грустную историю наизусть.

— Увы, я знаю только то, что роды были тяжелыми и что принимала их Тибисай. Еще мне известно, что это был первый ребенок, родившийся в Сан-Игнасио-де-Кокуй, и все смотрели на твою дочь как на символ дальнейшего всеобщего процветания.

— Ну вот, я же говорил: ты все знаешь.

— Нет, не все, — возразила Мирейя. — Много раз я спрашивала тебя, правду ли говорит Тибисай, но ты всегда уходил от ответа.

— Я не желаю слушать, что болтает эта сумасшедшая!

— Не такая уж она и сумасшедшая. За много лет я хорошо ее изучила. Она всегда рассказывает эту историю с одними и теми же подробностями, и это убеждает меня в том, что она ничего не выдумывает. Твоя родная дочь родилась мертвой, Дагоберто?

— Нет! Роды проходили трудно, и Тибисай испугалась. Она попросту сбежала! И мне пришлось самому принимать роды.

— Тибисай утверждает, что она сбежала лишь после того, как поняла, что ребенок родился мертвым.

— Чушь! — совсем рассердился Дагоберто. — Подлая ложь! Не смей больше никогда повторять эти глупые россказни!

— Хорошо, не буду. Прости, — примирительно сказала Мирейя. — Налить тебе рому?

— Нет. Я, пожалуй, пойду. Попробую все-таки заснуть.

Выйдя из дома Мирейи, Дагоберто сделал несколько шагов, и тут на него напали трое здоровенных мужчин. В одно мгновение руки его оказались скручены за спиной, глаза завязаны плотной повязкой, а рот зажат тугим кляпом.

— Ведите его, — приказал главарь, голос которого показался Дагоберто знакомым.

Двое бандитов схватили упирающегося пленника за локти и поволокли его в глубь сельвы.

— Стой! — скомандовал главарь. — Теперь можно и поговорить. Мы отпустим тебя, Дагоберто Миранда, если ты скажешь, где спрятал тысячу килограммов золота.

Советую быть откровенным. Иначе мы тебя прикончим, и ты все равно не сможешь воспользоваться своим богатством. Ну, готов отвечать? Вытащите у него кляп.

— У меня нет никакого золота, — с трудом выговорил Дагоберто.

— Врешь! — злобно прошипел главарь и что есть силы ударил Дагоберто по почкам.

Тот пошатнулся, но все же удержался на ногах. Тогда главарь нанес следующий удар, а потом двое других стали пинать упавшего Дагоберто, пока он не лишился

чувств. Когда же сознание вернулось к нему, главарь вновь потребовал тысячу килограммов золота. Дагоберто отвечал презрительным молчанием.

— Привяжите его к дереву, и пусть он там висит, пока не вспомнит, где спрятал золото, — распорядился главарь и добавил, смилостивившись: — Можете открыть ему

глаза, когда я уйду.

— Вы уходите, сеньор? А как же мы? — задал дурацкий вопрос один из бандитов.

— Я же сказал: сторожите его, пока не одумается, — с досадой повторил главарь.

— А мне надо вернуться в поселок.

Солнце уже поднялось довольно высоко, когда Рикардо причалил к берегу и предложил Каталине покинуть лодку.

— Но это ведь еще не Сан-Игнасио! — воскликнула она.

— Ничего, пройдетесь немного по сельве. Здесь недалеко.

— Безобразие! — возмутилась Каталина. — Я же вам заплатила за то, чтобы вы довезли меня до Сан-Игнасио!

— Нет, я согласился взять вас как попутчицу, — возразил Рикардо. — Дальше наши пути расходятся, а мне никак нельзя отклоняться от курса.

— Значит, я должна идти через сельву одна? И вам безразлично, что со мной может случиться?

— Я в вас абсолютно уверен. Прошу только не наступать на змей — потому что опасаюсь не за вас, а за них.

— Вы дикарь и хам! — бросила напоследок Каталина.

— Желаю приятной прогулки! — усмехнулся в ответ Рикардо.

— Вы в самом деле думаете, что с ней ничего не случится? — спросил Бенито, когда Каталина скрылась в сельве.

— Конечно, — успокоил его Рикардо.

В Сан-Игнасио Каталина пришла только к середине дня.

— О дочка, ты ступила на колдовской камень! — приветствовала ее Тибисай. — Теперь ты никогда не сможешь уехать из сельвы!

— Здравствуй, Тибисай, — обняла ее Каталина, не обращая внимания на то, что бормочет эта странная старуха. — Ты узнала меня? Я — Каталина Миранда.

— Конечно, узнала. Но как ты здесь появилась? Я не видела на реке ни одной лодки.

— Мне пришлось идти через сельву, — не стала вдаваться в подробности Каталина. — Скажи, как чувствует себя мой отец?

— Нормально. Пойдем к нему.

И она стала бить металлическим пестиком в дно кастрюли, оповещая сельчан о прибытии гостьи. Кастрюлю эту Тибисай постоянно носила при себе — и всегда первой встречала вновь прибывших.

По сигналу старухи все жители Сан-Игнасио тотчас же высыпали на берег. Оглядев их, Каталина узнала старых знакомых, не было среди них только отца.

— А где же папа? — спросила она у Мирейи. — Он не может вставать в постели?

— Почему? — удивилась та. — Может! Сегодня я не видела его с самого утра.

Наверное, ушел зачем-то в сельву.

— Значит, он выздоровел? — обрадовалась Каталина.

— Да он вроде и не болел, — с некоторой лукавинкой ответила Мирейя.

— А кто же написал мне такое письмо? — Каталина остановилась. — Кто из вас написал, что мой отец едва ли не при смерти?

Все стали обескуражено переглядываться, потом разом загалдели, но автора письма так и не выявили.

— Ничего себе шуточки! — рассердилась Каталина.

— Ладно, не расстраивайся, — взяла ее под руку Мирейя. — Пойдем посмотрим, может, Дагоберто вернулся. А если его еще нет, то отдохнешь с дороги у меня.

— Мы очень рады вашему приезду, сеньорита, — счел необходимым высказать общее мнение сержант Хустиньяно Гарсия, олицетворяющий собой верховную власть в Сан-Игнасио. — Очень рады, что все именно так получилось.

— Но кто же все-таки написал это письмо? — пристально посмотрела на него Каталина. — Как вы думаете, сержант?

— Его написала судьба, — вдруг изрекла Тибисай. — Да, девочка, это судьба привела тебя в поселок, где ты родилась. И теперь нас всех ждут огромные перемены!

Дагоберто дома не оказалось, и Мирейя увела Каталину к себе. А жители Сан-Игнасио еще долго обсуждали так взбудоражившее их событие — неожиданный приезд Каталины Миранды.

Надо сказать, что на тот момент в поселке постоянно проживали всего-то двенадцать человек. Кроме уже названных здесь были: капрал Пруденсио Рейес, много лет подающий прошения об отставке, но неизменно получающий отказ: итальянец Гаэтано Дивилико — партнер Дагоберто по бизнесу, а также зубной лекарь; стряпуха и прачка Инграсия — мать довольно большого семейства, включающего в себя шестнадцатилетнюю дочь Лус Клариту, двух малолетних сыновей и невенчанного мужа — лентяя и пьяницу Абеля Негрона; заключающей в этом перечне следует назвать симпатичную с виду молодую особу Дейзи, работающую в баре у Мирейи и по совместительству промышляющую проституцией.

Вся эта компания, включая несмышленышей Джефферсона и Вашингтона, неотступно следовавших за Инграсией, вскоре переместилась в бар, где можно было продолжить обсуждение за рюмочкой рома.

— А перемены-то нас ждут хорошие? — приставал к Тибисай капрал Рейес. — Может, мне наконец дадут отставку?

— Нет, сынок, ты наступил на колдовской камень, — в который раз отвечала ему старуха. — Это значит, что теперь тебе никогда отсюда не выбраться...

— Что празднуем? — спросил невесть откуда взявшийся бородач. — Ну-ка, Дейзи, налей и мне!

— Если Гараньон пришел в поселок, — жди какой-нибудь пакости, — тихо проворчала Тибисай. — Ох, не нравится мне, что он пришел именно сейчас.

— Да уж, — согласилась с ней Инграсия. — Неприятный тип!

— Это прихвостень Маниньи Еричаны! — напомнила ей Тибисай.

— Свят, свят, — спешно перекрестилась Инграсия.

Прошел день, наступила ночь, а Дагоберто так и не вернулся в поселок.

— Наверное, уплыл в Гусман-Бланко на какой-нибудь случайной лодке, — предположила Мирейя. — Он часто туда ездит по делам.

— И никого не предупреждает о своем отъезде? — спросила Каталина.

— Раньше предупреждал, а теперь...

— Вы с отцом поссорились?

— Нет, — грустно ответила Мирейя. — Просто время идет, а с ним уходят и наши чувства.

— Но, мне кажется, ты все еще влюблена в отца, — заметила Каталина.

— Не знаю... Больше всего мне хотелось бы уехать отсюда. Куда-нибудь в Париж! — Мирейя мечтательно улыбнулась. — Ты бывала в Париже?

— Да.

— Когда-нибудь я туда все-таки уеду!.. Мой поклонник сеньор Гаэтано даже привез мне французский журнал мод. Вот, хочешь взглянуть? Я выбрала там один фасон и уже заказала ткань. Турок Дабой обещал привезти. Он снабжает нас всякими товарами.

Каталина понимала, что Мирейе, соскучившейся по свежим впечатлениям, хочется поговорить, но поделать с собой ничего не могла: мысли уже были заняты обратной дорогой в Каракас.

— Как долго отец может пробыть в Гусман-Бланко?

— Дня два, а то и три.

— Жаль, что я его так и не увижу. Мне ведь завтра надо во что бы то ни стало уехать!

— Как же так? — огорчилась Мирейя. — Уедешь, не повидав отца?

— Меня ждет срочная работа. Если бы не это дурацкое письмо, то я была бы сейчас в Нью-Йорке. Кто же его все-таки написал?..

— Кто бы ни написал, а твой приезд, действительно, был очень нужен, — серьезно произнесла Мирейя. — Дагоберто, слава Богу, не при смерти, но он и в самом деле болен! Его сжигают изнутри тоска и одиночество. Он жестоко казнит себя за то, что не сумел как следует устроить свою жизнь, не сумел наладить отношения с тобой. Считает, что потерял тебя...

— Это он сам так говорил? — несколько удивленно спросила Каталина.

— Нет, Дагоберто упорно молчит, совсем ушел в себя. Стал нелюдимым. Но я-то его хорошо знаю и чувствую. Каталина, сейчас только ты можешь вернуть его к жизни!

— Вряд ли я смогу что-либо сделать. Мы с отцом — чужие люди. Более того: когда встречаемся, то между нами возникает даже враждебность. Прямо искры сыплются!..

Да и вообще мне надо поскорей отсюда уехать. Не знаешь, будет завтра

какая-нибудь попутная лодка?

— Кто ж это может знать? Бывает, что лодки не заходят сюда в течение недели, а то и месяца.

— Нет, я должна что-то придумать! — решительно заявила Каталина. — Мне надо уехать отсюда завтра же!

Утром в Сан-Игнасио произошло еще одно важное событие: по реке Негро прибыли новые люди. Тибисай, как всегда, просигналила общий сбор, и у сержанта Хустиньяно Гарсии появилась редкая возможность продемонстрировать свои властные полномочия.

— Сеньоры, честно говоря, сюда не приезжает столько людей сразу, — волнуясь, сказал он. — Но нам приятно, что вы здесь! Да... Я — сержант Гарсия, высшая власть этого поселка... Поэтому все должны зайти ко мне в участок, предъявить документы и сообщить о цели своего приезда. Согласны? — добавил он неуверенно.

Гости не стали возражать, послушно потянулись за сержантом. Трое из них держались вместе. Это были Фернандо Ларрасабаль, его младший брат Антонио и Жанет — невеста Антонию. У сержанта аж дух перехватило, когда он услышал, что Фернандо намерен построить здесь туристический комплекс.

— Не может быть! То есть, я хотел сказать, что у вас все прекрасно получится, сеньор! Да, вместе с вами в Сан-Игнасио придет прогресс!

С большим трудом Гарсия переключил внимание на четвертую гостью, которая безропотно ожидала своей очереди, устроившись в дальнем углу комнаты. Выражение скуки присутствовало на ее лице.

— А вы, сеньорита, тоже предприниматель? — спросил ее сержант.

— В некотором роде, — уклончиво ответила она. — Во всяком случае, мне тоже хотелось бы начать здесь собственное дело.

— Замечательно! — расплылся в улыбке Гарсия.

— Меня зовут Лола Лопес, — одарила его ответной улыбкой гостья.

— Очень приятно! Сейчас я всех вас провожу в гостиницу.

— Она приехала отбивать у меня хлеб, — мрачно заключила Дейзи, едва взглянув на Лолу. — Проклятье! Здесь и так почти нет мужчин!..

А тем временем Каталина, примчавшаяся, на берег вместе со всеми, безуспешно пыталась уговорить лодочника отвезти ее в Гусман-Бланко.

— Я должен плыть вниз по реке, у меня товар... — тупо твердил лодочник Хуан.

— Вы получите от меня всю неустойку. Сколько мне нужно заплатить? — настаивала Каталина.

— Нет, сеньорита. Меня ждут. А уговор, как известно, дороже денег, — был неумолим Хуан. — На обратном пути, через неделю, я вас охотно подвезу.

— Через неделю?! — от отчаяния Каталина готова была проклясть и эту реку, и сельву, и поселок, в котором ее угораздило родиться.

Но делать было нечего — оставалось только ждать. Чтобы хоть как-то убить время, она побрела вдоль берега, стараясь сосредоточиться на красотах здешней природы.

Вскоре к ней присоединился и Фернандо Ларрасабаль, которому не терпелось осмотреть окрестности. Между ними завязался непринужденный разговор, а к вечеру они стали почти друзьями.

Рикардо Леон, оставив груз в Колумбии, направил свою лодку вверх по течению.

— Мы будем заходить в Сан-Игнасио? — как бы между прочим спросил Бенито.

Рикардо внимательно посмотрел на него и рассмеялся:

— Надеешься, что сеньорита Миранда еще не уехала оттуда? Ты положил на нее глаз, не так ли?

— По-моему, это вы положили на нее глаз, сеньор! — не остался в долгу Бенито.

— Ох и распустил же я тебя! Совсем не почитаешь хозяина, — беззлобно погрозил ему пальцем Рикардо.

В этот момент над сельвой вдруг с шумом прокатился смерч, а река

вздыбилась высокими яростными волнами. Затем все стихло так же внезапно, как и началось. Негро вновь обрела свое размеренное течение.

Рикардо нахмурился. Опыт подсказывал ему, что сейчас надо быть настороже: любая неожиданность может подстерегать их в пути после такого молниеносного урагана. И он приготовился достойно встретить возможную опасность.

Разумеется, Рикардо не мог знать, что навстречу ему уже гнала свою лодку Манинья Еричана. Двое суток она провела в странном оцепенении, а затем встрепенулась, резко встряхнула головой, рассыпав по загорелым плечам свои роскошные каштановые волосы, и повелела свите срочно готовить лодку к отплытию.

— Что ты задумала? — с тревогой спросил Такупай.

— Отстань! — грубо отмахнулась от него Манинья. — Мы пойдем вниз по реке!

Спорить с ней в тот момент было бесполезно, Рикардо Леон уже свернул к Сан-Игнасио-де-Кокуй, когда на пути у него вновь встала лодка Маниньи Еричаны.

— Я вернулась за твоими глазами! — изрекла она, пристально глядя на Рикардо.

— Мне не нравятся подобные штучки, — ответил он после небольшой паузы.

Манинья же пропустила его слова мимо ушей.

— Ну, ты едешь со мной? — спросила она властно.

— Я слышал, колдунья Еричана привыкла играть мужчинами, — сохраняя хладнокровие, молвил Рикардо. — А мне не хочется быть игрушкой ни в чьих руках.

— К чему такое высокомерие? — переменила тон Манинья. — У тебя не найдется чего-нибудь попить? Меня мучает жажда.

Не дожидаясь ответа, она одним легким прыжком переместилась в лодку Рикардо и приблизилась к нему настолько, что едва не касалась губами его лица.

— Почему я никогда о тебе не слышала? — в ее голосе прозвучало нескрываемое вожделение.

— Возможно, потому, что я не колдун, — огненные глаза Рикардо стали откровенно насмешливыми, как бы говорящими: «Я вовсе не боюсь тебя, Манинья».

— И ты веришь в эти россказни? - А почему бы нет? Бенито, угости сеньору пивом, и мы с ней расстанемся.

— Ты жесток, — недовольно молвила Манинья. — А жестокости я никому не прощаю.

— Тебе не к лицу угрозы, — заметил Рикардо. — А я недавно осуществил жертвоприношение — подарил козу — и надеюсь, что это обезопасит меня от твоего колдовства. Теперь же прощай, Манинья. Если понадобится, я сам тебя найду.

— Ты слишком самоуверен, — угрожающе произнесла Манинья, однако вынуждена была вернуться в свою лодку. Уже оттуда еще раз пристально взглянула на Рикардо, вынула из своих волос веточку орхидей и внезапно подожгла ее. — Ты все равно будешь моим, Рикардо Леон! А женщине, о которой ты помышляешь, гореть в огне, как этим орхидеям!

Рикардо и Бенито молча смотрели вслед удаляющейся лодке колдуньи, а когда наконец стали заводить мотор, то обнаружили, что он вышел из строя.

— Неужели это сделала колдунья? — пришел в ужас Бенито.

— Пойдем к берегу на веслах, а там разберемся, — глухо проворчал Рикардо.