Каина

Глава 7

Состояние раненого заметно улучшилось, и Каталина стала уговаривать Рикардо увезти ее из Сан-Игнасио.

— Папа договорился с Лолой — она присмотрит за парнем, пока ты будешь в отъезде.

— Не понимаю, что произошло, — изобразил изумление Рикардо. — Ты больше не считаешь меня чудовищем?

— Что же делать, если нет другого транспорта, — в тон ему ответила Каталина. — К тому же я буду не одна. Вместе со мной поедут Фернандо, Антонио и Жанет.

— Я могу их и не взять, — заметил Рикардо.

— Не вредничай. Они натерпелись страху от партизан и поняли, что мечта о туристическом комплексе в Сан-Игнасио была безумием.

— Ну что ж, придется вас всех отвезти, — не без лукавинки произнес Рикардо.

С этой вестью Каталина поспешила к Фернандо, однако возможность скорого отъезда не обрадовала его, а, наоборот, настроила на грустный лад.

— Ну вот, еще одно дело, которое я так бесславно закончил, едва начав его, — сказал он печально.

— Просто ты неверно выбрал место для своего бизнеса, — попыталась поднять его дух Каталина.

— Нет, причина не в местности, а во мне. Я ни разу еще ничего не довел до конца. Всю жизнь подчинялся воле каких-то случайных обстоятельств. В юности хотел стать инженером, поступил в университет, но не закончил его, потому что увлекся морской фауной. Затем нашу исследовательскую базу закрыли, и я уехал в Париж — изучать искусство. Там и женился...

— Ты женат?

— Нет, разведен.

— Дети есть?

— Увы, это еще одно неосуществленное желание. С женой мы прожили недолго, разошлись. Я уехал в Испанию, где занялся филологией. Пожалуй, это единственное, что я завершил, — получил университетский диплом филолога. Затем работал преподавателем в Каракасе, но и там меня что-то не устраивало. Хотелось какого-то собственного, живого дела...

— Не печалься. Как только выберешься из Сан-Игнасио, все устроится наилучшим образом, — уверенно заявила Каталина.

Дома ей пришлось выдержать неприятный разговор с отцом, который опять убеждал ее не торопиться с отъездом.

— Папа, я столько дней не была на работе!

— Да, это понятно, — соглашался с ней Дагоберто. — Но здесь у тебя — дом, отец, а там — только работа.

— Там у меня тоже есть дом.

— Ты никогда о нем не говоришь, как и не вспоминаешь о своем женихе. Почему, Каталина? Ты его не любишь?

— Люблю.

— Но я не вижу, чтобы ты по нему скучала. Когда человека любишь, то непременно скучаешь по нему в разлуке. Ладно, прости, больше не буду лезть к тебе со своими сомнениями.

Утром весь поселок вышел провожать отъезжающих. На лицах сельчан была такая глубокая печаль, будто они навсегда прощались с самыми близкими и дорогими людьми.

— А может, все-таки останетесь? — звучало тут и там. — Мы к вам так привязались!

Фернандо, растроганный таким вниманием, держался из последних сил.

— Я тоже к вам привязался, — повторял он. — Спасибо за все. Мне в самом деле нелегко вас покидать.

— Ну так оставайтесь!

— Нет, нет...

В этой суматохе к Антонио подошел Джефферсон и заговорщически подмигнул ему:

— Иди в курятник.

— Зачем?— изумился тот.

— Иди.

Сердце Антонио обожгла догадка: Лус Кларита! Он искал ее на берегу, но девушка почему-то не пришла прощаться. Неужели она назначила ему свидание... в курятнике?!

— Лус Кларита! — тихо позвал ее Антонио, войдя в темный сарай.

— Я здесь, — робко ответила она. — Вы уезжаете, мы никогда с вами не увидимся... — в ее глазах стояли слезы.

— Да, - пробормотал Антонио.

— Я хотела проститься с вами. И попросить... Поцелуйте меня, пожалуйста. Пусть мой первый поцелуй будет вашим!..

Не ожидавший такого сюрприза, Антонио был смущен не меньше Лус Клариты. После некоторой заминки он нежно поцеловал девушку в губы. Затем крепко обнял ее и теперь уже страстно припал к трепещущим, почти детским губам.

Из курятника он вышел покачиваясь, словно пьяный.

Инграсия между тем вручила Фернандо пакет с лепешками — на дорогу. Тибисай подарила ему небольшую иконку.

— Да хранит вас Господь, — сказала она, перекрестив Фернандо и всех остальных, поднимавшихся в лодку к Рикардо. — Еще не бывало случая, чтобы колдовской камень ошибался, — добавила она специально для Каталины.

— Сеньор, возьмите этот конверт, — попросил Рейес Фернандо.

— Очередное прошение об отставке? — недовольно проворчал Хустиньяно.

Мирейя тоже не упустила своего случая.

— Это письмо для моей мамы, — пояснила она Фернандо. — Опустите его в ящик.

Каталина поцеловала на прощание отца и взошла на борт. Рикардо и Бенито завели мотор...

— Постойте! Подождите! — бросился к ним Фернандо. — Я не могу уехать! Мне нужно остаться. Я должен осуществить мой проект!

— Только не говори, что ты тоже остаешься! — воскликнула Жанет, увидев, как заметался в лодке Антонио.

— Нет, я еду с тобой, — обреченным тоном ответил он. — Прощай, брат! Удачи тебе!

Покинув лежбище ягуаров, Манинья около суток пребывала в прострации, а затем ей снова привиделось золотое сияние, и она решительно устремилась на поиски вожделенного металла.

Путь, указываемый сиянием, пролегал через чащобу, где однажды ночью раздался душераздирающий крик непонятного происхождения. Пока Манинья и ее люди соображали, что бы это значило, на поляну выбежало человекоподобное животное и, запнувшись о корягу, упало прямо перед Маниньей. Телохранители тотчас же схватили чудище и привязали его к дереву.

Приглядевшись получше, Манинья поняла, что это никакой не зверь и не лесной демон, а всего лишь обезумевшая и одичавшая женщина, разучившаяся даже понимать человеческую речь. Одета она была в полуистлевшие лохмотья, на ногах — резиновые сапоги, лицо несчастной было покрыто толстым слоем грязи, давно не мытые волосы слиплись, свалялись, в комки, и эта устрашающая грива особенно придавала женщине сходство с диким животным.

— Манинья, лучше оставить в покое это пугало, — высказал свое мнение Такупай. — Отпусти ее с миром.

— Ты глуп, Гуайко, — ответила ему Манинья. — Она приведет нас к золоту.

— Опомнись! С чего ты взяла?

— А вот с чего! — Манинья присела на корточки и собрала рассыпанные у ног «пугала» алмазы и кусочки золота.

Потрясенный, Такупай лишился дара речи.

— Эта несчастная чует, где лежат камушки, — пояснила Манинья. — Утром мы пойдем за ней след в след. Манинья просила у сельвы золота, и сельва послала ей это пугало.

Она сама покормила безумную женщину мясом, напоила ее травяным отваром и велела всем укладываться спать. На какое-то время бедняга успокоилась, а затем стала кричать пуще прежнего.

— Мы все сойдем с ума от этого воя. Отпусти ее, Манинья, — вновь посоветовал Такупай.

— Умолкни! — отмахнулась от него Манинья и, взяв несчастную за руку, попыталась успокоить ее.

Постепенно вопли, издаваемые «пугалом», стали тише, из глаз потекли самые настоящие человеческие слезы, а из уст вырвалось нечто похожее на слова:

— Л-луис... Рам-м-мон... Дети м-мои-и-и!

— Поплачь, поплачь, — повторяла Манинья, поглаживая безумную по руке.

— Что это было? — спросил Такупай, когда «пугало», обессилев от рыданий, уснула.

— Может, не следовало кормить ее мясом? У нее болел живот?

— Нет, Гуайко, это другая боль, — с горечью произнесла Манинья. — Самая тяжкая боль на свете!

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Что тебе открылось в ее глазах?

— Она потеряла своих детей, Гуайко. Двух мальчиков. Их унесла река.

— И это горе сделало ее такой?

— Да, Гуайко. Для матери нет ничего больнее, чем потерять собственных детей...

Почему ты так на меня смотришь?

— Потому что ты — единственная женщина, единственная мать, для которой смерть ребенка не стала горем.

— Не надо об этом вспоминать. Манинья — только женщина. Она никогда не была матерью. Манинья всегда одинока, Гуайко.

Она еще долго сидела у костра, печально глядя на огонь. А утром вдруг переменила свое прежнее решение: повелела Мисаэлю и Диогенесу отвести «пугало» в заброшенный рудник и там охранять ее.

— А остальные пойдут со мной!

— Куда ты опять, Манинья? — встревожился Такупай. — Что еще случилось?

— У Маниньи уводят мужчину! Манинья накажет самозванку! — был ответ.

Около двух часов лодка Рикардо продвигалась по реке без каких-либо приключений, а затем Бенито объявил, что перегрелся мотор и надо сделать передышку.

— Как долго он будет остывать? — раздраженно спросила Жанет.

— Кто его знает, — неопределенно ответил Бенито.

Каталина, тоже недовольная внезапной остановкой, сошла на берег и углубилась в сельву. Через некоторое время ее догнал Рикардо. Они довольно долго препирались:

Каталина просила оставить ее в покое, Рикардо же без умолку говорил о том о сем, неуклонно двигаясь в нужном ему направлении.

— Посмотри туда, — наконец сказал он, и Каталина увидела, что они стоят на вершине поросшего зеленью холма, а внизу открывается невиданной красоты долина.

— Что это? — не сдержав восторга, спросила она.

— Селение индейцев, — довольный произведенным эффектом, ответил Рикардо. — Пойдем к ним.

— Ты специально вел меня сюда, — догадалась Каталина. — Но зачем?

— Хотелось, чтобы после всех ужасов, пережитых здесь, ты все-таки увезла приятные воспоминания о сельве и... обо мне.

Она ничего не ответила, а просто взяла Рикардо за руку и с его помощью стала спускаться с холма.

Туземцы обрадовались нежданным гостям как чуду, как подарку судьбы.

— Очень красивая сеньорита! — сказал, приветствуя их, старейшина племени. — В сельве нельзя быть одному. И Леон нашел свою женщину!

Рикардо перевел для спутницы речь индейца. При этом на лице его отразилась заговорщическая улыбка. Каталина поддержала игру, которая показалась ей даже забавной.

Пока мужчины, окружив Рикардо, говорили о чем-то своем, женщины увели гостью к костру и стали готовить праздничный обед. А чтобы избранница Леона не скучала, ей тоже периодически совали в руки терку, на которой она, дивясь простодушной приветливости хозяев, старательно измельчала кокос и коренья каких-то неведомых растений. Женщины то и дело улыбались ей, ребятишки, проявляя завидную деликатность и воспитанность, рассматривали ее издали, тайком. Каталина подозвала их к себе, обняла самых смелых, подошедших поближе. Улыбка, игравшая на ее лице, делала его особенно привлекательным. В какой-то момент Рикардо показалось, что он впервые видит вполне счастливую Каталину Миранду.

Когда обед был готов, все уселись у костра, и Каталина от души хвалила диковинные блюда, которых до той поры никогда не пробовала. Здесь, в селении простых, доброжелательных людей, ей было так спокойно и радостно, что она даже забыла о перегревшемся моторе. Об этом пришлось вспомнить Рикардо.

— Мотор, однако, уже остыл, — сказал он. — Пора возвращаться в лодку.

— Мы очень рады за тебя, — стали говорить ему на прощание индейцы. — Твоя женщина необыкновенно милая и красивая. У вас должны быть замечательные дети.

— Да, конечно, — смеясь, отвечал Леон. — У нас будет много ребят, похожих вот на этих, — он кивнул в сторону детворы, облепившей Каталину.

— Что? — спросила она, неверно истолковав жест Рикардо.

— Я сказал им, что у нас будет много таких же симпатичных малышей, — перевел он.

Каталина едва сдержалась, чтобы не ответить ему грубостью при столь

гостеприимных хозяевах.

— Ты снова рассердилась? — подступил к ней Рикардо, когда они отошли от селения на некоторое расстояние. — Твоя радость всегда непродолжительна. Разве тебе не понравилось у индейцев?

— Понравилось.

— Ну наконец-то я угодил тебе! — произнес он шутливо, но Каталина продолжила вполне серьезно:

— Кажется, я начинаю понимать, что притягивает вас к этим местам — тебя и отца.

Если бы ты знал, сколько раз я клялась никогда не возвращаться в сельву! А сейчас мне хочется поклясться в том, что я обязательно сюда вернусь. Правда, не знаю когда.

— Мне бы хотелось быть здесь, когда ты вернешься, — взволнованно произнес Рикардо и сжал ее руку в своей.

Его волнение передалось Каталине. Сердце забилось часто-часто, а ноги вдруг стали ватными. Не отдавая себе отчета, Каталина остановилась и тотчас же попала в объятия Рикардо.

— Н-нет, не надо, — попыталась освободиться она, чувствуя, что прикосновение этих сильных горячих рук способно свести ее с ума. — Почему ты такой странный?.. Такой загадочный?..

— Такой ужасный, — уничижительно продолжил он.

— Нет, — отрицательно покачала головой Каталина, — этого я не говорила. Но ты нарушил мой покой.

— Да? — не без удовольствия произнес Рикардо. - Значит, мы в расчете. Потому что ты своим приездом нарушила покой сельвы и... перевернула мою жизнь!

Сказав это, он еще жарче обнял Каталину, и уста их сами собой слились в поцелуе.

— Нет... Нет... — собрав последние силы, прошептала она. — Прошу тебя — не надо...

Он нехотя повиновался. Каталина отступила на несколько шагов в сторону, замерла от великолепия, внезапно открывшегося ее взору: мощный водопад обрушивался с вершины горы, с грохотом разбиваясь о скалы и светясь радужными искрами.

Зачарованная этой красотой, Каталина долго смотрела на струящееся разноцветное марево, чувствуя, как тихая, умиротворяющая радость вновь заполняет ее сердце.

Совсем расслабившись, она опустилась на траву, блаженно вытянула ноги, руки завела за голову. Присутствие Рикардо не смущало и не тревожило ее, а наоборот — вселяло приятный покой. «Как хорошо, что рядом — такой сильный и надежный человек!» — подумала она и поймала себя на желании остаться здесь навсегда.

— Однажды мы вот так же смотрели на водопад с маленьким мальчиком, — задумчиво произнес Рикардо у нее за спиной. — И он спросил меня: «Папа...»

Увидев, как Каталина резко обернулась и привстала, Рикардо осекся. «Что-то я не к месту разоткровенничался, — упрекнул он себя, но отступать было поздно, и ему пришлось продолжить:

— «Папа, а можно закрыть кран, чтобы вода перестала течь?» Такой вопрос задал мне мальчик...

— И что ты ответил?

— Что у водопада нет крана, - печально молвил Рикардо. — «И эта вода будет литься всегда?» — спросил меня малыш. «Да», — ответил я... А вот теперь мне хочется спросить: как закрыть тот кран, который открыла ты?

Сказав это, он пристально посмотрел Каталине в глаза и, увидев там смятение, буквально застонал от страсти и отчаяния:

— Как ты перекроешь поток, который заполняет тебя изнутри? Как сможешь обмануть себя?

Скажи! Как обуздать то безумное чувство, которое сжигает нас?!

Каталина слушала его страстную речь, необычайно волнуясь, а затем решительно произнесла:

— Я не буду этого делать. Не буду перекрывать кран!

Она подалась навстречу его жарким, нежным рукам, и Рикардо зажмурился от счастья... А когда открыл глаза, то увидел перед собой настороженное лицо Каталины.

— Что? Что опять случилось?

— Сельва! Слышишь, она вдруг зашумела, — сказала Каталина.

— Это она радуется, что мы любим друг друга.

— Нет, она шумит тревожно.

— Не бойся, моя хорошая. Ведь я же здесь. Я сумею тебя защитить.

— Значит, ты собираешься ее защищать? — грозно прозвучал голос Маниньи, выходящей из кустов с ножом в руке.

— Да, я защищу ее! — твердо произнес Рикардо, заслонив собой Каталину. — Тебе придется всадить этот нож в меня, Манинья Еричана.

Несколько секунд Манинья пристально смотрела на Рикардо, но он выдержал ее взгляд.

— Что ж, ты — дурак, Рикардо Леон, — сказала наконец она, пряча нож в прикрепленный к поясу чехол. — Манинья могла дать тебе счастье, но теперь ты узнаешь ее месть!

Решение Фернандо не уезжать из Сан-Игнасио так обрадовало его жителей, что они конечно же решили устроить по этому поводу грандиозный праздник. Прямо с причала все пошли в бар, где и произносили нескончаемые здравицы в честь доктора Ларрасабаля, который, вне всякого сомнения, обеспечит их поселку прекрасное будущее. Сам же Ларрасабаль лишь смущенно улыбался и лепетал в ответ слова благодарности, оставив всякие попытки поскорее перейти к непосредственному обсуждению своего проекта. На столе рядом с рюмкой и тарелкой лежали его записи и расчеты, с которыми он и хотел ознакомить жителей Сан-Игнасио, но им пока было не до этого.

Больше всех усердствовал за столом Хустииьяно, воодушевленный тем, что Инграсия попросила у него прощения за свой недавний упрек. «Я же не знала, что этот поганец Джефферсон проболтался, — пояснила она. — Поверьте, я счастлива, что вы оказались порядочным и очень смелым человеком». Лучшей награды для Хустиньяно нельзя было и придумать.

— А теперь я сообщу вам одну приятную новость, — перекрывая всеобщий гам, прокричал Хустиньяно. — Лейтенант Эррера сообщил, что из Каракаса к нам едет священник!

Эта новость потрясла присутствующих. На время они забыли о Фернандо и принялись рассуждать, как-то сложится их жизнь, когда в поселке будет священник. Инграсия, Тибисай и Мирейя были уверены, что падре защитит Сан-Игнасио от многих напастей, а мессы и причастия принесут мир и покой душам сельчан. Дейзи согласно кивала головой, пока не вспомнила о своем ремесле.

— Падре это не понравится, — упавшим голосом произнесла она. — Что же мне делать?..

Далее женщины стали рассуждать, где им поселить падре и в каком помещении он будет служить мессы. А мужчины тем временем включились в разговор о туристическом комплексе, навязанный им, наконец, Ларрасабалем. Вспомнили даже о заброшенной бетонной полосе, на которой в пору золотодобычи садились небольшие самолеты.

— Ее надо восстановить! — решительно заявил Фернандо. — Завтра же отведете меня туда.

Дагоберто во время всего праздника отмалчивался, но на него смотрели с пониманием и сочувствием: как-никак человек расстался с дочерью, которую неизвестно когда теперь увидит. Мирейя попыталась утешить его, но Дагоберто был неприветлив и с ней. Только Паучи, кажется, не вызывала в нем раздражения — он терпеливо учил ее пользоваться вилкой и ножом. В конце концов, такое повышенное внимание к мулатке показалось обидным для Мирейи, и она, оставив бар на Дейзи и Тибисай, отправилась домой.

Вскоре к ней, однако, заглянул Ларрасабаль.

— Мне нравится ваш домик, — сказал он. — Я хотел бы посмотреть, как он выглядит изнутри. Возможно, мы построим такие же коттеджики для туристов.

Мирейя встретила гостя радушной улыбкой, но от него не укрылось и другое, тщательно скрываемое.

— Вы чем-то огорчены? — мягко спросил Фернандо.— Улыбаетесь, а в глазах — печаль.

— Да, немного взгрустнулось, — не стала скрывать Мирейя. — Иногда мне бывает здесь очень одиноко. Вот и сегодня вспомнила маму, сестру... Знаете, моя мама делает искусственные цветы, потом красит их в фиолетовый цвет, и все думают, что они настоящие. Когда я приехала сюда, со мной был такой букетик фиалок. Но прошло много времени, они выцвели, стали такими же бледными, как и я.

— Не печальтесь, Мирейя, — как умел, постарался утешить ее Фернандо. — Даст Бог, скоро здесь все изменится к лучшему, и вы тоже найдете свое счастье. Ведь вы — такая молодая, красивая и, по-моему, очень добрая.

— Спасибо вам, — смахнув нечаянную слезинку, сказала она. — Только мне уже не верится в то, что я смогу когда-нибудь почувствовать себя счастливой.

— Напрасно вы так думаете, — уверенно заявил Фернандо, но дальше развить свой тезис не успел, так как в комнату вбежала перепуганная Инграсия.

— Мирейя, помоги! — взмолилась она. — Дай какое-нибудь лекарство. У Лус Клариты жар, лихорадка. Не знаю, что с ней случилось.

— А я знаю, отчего у нее жар, — шепнул Джефферсон Вашингтону, которые тоже примчались к Мирейе вслед за матерью. — Это от поцелуя!

Падре Гамбоа, направлявшийся в Сан-Игнасио на собственном автомобиле, остановился у мотеля, чтобы перекусить. Когда же он вновь сел за руль, то обнаружил у себя на заднем сиденье незваного пассажира.

— Чем обязан? — обернувшись, спросил Гамбоа.

— Падре, прошу: окажите услугу. Подвезите меня!

— А куда вам надо?

— Все равно куда. Вперед!

Священник, помедлив долю секунды, включил мотор. Какое-то время они ехали молча, а потом в машине случилась поломка, и падре был вынужден поднять капот, надеясь устранить обрыв провода. Тут к нему и подошел полицейский с вопросом:

— Вы случайно не видели высокого, темноволосого, плотного сложения человека? Это опасный преступник, убийца. Он должен быть где-то здесь. Почему вы молчите, падре? Не видели?

Гамбоа медленно опустил крышку капота, заглянул сквозь лобовое стекло внутрь салона и, не увидев там пассажира, ответил: «Нет».

— Ну, простите, что побеспокоил вас, — сказал полицейский. — Лучше вам с ним и не встречаться, потому что этот тип очень опасен.

Соединив концы оборванного провода, падре еще раз внимательно оглядел салон и включил зажигание.

— Эй! Куда ж вы без меня? — помахал ему рукой недавний пассажир.

— Где вы были? — спросил падре.

— Справлял нужду.

— Значит, опять поедем вместе? Ну что ж, самое время познакомиться. Меня зовут падре Игнасио Гамбоа.

— А я — парень на мгновение замялся. — А я — Галавис. Крус Хесус Галавис.

— Скажи, сын мой, — строго спросил его священник, — ты действительно кого-то убил? У тебя приятное лицо, и внешне ты не похож на убийцу.

— Да не бойтесь вы, никого я не убивал.

— Но какое-то преступление ты ведь совершил, раз тебе приходится скрываться от полиции.

— Это сделал не я, а другой! Понятно? Но обвинили во всем конечно же сына Эрнестины.

— А что сделал тот, другой? — не унимался Гамбоа.

— Послушайте, падре, вы — священник или следователь? — раздраженно бросил Галавис.

— Священник.

— Ну, тогда предлагаю подкрепиться вон в том ресторанчике. Я здорово проголодался.

— Это безумие! Тебя преследует полиция и гвардейцы.

— И еще мафиози, которые потеряли на мне кругленькую сумму! — добавил, усмехнувшись, Галавис.

— Да-а, — покачал головой падре. — Ну и влип же ты, парень.

Пообедали они бананами, росшими вдоль дороги. Падре рассказал спутнику, что едет в Сан-Игнасио-де-Кокуй, и Галавис напросился вместе с ним туда же.

— Однажды я поклялся, что больше никогда не окажусь в тюрьме, — пояснил он. — И на моей совести нет никакого преступления. Но в полиции мне не поверят!

— Ладно, поедем, — смилостивился падре. Они уже почти добрались до Гусман-Бланко и рассуждали, как переправить машину по реке, когда из

поравнявшегося с ними автомобиля раздались выстрелы.

— Бьют по шинам. Гоните, падре! — взмолился Галавис. — Это мафиози.

Гамбоа помчался на предельной скорости, однако вскоре был ранен.

— Гады! — выругался Галавис. — Теперь целят в водителя. Падре, я сам сяду за руль. А вы — молитесь!

Он круто свернул с дороги и поехал напролом по сельве. Но заросли становились все гуще, а священник, потерявший много крови, был при смерти. Галавис остановил машину. Падре жестом попросил вынести его на воздух. Галавис бережно положил раненого на траву.

— Сейчас повернем обратно, — решительно заявил он, — вам необходим врач.

— Нет, — еле слышно произнес Гамбоа. — Ты не довезешь меня... Я умираю...

— Глупости! — рассердился Галавис. — Я не позволю вам умереть. Вы меня спасли, а теперь настал мой черед.

— Там... возьми... — пробормотал падре, указывая на свою дорожную сумку.

— Что? — не понял его Галавис. — Это? Это? Ах, вы имеете в виду Библию! Сейчас, сейчас...

— Читай, — шепотом попросил падре.

— Да, конечно. Надо молиться. Почему твой Бог несправедлив к тебе? Эта пуля предназначалась мне!

— Читай. Вот здесь...

— Да, падре. Как скажете, — молвил Галавис, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.