Красавица и босс мафии

ГЛАВА 55

ВИТТОРИО КАТАНЕО

Не могу сказать, что я этого не ожидал. Габриэлла всегда очень открыто говорит о своих чувствах. Ее жесты и выражения часто приходят раньше слов, но, несмотря на это, девушка использует их регулярно, даже если не всегда использует все необходимое, чтобы сказать то, что ей нужно.

Последние несколько недель, например, представляли собой мешанину вырезок, которые заставляли мои мысли перебирать все, что было или не было сказано Габриэллой. Ночью, в бассейне, когда она сказала мне, что не может плавать, потому что ее голова слишком забита воспоминаниями, она зажгла в моем сознании первый тревожный знак.

Меня всегда интриговало то, как Габриэлла справлялась с вынужденной разлукой с младшей сестрой, о которой она заботилась. Когда я с ней познакомился, моей девочке было наплевать на собственную жизнь, но ради ребенка она уже была способна на все. Это еще одна черта ее характера, которую я не могу понять, но не перестаю восхищаться.

Однако до самого последнего времени Габриэлла ни разу не подала ни одного вербального знака, что думает о девочке, да и невербальных признаков почти не было. Она никогда не подходила ни к кому из детей на участке, и каждый раз, когда мы выходили на улицу, Габриэлла отворачивалась, если мы проходили мимо девочки того же возраста, что и Ракель. Эти и другие мелкие неосознанные жесты говорили мне гораздо больше, чем ее молчание. Я знал, что в какой-то момент вопрос будет задан.

Что заставляет меня молча смотреть на ожидающее лицо Габриэллы, так это тот факт, что она использует для этого оказанную мной услугу. Выбор одновременно предсказуем и невероятен.

Предсказуемый, если учесть ее привычку всегда ставить других выше себя, и невероятный, потому что, даже имея возможность просить о чем угодно, она просит о чем-то, что просто не дает ей возможности контролировать.

— И что ты собираешься делать после встречи с ней? — Решаю спросить я.

— Вот для чего мне нужны были деньги от работы. Я бы хотела как-то позаботиться о сестре, пусть даже на расстоянии, чтобы кто-то ухаживал за ней, покупал лекарства.

— Ты заслужила право только на одну просьбу. — Я напоминаю ей, и Габриэлла проводит языком по губам.

— Ты хочешь сказать, что я могу либо увидеться с ней, либо поддерживать ее?

— Я спрашиваю тебя, Габриэлла, чего ты на самом деле хочешь? — Я не должен вести разговор по этому пути, зная, что мне известно.

Мой взгляд устремляется на ящик, где хранился конверт, который Дарио дал мне сегодня днем, пока я решал, что делать с содержащейся в нем информацией. Очевидно, Ла Санта уже решила, как поступить, прежде чем я успел это сделать.

— Я… Я… — Она прорепетировала ответ, но замолчала.

— Мне кажется, ты прекрасно знала, какими будут мои ответы на твои вопросы, детка. И все же ты пришла сюда не потому, что у тебя были просьбы ко мне, а потому, что ты ожидала, что я решу за тебя. Разве этого ты хочешь? Позволить мне решать, что тебе делать с сестрой? — Между нами воцаряется молчание, и Габриэлла не делает никаких движений, чтобы его нарушить, поэтому это делаю я. — Почему сейчас?

— Потому что я не думала об этом до нескольких недель назад.

— Почему?

— Я боялась того, что я буду чувствовать, — признается она без нажима, и я поднимаю руку, чтобы погладить ее по щеке.

— Что изменилось? — Спрашиваю я, и на этот раз ответ занимает немного больше времени.

— Я?

— Это вопрос или ответ, Bella mia?

— Раньше я чувствовала себя виноватой за то, что отказывалась думать о чем-то, что, как я знала, причинит мне боль. Теперь мне кажется, что все, что я делаю, чтобы защитить себя, это не то, за что я должна себя винить.

— Почему, Габриэлла? — Спрашиваю я, поднося большой и указательный пальцы к ее подбородку, чтобы у нее даже мысли не возникло отвести взгляд.

Девочка моргает и размыкает губы, выпуская теплый выдох.

— Потому что никто, кроме тебя, не имеет права причинять мне боль, даже я сама.

Я никогда особенно не верил в утверждение, что в отношениях доминирования и подчинения весь контроль находится в руках подчиняющего, но только до этого момента.

Слова Габриэллы словно заклинание, наложенное на нас, сжимают наши дыхания, пока они не превращаются в единый вздох. Улыбка расплывается по моему лицу, и мне требуется все, чтобы не дать себе поглотить рот Габриэллы в награду за то, что она дала мне то, чего я хотел от нее с самого начала — ее полную и абсолютную капитуляцию.

Я просто соединяю наши носы и закрываю глаза, на мгновение вдыхая ее запах, точно зная, какое воздействие окажут на девочку мои следующие слова. Я жалею, что не могу изменить ход событий, которые уже произошли, только чтобы не причинять ей ту боль, которую, как я знаю, она сейчас почувствует.

— Боюсь, я пока не могу выполнить ни одну из твоих просьб, малашка моя. — Разочарование звучит в ее голосе, как и в ее взгляде, когда она отвечает мне.

— Почему?

— Потому что твоя младшая сестра пропала. — Глаза Габриэллы увеличиваются, пока ее уши обрабатывают информацию.

— Что?

— Последняя запись о Ракель, которую я нашел, это запись о госпитализации, которая произошла через две недели после нашего приезда в Италию. Никто не пришел забрать ее из больницы, и была вызвана служба защиты детей, с тех пор все пошло кувырком.

— Это ты нашел? — Она уклоняется от последней информации, которую я, конечно, ожидал услышать. Она нахмуривает брови, а ее покрасневшие от непролитых слез глаза смотрят на меня. — Что значит последняя информация, которую ты нашел?

— Несколько дней назад я попросил своих людей разузнать о местонахождении твоей семьи.

— Почему? — Две слезинки скатываются по ее щекам, я вытираю одну большим пальцем, но теряю вторую.

— Это еще не все, Габриэлла. — Я не отвечаю на ее вопрос, потому что у меня нет для нее ответа.

— Не все?

— Твой отец, его нашли мертвым в твоем старом доме.

— Мой отец умер? — Спросила она, ее лицо уже исказилось в непонятную болезненную гримасу. Я знал, что исчезновение ребенка оставит ее в шоке, но смерть отца?

Этот человек был помехой всю жизнь Габриэллы, и вот она скорбит о его смерти. Я подтверждаю это кивком, и опустошенное выражение ее лица заставляет меня скрипеть зубами от того, что я не могу остановить это. Я крепче сжимаю руку, обхватывающую талию Габриэллы, и кладу ладонь ей на щеку.

Она наклоняет голову, укладывая ее на изгиб между моим плечом и шеей, и плачет. Малышка оплакивает смерть отца так, словно только что потеряла очень любимого члена семьи, пока, всхлипывая, не поднимает голову, ища моего взгляда с покрасневшим и уже опухшим лицом.

Я впервые вижу, как Габриэлла плачет.

Я видел, как слезы стекают по ее лицу, но опустошенность на нем и явные следы слез для меня беспрецедентны. И они неприятны мне до такой степени, что желание, которое я не раз испытывал в последние несколько минут, желание пощадить Габриэллу, превращается в неисчислимую потребность сделать так, чтобы никогда больше сильная девушка, которую я знаю, не должна была склониться перед болью, которая не подвластна мне полностью и абсолютно.

От понимания на мгновение перехватывает дыхание.

— Фернанда? — Спрашивает она между шумными вдохами.

— Жива и ее местонахождение известно. — По лицу Габриэллы разливается облегчение, и она качает головой вверх-вниз.

— Я хочу изменить свое решение — говорит она между всхлипами. — Мне не нужно видеть Ракель. — Ее голова качается из стороны в сторону в отчаянном отрицании. — Мне не нужно больше видеть ее, если ты этого не хочешь, но, пожалуйста, Витторио, найди мою сестру! Найди мою сестру и сделай так, чтобы у нее была счастливая жизнь. Пожалуйста! — Умоляет она.

Слезы никогда не трогали меня, а унижение, присущее попрошайничеству, всегда вызывало у меня отвращение. Однако болезненный крик Габриэллы дает мне понять, что я сделаю все, чтобы больше никогда его не слышать.

— Тебе не нужно ничего менять, моя дорогая. Я сказал тебе, что пока не могу исполнить твое желание, но я найду твою сестру, и когда это случится, ты сама выберешь, что с этим делать.

— Обещаешь? — Просьба прозвучала едва слышным шепотом.

— Клянусь честью.