Красавица и босс мафии

ГЛАВА 40

ГАБРИЭЛЛА МАТОС

Я с нетерпением ждала приглашений, и сейчас, когда солнце садится в пятницу, а я не получила ни одного на этой неделе, невозможно остановить разочарование, распространяющееся по моему телу и разуму, тем более что это не единственное изменение с той ночи, когда во второй раз после приезда в Италию я подумала, что умру.

Сердце учащенно забилось при одном воспоминании о том, как Витторио держал дуло пистолета, хотя этот момент длился не более десяти секунд. Поднятие рук было рефлекторным, как и прищуривание глаз. Я была уверена, что мое время пришло, хотя и не знала, почему.

В моей голове, полностью заполненной адреналином, я совершила нечто достаточно серьезное, чтобы в этот момент меня просто убили, и я поняла, что не являюсь целью поднятого пистолета дона, только когда он вернулся и велел мне открыть глаза. В его взгляде был нескрываемый гнев, когда он спросил меня, почему я здесь, стою, как агнец, готовый к закланию.

Этого должно было быть достаточно, чтобы все мои оплошности исчезли. Однако этого не произошло. В ту ночь я ворочалась с боку на бок на мягком ковре, пока не оставила свои нелепые попытки заснуть и не отправилась в библиотеку. Я снова и снова задавалась вопросом, куда подевался Витторио и что могло так разгневать его, что он повел себя так, как повел. Не то чтобы дон был в ярости, просто в какой-то момент мне показалось, что он раздражен тем, что не может обвинить меня, а это не имеет никакого смысла, но, впрочем, мало ли что бывает. Я заснула в библиотеке, сама того не заметив.

Но перед этим я с надеждой подумала, что, возможно, к следующему утру смогу понять, что произошло. Я сомневалась, что Витторио захочет объяснять больше, чем обычно, то есть вообще не захочет, но, возможно, он позволит мне задавать вопросы. Однако с той ночи я больше не видела его ни разу, ни одного дня. Он не завтракал дома и не встречался мне в коридорах. Он не писал мне, не звонил и не оставлял сообщений. И вместо того, чтобы это вызвало у меня облегчение, которое почувствовал бы любой здравомыслящий человек после сцены нашей последней встречи, единственное ощущение в моей груди — пустота в том месте, которое, как я до сих пор не осознавала, было заполнено Доном.

— Может, тебе стоит воспользоваться вендеммией и попросить его наконец прекратить твои мучения, — предлагает Рафаэла, откидываясь на одно из кресел в библиотеке, а я, стоя перед окнами, смотрю на пейзаж за окном. Разноцветные ленты в деревне уже притягивают мой взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

— Во время вендеммии у дона есть традиция оказывать милости. Кто знает, может быть, если ты будешь хорошо просить, он исполнит твое самое большое желание?

— И что же это будет за желание?

— Взять тебя к себе в постель.

— Какой абсурд, Рафаэла! — Я протестую, но моему голосу не хватает приличия звучать так же возмущенно, как и мне.

Я закрываю глаза, делая глубокий выдох, и все моменты, которые я собрала за последние несколько недель, прокручиваются в моей голове, как в хорошо смонтированном фильме, в котором воспроизводятся только самые яркие моменты.

Прикосновения Витторио, каждый раз, когда он оказывался слишком близко, его запах, тысячи раз, когда я думала, что он позволит мне почувствовать вкус его губ, а в следующее мгновение он отстранялся. Я целовалась и раньше, но до того танцевального вечера мне никогда не хотелось узнать, каков человек на вкус.

Этот мужчина полностью держит меня в своих руках, и его это совершенно не волнует. Ничего. Я для него никто, хотя он — единственное, чего жаждет мое тело.

Я оказалась в его объятиях и не помню, как это произошло. Я не помню ни ощущений, ни запаха его тела. Я ничего не помню, и с тех пор, как я проснулась в своей постели, не было ни одной ночи, когда бы не мои ноги несли меня к нему, и я бы не пожалела об этом.

Это был еще один странный момент. Открыть глаза и почувствовать мягкость матраса под своим весом было совершенно неожиданным ощущением, не более чем осознание того, кто меня туда положил. Каждый сантиметр моей кожи покалывало, и я несколько минут лежала в постели, размышляя, какими частями тела я касалась Витторио, гадая, что на нем было надето — костюм или что-то другое, я пыталась вспомнить счастливую частичку меня настолько, чтобы сохранить воспоминания, которых никогда не будет в моем сознании.

Прошли долгие, очень долгие минуты, прежде чем я внезапно села, пораженная осознанием того, что я делаю. Я лежала в постели, несколько часов, пока спала, и еще долгое время после того, как проснулась. Я лежала в постели, потому что он меня туда положил.

Витторио увидел мою кучу простыней на полу и все равно решил уложить меня на матрас. И знание о его желании было для меня как молчаливое и необходимое разрешение быть эгоисткой, потому что черный ящик в моей груди не вибрировал, и в это утро, когда осознание этого обрушилось на меня с силой урагана, я снова легла на спину и заснула в кровати.

Я протяжно вздохнула, чувствуя, как мои желания, сомнения и уверенность закручиваются в животе, ищут выход из тела и не находят.

Секс. Я хочу секса.

И полная невозможность этого доводит меня до слез. Это же абсурд! Кто плачет, потому что обречен умереть девственницей?

— Хм… Тогда ладно… Я просто предложила. — Рафа пожимает плечами, веселясь.

— Рафаэла, а во время вендеммии младший босс тоже оказывает услуги? — Спрашиваю я, и глаза моей подруги сужаются.

Вопреки ее ожиданиям, с течением времени домогательства Тициано не стали легче или вовсе исчезли, и мне кажется, что в конце концов Рафа оказалась не столь невосприимчива к его ухмылке и мускулистому телу, как ей хотелось бы. Проблема в остальном.

— Ха, ха! Очень смешно, Габриэлла.

— Не так весело, когда это происходит с тобой, верно? — Как ребенок, она высовывает язык. Я смеюсь и отхожу от окон, придвигаясь ближе. — Ну же! Расскажи мне еще раз про вендеммию! — Прошу я, отчаянно пытаясь занять свою голову чем-то другим, кроме Витторио Катанео.

— Опять? — Она хнычет, и я опускаюсь рядом с ней, практически на нее, в кресло, достаточно большое для нас обоих.

— Опять, давай! — Рафаэлла фыркает и закатывает глаза. — Ты все еще не все мне рассказала, я не знала, например, об услугах. Расскажи мне о них. — Она смотрит на меня с циничной улыбкой. — О нормальных, Рафаэлла! А не о тех безумных, которые придумывает твоя голова!

Последние несколько дней я выпытывала у нее подробности о празднике урожая. В отсутствие более интересных вещей, о которых можно было бы подумать, Вендеммия и ее значение стали чем-то вроде навязчивой идеи. Я превратила жизнь Рафаэлы в ад, прочитала все книги, которые нашла и сумела понять о ней, и даже рискнула задать несколько вопросов Луиджии.

После нескольких недель, прошедших с начала снятия винограда с лоз, сегодня наконец наступил последний день, и по традиции в конце работы устраивается вечеринка в честь этого. Праздник длится всю ночь и не заканчивается до тех пор, пока солнце не покажет свои первые признаки на рассвете.

По словам Рафаэлы, это самый лучший праздник в году, потому что он не только празднует окончание сбора урожая, но и сеет процветание. Это время братства между работниками, которые приходят сюда, чтобы собрать урожай, и теми, кто живет в поместье круглый год. Это также и прощание, потому что те, кто не будет работать на производстве вин Santo Monte на этой неделе, начинают возвращаться в свои дома.

— Ладно, тогда поговорим об услугах.

Ничто из того, что я себе представляла, не сравнится с реальностью.

Если бы мне пришлось объяснять вендеммию с помощью чего-то, что я знаю, то это был бы праздник Святого Иоанна, и даже в этом случае я была бы очень далека от того, что на самом деле представляет собой праздник урожая.

Традиционные костюмы и еда, музыканты с традиционными инструментами, бесконечные танцевальные круги, разноцветные ленты, развешанные над головой, громкий костер и много-много вина. На каждом метре стоят столы, полностью заполненные полными бутылками и бокалами, которые только и ждут, чтобы их подняли.

Несмотря на теплую ночь, большинство мужчин одеты в полный комплект одежды, состоящий из костюма из шерсти, белой рубашки с высоким воротником и длинными рукавами, жилета и красного шарфа на шее. Женщины носят традиционное платье с длинными рукавами, из шелка или шерсти, с цветочными принтами и круглым вырезом. В волосах — красная или белая косынка.

Рафаэла, которая в образе, объяснила мне, что в течение ночи мужчины раздевают себя, и обычно на рассвете они приходят без большинства вещей, с которыми начали вечеринку, что не является отсутствием приличий, просто такова традиция.

Но самая веселая часть праздника — это, несомненно, виноградные топтуны. Я просто не могу оторвать взгляд ни от десятков их, расставленных рядом друг с другом, ни от людей, радостно прыгающих внутри, поющих и танцующих. Улыбка на моем лице, кажется, навсегда приклеилась к нему.

— Мы придем туда, — предупреждает Рафаэла, заметив мой вопросительный взгляд, — но не сейчас. Я не хочу быть вся в винограде в начале вечеринки. А ты в белом. — Я киваю, думая, что в этом есть смысл, и не могу удержаться, чтобы не посмотреть на себя.

Очевидно, что я одета не традиционно. Думаю, я единственная женщина на этой вечеринке, которая не покрыта узорчатой тканью. Белое платье длиной до колена простое, его ткань тонкая и гладкая, как и бретельки-спагетти.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Ну что, будем есть? — Спрашиваю я, чувствуя себя как в мультфильме, которая вот-вот поплывет в сторону лучшего запаха на вечеринке, хотя я никак не могу решить, куда именно.

— И танцевать! Давайте есть и танцевать!

Мы движемся по мощеным улочкам, останавливаемся у столиков, которые заинтересовали нас больше всего, и наедаемся до отвала. Паста, жареная полента и тирамису, много тирамису.

Атмосфера вечеринки отдается в моем теле, не позволяя усидеть на месте. Мы с Рафаэлой танцуем до тех пор, пока наши ноги не начинают болеть и не требуют отдыха.

Признание моей подруги, что это место — ее дом, никогда не имело для меня такого смысла, как сегодня. Глядя на нее в цветистом платье, красной косынке и с раскрасневшимися щеками, любой мог бы сказать, что она находится в своей естественной среде обитания. Представить себе, что она живет какой-то другой жизнью, кроме этой, кажется невозможным.

На сцену, установленную в центре вечеринки, поднимается типично одетый итальянец и объявляет о начале соревнований. Он представляет судейскую коллегию, в которую входят винный блогер, винодел, критик из известного международного винного журнала и президент какой-то ассоциации. Впервые за последнее время я слышу слова, которые не понимаю. После почти трех месяцев пребывания в Италии я все еще ужасно пишу, потому что не знаю грамматических правил итальянского языка, но говорить и слушать стало почти легкой задачей.

— Я и не знала, что жюри конкурса такого уровня, — комментирую я близко к уху Рафаэлы, чтобы она могла меня слышать.

— Оценки, которые получают вина, не учитываются в официальной рекламе, но обычно комментируются в журнальных статьях и рекламных акциях. Кроме того, итальянцы конкурентоспособны до смерти, они были бы способны бороться за лучшие оценки, даже если бы единственным призом было хвастовство тем, что их винодельня производит лучшее вино, — отвечает она, и я смеюсь.

Винные конкурсы, однако, недолго удерживают мое внимание. Мы с Рафой садимся отдохнуть, пока разговариваем, и обращаем внимание на сцену только тогда, когда начинаются популярные конкурсы.

Это весело.

Номинации начинаются серьезно, например "Лучший комбайн Вендеммии", но по мере голосования они становятся все более нелепыми и смешными, например "Самый ленивый комбайн" или "Самый вонючий". Победитель популярных номинаций награждается синим поясом, если речь идет о мужчинах, или цветочной короной, если речь идет о женщинах.

Я смеюсь каждый раз, когда человек с микрофоном в руках подбадривает зрителей, проводя голосование и награждая победителей. Однако, когда конкурсы заканчиваются, на сцену уже никто не выходит, а перед ней ставят кресло из резного дерева с высокой спинкой. Я наклоняю голову и нахмуриваю брови.

— Зачем кресло? — Спрашиваю я Рафаэлу, но узнаю об этом раньше, чем подруга успевает открыть рот, потому что чувствую его присутствие.

Я поворачиваюсь лицом к Витторио, и после нескольких дней, проведенных без него, ощущение удушья, когда я смотрю на него, становится еще более сильным. Сняв традиционный пиджак и жилет, он идет к креслу, похожему на трон, перед сценой, и я не знаю, то ли это мое воображение, то ли внезапно все действительно затихло.

Дон занимает отведенное ему место, и его глаза окидывают толпу перед ним. Мое сердце дерзко полагает, что он ищет меня, потому что, когда его взгляд находит меня, он не двигается с места в течение двух секунд, прежде чем продолжить свое исследование.

Я выдыхаю и отворачиваю лицо, пытаясь убежать от лавины эмоций, которые вызывает его присутствие, но то, что я нахожу, ненамного лучше: Насмешливое выражение лица Рафаэлы, когда она отвечает на мой вопрос.

— Сейчас самое время для услуг.