Каина

Глава 26

Хайро и его люди стали хозяевами Сан-Игнасио. Жителей поселка они посадили под замок и поставили надежную охрану, опасаться здесь им было некого. Теперь Хайро сидел в баре и праздновал свою удачу. Удача нашла его там, где он ее и не искал. И немалая удача: золото и доллары сами приплыли к Хайро. И где? В крошечном глухом селении, имени которого нет ни на одной порядочной карте! Правда, женщина, на которую он положил глаз, Каталина Миранда, сбежала, но ее тоже должны были доставить с минуты на минуту. Его парни не упустят желанной добычи, так что у Хайро был повод повеселиться, и он со своими подручными пил и веселился вовсю.

Не до веселья было Хосе Росарио. Его не только оставили ночевать на улице, его подвесили к дереву посреди поселка в назидание всем изменникам, как любил это делать Хайро. А утром...

Вспоминая улыбку Росарито, Лола начинала рыдать еще громче. Ее заперли вместе с Дейзи, Гаэтано и Тибисай в гостинице. В окно она видела площадь, видела дерево и была безутешна. Она плакала, думая о Хосе Росарио, который был единственным счастьем ее жизни, плакала, думая о том, что сама надругалась над своим счастьем и любимым человеком, не пожелав прислушаться к его просьбам, не пожелав изменить свою жизнь..

Дейзи всегда недолюбливала Лолу. Про себя она считала ее просто дурой и, слушая ее причитания, только убедилась в своей правоте, Да если бы ей, Дейзи, любимый человек предложил честную жизнь, она пошла бы за ним на край света! Обо всем бы позабыла!

— Как же мне жить? Как жить? — рыдала Лола.

— Сунешь свое горе в лифчик и проживешь, Лола Лопес, — жестко ответила Дейзи. — Ничего другого тебе не остается!

Как ни странно, грубость Дейзи подействовала лучше всякого утешения. Жизнь — штука грубая, и, для того чтобы сладить с ней, нужна немалая толика мужества.

Об этом и напомнила Дейзи Лоле. И Лола ее услышала. Легче ей не стало, но она поняла, что должна держать себя в руках.

Тибисай горевала про себя, она жалела весь их несчастный поселок. Только люди приподняли голову, только понадеялись на лучшую жизнь, как опять они в крови, в грязи, ограбленные, обездоленные... Нет, видно, удел их проклятого поселка — горе и нищета!

Но и в горе и в нищете люди оставались людьми, они поддерживали друг Друга участием и посильной помощью.

Мирейя промывала рану падре Гамбоа. Один из партизан собрался проучить гордеца Дагоберто, падре кинулся на его защиту, и ему едва не проломили голову

Дагоберто сидел тут же в углу комнаты и смотрел на ловкие руки Мирейи. У Мирейи не было ни йода, ни спирта, чтобы как следует обработать рану, но все-таки она продезинфицировала ее, перевязала.

— Пустяки! Царапина! — отмахивался Галавис.

Ему не терпелось снова схватиться с негодяями. Бездействие для него было худшей пыткой, но пока приходилось терпеть и обуздывать себя.

Весь поселок замер, затаился. Примолкли вечно враждующие Жанет и Лус Кларита, притулившись возле Антонио, который обнял их за плечи. Сейчас у них была одна опора, одно утешение.

Притихнув, но не смирившись, люди набирались сил, чтобы справиться с насильниками, которые посягнули на их право жить.

Мертвая тишина поселка была нарушена Хосефой — она пришла со своим отрядом в Сан-Игнасио. Первым она увидела своего брата, подвешенного к дереву.

— Снять! — немедленно распорядилась она. — Позвать ко мне Хайро! — был ее второй приказ.

Хайро лениво вышел из бара навстречу разгневанной Хосефе, улыбаясь насмешливой, самодовольной улыбкой.

— Твой брат — изменник, — сказал он, кивнув на потерявшего сознание, избитого Хосе Росарио, лежавшего на земле. — На рассвете я собственноручно его расстреляю.

— Измену установит суд. И приговор — тоже дело суда. А пока нужно привести Хосе Росарио в порядок, чтобы он мог дать на суде показания, — резко сказала Хосефа.

Хайро передернул плечами: суд так суд, все равно они его расстреляют.

Ухаживать за Хосе Росарио позвали Мирейю. Увидев рядом с ней еще и священника, Хосефа приказала отправляться к Хосе Росарио и ему. Пусть помолится за ее брата. Не помешает!

Воспользовавшись удачным случаем, Галавис с наикротчайшей улыбкой попросил у Хосефы дозволения обойти свою паству, нуждающуюся в утешительном слове и благословении.

— Приведете его в порядок, — Хосефа указала на брата, — а потом утешай свою паству! — решила она и ушла.

Галавис почувствовал себя на седьмом небе. Но пока им в самом деле нужно было помочь Хосе Росарио. Благодаря заботам Мирейи — холодным примочкам, обмыванию ран и ушибов, — Хосе Росарио довольно скоро очнулся. Он был слаб от побоев, и

Мирейя приготовила ему укрепляющее питье из трав. Она лечила его, заботилась о

здоровье, приближая тем самым его гибель. Но не задумывалась об этом. Ее делом была жизнь. Смерть была делом других рук...

Эти руки выпустили пулю в Таю/пая, и теперь Манинья, величественная, властная Манинья, опустившись на землю сельвы, мягко и ласково окликала его:

— Гуайко! Гуайко!

Впервые верный слуга не слышал своей госпожи, старый индеец был далеко, он брел к пространной стране мертвых...

Рикардо, который вышел на разведку, наткнулся на эту. скорбную группу — распростертый на земле Такупай, возле него Манинья на коленях, поодаль все остальные. Рикардо склонился над индейцем. .

— Позволь, я займусь им, — сказал он Манинье.

Руки Рикардо бережно ощупали бессильное, обмякшее тело, с трудом отыскали пульс.

Сердце говорило, что надежда еще не потеряна: Такупай хочет жить и может жить.

— Срочно будем оперировать, — решительно произнес Рикардо.

— Нет, не трогай его! Я постараюсь помочь ему заклинаниями. Хотя чувствую, что не сумею обогнать смерть...

— Я попробую ее обогнать! Только ты помогай мне!

Однако Манинья не верила Рикардо, а без веры она — плохой помощник. Кто знает, что сталось бы с Такупаем, если бы не Каталина. Она раздвинула кусты и вышла на поляну. Увидев распростертого на земле Такупая, Рикардо, засучившего рукава, она мгновенно все поняла. Она уже ассистировала Рикардо. Они вместе спасли Бенито.

— Нужна вода, Рикардо? — спросила Каталина. — Что случилось? Очень плохо?

Рикардо неопределенно пожал плечами и благодарно взглянул на Каталину: теперь у него был надежный помощник.

— Пусть эта женщина уйдет, я не хочу ее видеть, — сказала Манинья.

— Она нужна мне и Такупаю. Молись, Манинья, делай, что можешь. Помогай нам, а не мешай.

Борьба за жизнь — нелегкое дело. За жизнь Такупая боролись трое своей любовью, участием и умением. Наконец Рикардо извлек пулю. Смерть отступила.

— Останься с Такупаем, Каталина, — распорядился он, — а я схожу в поселок, посмотрю, что там делается.

И вот возле старика, который стал дышать ровнее и с явным облегчением, сидели две женщины, два смертельных врага, которых объединяла сейчас любовь — любовь к старику индейцу.

— Мы с тобой встретились, а сельва спокойна. Обычно... — начала Каталина.

— Обычно она волнуется, — признала Манинья. — Почему?

Старый индеец открыл глаза и увидел склоненные над ним любимые женские лица.— Лодочник спас тебя, — прошептала Манинья.

— Судьба подарила Такупаю жизнь, чтобы он увидел: соединилось то, что должно было соединиться, — слабым голосом выдохнул Такупай, и его рука соединила женские руки. После этого усилия он вновь закрыл глаза и погрузился в полузабытье.

Пугало, что сидела тут же неподалеку, радостно рассмеялась.

— Жар лишил моего Гуайко разума, а ты веселишься, — прикрикнула Манинья на нее.

— Боюсь, сейчас соединилось то, что не должно было соединяться.

Из кустов появился Бенито, он тоже пошел по следам своего патрона. Увидев Манинью, Бенито перепутался куда больше, чем если бы увидел партизан. Он прямо-таки кожей чувствовал, что колдунья превращает его в жабу.

— Сейчас мы перенесем Такупая в дом. С тобой вместе, мальчик, мы справимся. Бенито не решился возражать. Они осторожно подняли раненого старика и пустились в путь. Дом Маниньи был безопасным местом, ее боялись даже партизаны.

Хосефа навестила брата. По ее мнению, он достаточно оправился, и, значит, можно было выяснить: виноват он или не виноват. Если он изменил их делу, на пощаду ему рассчитывать не приходилось. Хосефа не собиралась щадить брата-изменника.

Люди давно стали для Хосефы подобием шахматных фигурок, она расставляла их, передвигала, убирала с доски. Наркотиком для Хосефы стала власть, она убила в ней душу и сердце. Но в оправдание себе Хосефа всегда говорила, что служит великому делу справедливости.

И вот собрался суд — бывшие товарищи Хосе Росарио собрались судить его.

Хосе Росарио смотрел на них с отчуждением. И даже словно бы с состраданием.

Сейчас он не понимал, как он мог жить среди этих людей. Они казались ему безумцами.

Первым заговорил Хайро.

— Хосе Росарио отказался от принципов нашего движения, — заявил он, — назвал нас бандитами, убийцами и сказал, что мы заслуживаем смерти.

Остальные закивали: да, именно так он и говорил.

Хосефа посмотрела на брата: неужели правда? Ведь он всегда был дисциплинированным и преданным делу человеком.

— Скажи что-нибудь в своё оправдание, — потребовала она.

Хосефа не сомневалась, что все грубости Хосе Росарио — это пустые слова, сказанные в запальчивости.

— Я не собираюсь оправдываться, я сказал, что думал, — ответил Хосе Росарио.

— Теперь ты убедилась, что твой брат — предатель? — со злобной усмешкой спросил

Хайро. — Никто из нас в этом не усомнился, так что выноси приговор.

Хосефа на миг задумалась. Вынести приговор родному брату оказалось труднее, чем ей казалось. Брат был всегда с ней рядом, младший ее братишка... Но в следующую секунду она почувствовала: еще один миг, и все эти парни, которые сейчас слушаются ее беспрекословно, выйдут из повиновения, и она окажется пешкой в руках у них, в руках Хайро.

— Как начальник отряда я обвиняю Хосе Росарио в измене нашему делу и приговариваю к смертной казни, — отчеканила она.

Хайро смотрел на нее все с той же злобной усмешкой.

— Хайро! Ты отвечаешь за исполнение приговора, — распорядилась Хосефа. — Приговор будет приведен в исполнение на рассвете.

— Сбежала Каталина Миранда, — сообщил Хайро, — Я отправляюсь искать беглянку. К рассвету вряд ли вернусь. Ты расстреляешь его сама, Хосефа. Тебе это не впервой!

Он кивнул двум парням покрепче, приглашая их следовать за собой. Каталина должна была быть где-то поблизости. Женщина ночью в сельве — легкая добыча.

Такой поворот событий был тяжек для Хосефы. Но разозлилась она на брата: он поставил ее в это идиотски трудное положение.

— Всем выйти вон! — распорядилась она. Партизаны послушно вышли. Брат с сестрой остались наедине. Хосефа не желала, чтобы дурацкие сантименты взяли над ней верх, и сразу пошла в атаку:

— Я оставила тебя здесь честным, хорошим солдатом! Ты был готов отдать жизнь за общее дело! Ты подчинялся нашей дисциплине и принципам! Что с тобой случилось в этой дыре? Отвечай!

— Неужели ты и правда убьешь меня, сестра? — спросил Хосе Росарио, но не со страхом, не с ужасом, а с каким-то глубинным недоумением.

Происходящее противоречило самому естеству жизни, и, как это может свершиться, Хосе Росарио не понимал.

Но Хосефа его не услышала.

— Еще не поздно, Хосе Росарио! Выбрось дурь из головы и иди с нами сражаться за правое дело. Смоешь измену в первой же схватке. Товарищи тебя простят! Ну, что ты на это скажешь?

— В первый раз ты забеспокоилась о моей судьбе, сестра. В первый раз спрашиваешь моего мнения, — задумчиво проговорил Хосе Росарио. — До этого мое мнение, я сам тебя не интересовали. Ты просто взяла и сделала меня партизаном, а я подчинился тебе из боязни твоего осуждения, твоей нелюбви. Мне всегда было плохо в этом отряде. Но разве ты это замечала? Жалкая дыра, как ты ее называешь, научила меня жить. Люди встретили меня с открытым сердцем, выходили, приняли как члена своей большой семьи. Я жил здесь в мире, любви и дружбе. Знаешь, Хосефа, — тут Хосе Росарио посмотрел сестре в глаза. — Я боюсь смерти. Но еще больше я боюсь прожить жизнь как убийца, сестренка!

— Не считай меня больше своей сестрой. Мне не о чем говорить с изменником!

И Хосе Росарио остался в одиночестве ждать рассвета, который погасит его жизнь...

Падре сновал по поселку. Он приободрил Инграсию, сказав ей несколько слов утешения. Она не могла найти себе места, думая о своих мальчишках.

— Господь хранит их там, где они есть, — сказал падре. — Здесь им было бы хуже.

Заглянул к Лоле и Дейзи.

— Надейся, дочь моя, надейся! — сказал он Лоле, увидев ее покрасневшие глаза. — Решение в руках Господа, и оно всегда ведет ко благу.

Тибисай протянула ему кофейник с горячим кофе — раз уж падре разрешено ходить по поселку, пусть попоит пленников кофе, им хорошо подкрепиться горяченьким!

Теперь падре обходил всех с добрым словом и кофейком. И конечно же всем стало легче, все расспрашивали друг о друге, беда не казалась такой непоправимой, каждый надеялся на лучшее.

Однако сержант Гарсия пожелал исповедаться.

— Чувствую, что каждую минуту могу предстать перед Господом, — с громким вздохом сказал он, — и хочу облегчить от грехов свою душу.. Но исповедаться хочу втайне, как и положено, — прибавил он и выразительно посмотрел на охранника-партизана.

Тот, пожав плечами, вышел и закрыл за собой дверь. Падре приготовился слушать и услышал удивительнейшую исповедь.

— У пограничного столба, — прошептал Гарсия, — зарыто мною оружия...

Туг вернулся охранник.

— Прочитай десять раз «Отче, наш», сын мой, и душа твоя успокоится, — ласково сказал падре.

— А нам кофейку не принесете, святой отец? — спросил его партизан.

— Отчего же не принести? Непременно принесу, непременно.

Вот теперь Галавис оказался в своей стихии. Его изворотливый ум подсказал ему, что делать. Тибисай он попросил сварить еще кофе, специального кофе для партизан. Тибисай очень удивилась, увидев, что падре сыплет в кофейник какой-то порошок.

— Вари, вари, Тибисай, только не угощай никого из наших «партизанским» кофе, — предупредил он.

Пусть у голубчиков ночью поболит живот, им будет чем заняться, — набегаются!

Будет чем заняться и Галавису, а на рассвете они посмотрят кто кого!

Успел Галавис перемолвиться словом и с Рикардо, который вдруг бесшумно появился на краю поселка. Сообщил ему, что Хайро с товарищами отправился в сельву искать Каталину.

Рикардо только усмехнулся: Каталина в безопасности, а вот ему, Рикардо, придется ночью отправиться на охоту...

Но Каталина совсем не была в безопасности. Тапара чернела, и ее подстерегала смерть. Каталина сидела возле Такупая, прислушиваясь к его слабому, но ровному дыханию. У него был жар, и она меняла ему холодные примочки на лбу и смачивала запекшиеся губы водой. Заботой и нежностью призывала она жизнь укрепиться в этом старческом, но еще крепком и выносливом теле. Она вышла, чтобы смочить повязку холодной водой, и вдруг упала как подкошенная, упала и осталась лежать, бледная, бездыханная. Бесшумно подошла к ней Манинья и молча смотрела на нее. А в ушах Маниньи раздавался отчаянный детский плач, снова плакала маленькая девочка.

— Вот и добралась до тебя смерть, Миранда, — прошептала Манинья. — В твоей душе все черно. Только почему меня не радует твоя смерть? Что случилось с Маниньей?

Что происходит с Маниньей, когда она с тобой рядом, Миранда? Она чувствует страх и непонятную нежность. Нежность которая ее путает. Что-то в тебе страшит Манинью Еричану. Манинья знает все, но о тебе она ничего не знает.

Манинья все смотрела на бледную, похолодевшую Каталину, потом подняла ее, и она не показалась ей тяжелой ношей. Подняла и уложила в доме.

Когда Каталина очнулась, то увидела Бенито и удивилась: что это с ней? Почему она лежит?

— Сеньора колдунья вас здесь положила, — объяснил Бенито.

— А где она?

— Идите сюда и посмотрите, — позвал Каталину Бенито. — Вам, наверное, тоже станет страшно, как: и мне.

Но Каталина сперва подошла к Такупаю. Состояние его не ухудшилось, стало быть, надежда на лучшее возросла. А когда Каталина увидела Манинью, ей и в самом деле стало не по себе — колдовская раскраска Маниньи внушала страх.

Странно смотрела Манинья на Каталину, и Каталина не могла понять — гневается она сейчас или радуется. Но весть, которую принесла Каталина, была доброй.

— Жар у Такупая не усилился, и спит он спокойно, — сказала она.

— А ты почему не спишь? — спросила Манинья. — Скоро рассвет, ночь была длинной и беспокойной, нужно дать телу отдых.

— Что означает эта раскраска?— не выдержав, спросила Каталина.

— Страшно тебе? Эта раскраска и должна внушать страх. Эта раскраска делается, чтобы при встрече со смертью испугать ее, прогнать прочь! Потому что, когда человек идет навстречу смерти, она бросается на него...

Каталина слегка побледнела.

— Неужели ты идешь навстречу смерти? Неужели ты идешь убивать?

Манинья не ответила ей и только смотрела странным-странным взглядом, и Каталина никак не могла понять