Кровь в наших жилах

Глава одиннадцатая, в которой Светлана знакомится с другими обитателями "Змеева дола"

Кросс выскочил из фургона, обеспокоенно спрашивая:

— Как все прошло?

Линорм выскользнул за ним следом, но Кросс успел его схватить за ошейник, осаживая и запихивая ногой обратно.

Шульц криво улыбнулся, вспоминая прописную истину:

— На дурака не нужно ножа — достаточно ему солгать, и все.

Кросс довольно расплылся в улыбке:

— Так мы можем ехать?

— Телефонируй, что все сделали. Дамы рыдали и плакали над участью полозовых невест. Дураки и дороги — две беды России, и они, к счастью, совершенно непобедимы.

В фургоне опять раздался плач, и Шульц не выдержал:

— Угомони уже эту дурацкую птицу. Проедем границу — подарю эту курицу первому же попавшемуся идиоту!

Дача, которую снимал Перовский, была дорогая — она стояла в первом ряду с видом на Идольмень, сейчас весь в черных промоинах, как швейцарский сыр. Всего-то четыре дня, как Огнь на свободе, а весь лед, что боевые маги намораживали, почти стаял. Еще несколько дней, и, пожалуй, сам морской царь может постучаться в дом Светланы, требуя свободы, а тут еще с Полозом не разобрались. Она не пойдет сейчас на Полоза! И на Морского царя тоже. Сперва надо все обдумать хотя бы. Только за полозовых невест, теряющих разум, страшно. Вдруг это правда. Вдруг этот Шульц не обманул.

Саша посмотрел на Светлану, останавливаясь у калитки:

— Лиза, готова?

Она лишь кивнула. Он нажал на электрический звонок. В этот раз пришлось ждать очень долго. Саша даже не выдержал и крикнул:

— Эй, кто-нибудь дома есть?

Он осторожно взял Светлану за руку и сжал её пальцы:

— Лиза, ты в порядке?

Она снова предпочла кивнуть. Она в порядке. Почти. На полоза сейчас нельзя идти, хотя книга в её руках просто обжигала напоминанием — время не на их стороне. Скольких невест по весне выбрал себе полоз? Сколько невинных душ пропадет, растворится в змеиных телах? Она упрямо себе напомнила: «Если все, что сказал Шульц, правда!» На Огня тоже наговаривали всякое… Хотя нет — Лапшиных он убил без зазрения совести. Так и Полоз может оказаться таким же лишенным жалости. Он начал выбирать своих невест еще по весне. Мысли понеслись по кругу — Светлана знала за собой такой грешок. Надо успокоиться и все обдумать в тишине, когда не давят на сердце чужие слова об участи змеевых невест.

Саша тревожно смотрел на неё и явно не знал, что делать. Светлана старательно улыбнулась для него, чтобы успокоить — на душе у неё кошки скребли, с когтями, как у баюши:

— Саша, не волнуйся…

Дверь все же открылась и на крыльцо, хмурясь и открыто недовольно разглядывая незваных гостей, вышел хозяин дачи — высокий, худой мужчина в льняной «толстовке», перетянутой ремнем, и широких, простонародных штанах. Рукава рубахи были в пятнах краски, штаны тоже чем-то заляпаны. На ногах у него были обрезанные валенки. Несло от Перовского чем-то неприятно-химическим. Сам он был всклокочен, его непричесанные волосы торчали во все стороны, длинная, лопатой, борода больше подходила приказчику в деревенской лавке, чем обитателю дачи в «Змеевом доле». Неопрятный, неприятный мужчина.

Перовский обвел Светлану и Сашу мутным, каким-то болезненным взглядом и буркнул:

— Доброе утро. Петр Андреевич Перовский к вашим услугам, чего вам надо?

Звучало это не очень гостеприимно, волна перегара долетела до Светланы даже с крыльца, с которого Перовский спускаться не собирался. Хорошо хоть стоял твердо на ногах, не шатаясь — значит, уже проспался после пьянки.

Саша посерьезнел, нахмурился и сухо представил Светлану и себя, требуя открыть калитку и пропустить в дом для разговора. По виду Перовского было ясно, что ему совсем не до разговоров, но со статским советником не шутят, тем более, когда он представляет Опричнину.

Перовский кивнул, задумчиво пожевал губу и посторонился в дверях дома:

— Прошу!

Калитка распахнулась сама — сложные тут амулеты стоят! Рассмотреть бы, да не дадут.

Светлана прошла в дом. Саша шел за ней следом. Печь с утра никто не топил, и доме, мягко говоря, было зябко — Светлана не стала снимать с себя шинель. Все вокруг провоняло какой-то химией: едко скипидаром, противно спиртом, лаком, чем-то неприятно сырым, как масляные краски. Вонь не перекрывал даже аромат кофе, которым в гостиной, куда их с Сашей проводил Перовский, пропахло все, вплоть до обивки диванов и кресел. Богато обставленная гостиная была откровенно загублена: на полу и столах валялись какие-то бумаги, картон, непонятные клочки, мятые газеты, кисти и огрызки карандашей, тарелки с заветренной едой, бутылки из-под водки. Здесь даже находиться было неприятно. Светлана, следуя жесту «гостеприимного» хозяина, опустилась в кресло — села на самый край. Если бы не слабость, до сих пор преследующая её после кровопотери, предпочла бы остаться на ногах, как Саша. Тот встал с боку от кресла, рассматривая грузно опустившегося на диван хозяина дома. Перовский морщился, как от головной боли, рассматривал бардак в гостиной и словно не понимал, что тут произошло и что от него хотят.

От консольного столика у дальней стены несло эфиром. Светлана сдерживалась, чтобы не рвануть к шкатулке, в которой хранилось… Что там хранилось? Неужели те самые амулеты из синей чешуи? Светлана снова и снова напоминала себе, что обыск можно проводить или с разрешения хозяина, или по распоряжению следователя или прокурора. Ни того, ни другого тут не было, а ехать в город — долго и муторно. А еще нужны два понятых. Парни в кромеже за них сойдут или нет?

Саша тоже бросал в сторону стола заинтересованные взгляды, так что не у неё одной голова болит о том, что же там хранится.

— Чему обязан? — собрался все же с мыслями Перовский. — Простите, бессонная ночь за работой. Я немного устал и хотел бы побыстрее разобраться с вашими претензиями…

Светлана не стала говорить, что «забавная» у него работа. От перегара того и гляди у самой голова разболится.

Саша отрешенно сказал:

— Никаких претензий, Петр Андреевич. Мы с титулярным советником тут по делу — пытаемся узнать, не пропадали ли в поселке девушки. Ничего не слышали?

Тот помрачнел и задумался, а потом отрицательно качнул головой, резко бледнея и громко сглатывая — как бы ему дурно не стало после «работы»:

— Не имею ни малейшего понятия! — Глазами он искал то ли спасительное ведро, то ли рассол. — Тут не меня надо спрашивать — управляющего. Он исправно ведет регистрационный журнал приезжающих. К нему и обращайтесь. Я же всегда занят. Если это все, то мне нужно работать.

Саша чуть повысил голос:

— Говорят, к вам часто ездят барышни, причем не регистрируются, как положено.

Перовский громко ударил себя ладонью по колену, все понимая:

— Шу-у-ульц, вот шельмец! Правду говорят, что от германца добра не жди. Там, где мы ищем дружбу, они выглядывают выгоду. Вот твареныш мелкий.

— И все же…

Перовский поморщился, потер виски и принялся пояснять:

— Я художник. Пишу по заказу одного высокопоставленного лица, коего вам назвать никак не могу, картину. Что-то вроде Майской ночи.

— Про русалок? — уточнила Светлана.

— Именно. Русалочий хоровод.

— И? — подтолкнул его Саша.

Перовский возмутился, подаваясь вперед и с жаром говоря:

— Ко мне натурщицы ездят! Не могу же я в Майскую ночь гаркнуть всем русалкам: «Стоять! Мне вас зарисовать нужно!». Что-то по фотографиям рисую, которые сделал на берегу в Майскую ночь, что-то по памяти — те же Разумовские ничуть не изменились, их портреты я видел в Москве. Но все же без натурщиц никак. Кто-то из Волчанска, кто-то из Суходольска ездят на день-два. Сами знаете, если на три дня кто-то приезжает — регистрировать надо, а зарегистрировал — плати за нового жильца. Вот они и ездят ко мне на день-два… Накладно, конечно, но куда деваться.

— Не пробовали тут найти натурщиц? — предложил очевидное Саша. Светлана с ним была согласна — так гораздо дешевле выходит.

Перовский махнул рукой:

— Пробовал, конечно, но сами знаете поверья, что позирующий для портрета вскорости умрет. Местные крестьянки и уперлись рогом, что им рано умирать. Я про портреты царя и царедворцев им, а они: мол, на тех мощные амулеты стоят, а мы простые деревенские… нам умирать никак нельзя. Самое забавное знаете что?

Он замолчал, явно ожидая удивления, но не дождался. Пришлось ему самому продолжать:

— Говорят, народ у нас темный, ага… Как же! Я им про царя, а они мне в ответ: «Мусоргский умер через десять дней после написания портрета у Репина!» Представляете?! Они мне про Писемского, Пирогова, и даже про Луизу де Мерси-Аржанто… И как запомнили-то? Простите, откуда крестьянам об этих-то знать?! Я бы еще понимал, если бы мне Ваню с картины Перова припомнили, так нет. Нынче в деревнях Репина все знают. Бред какой-то… Пытался тут в поселке найти натурщиц, так барышням невместно позировать a la naturelle, а горничным и другой обслуге банально некогда. Пришлось к натурщицам знакомым обращаться. Что-то еще?

— И все же…

Перовский тяжело встал, чуть пошатнувшись, подошел к столу и подал Саше тяжелый дневник:

— Тут все фамилии и телефонные нумера девочек-натурщиц. Надеюсь, что никто из них не пропал и все живы-здоровы.

Саша попросил разрешения присесть за стол и принялся быстро переписывать нумера и фамилии к себе в блокнот, который достал из планшета. Перовской вернулся на диван и угрюмо уставился на Светлану, что-то обдумывая. Опережая его думы, она спросила, сжимая в руках подаренную книгу:

— Вы упоминали Шульца…

Перовский пробурчал, обдавая мощной волной перегара:

— Да шельмец, каких мало. Тут бывает одиноко, всяк ищет компанию, у многих круг общения уже давно сложился — некоторые семейства годами сюда ездят. Новеньким тут туго. Развлечений мало… — Он прищелкнул пальцами, словно это лучше объяснит: — таких, чтоб для философствующих натур. Вот и сбиваются в кучки все новенькие. А я тут совсем не вписываюсь. Я попович. Со мной общаться невместно. Разночинец же, пусть и талантливый. С Шульцем тоже самое. Он же вроде из обслуги, а вроде и интеллигент, тоже без общения ему тяжко было. Я пытался с ним подружиться. Скучно же когда не с кем интеллигентно поговорить.

Перегар от Перовского показывал уровень этих интеллигентных разговоров. Светлана скоро сама себя пьяной почувствует из-за Перовского.

— Он, собака такая, как напьется, так и начинает ругать Россию. Все, мол, у нас не так, все через пень-колоду. И леса не те, и нечисть не та, и животины у нас другие… Вообще, все не так. Как остановится, бывало, перед моей новой работой и давай орать, что мазня это и все не так у интеллигентных народов! Да шел бы он в…

Саша успел кашлянуть, и Перовский поперхнулся некультурными ругательствами. Впрочем, все они Светлане были и так знакомы.

Перовский ожил:

— А не хотите взглянуть на картину, пока господин Громов занят?

Светлана поднялась с кресла:

— Почему бы и нет.

Он подскочил, подходя ближе и обдавая винными парами:

— Тут, в соседней комнате — там вид на Идольмень отменный. Тут же кого только в Майском хороводе не видели.

— И кого же? — прилетело от Саши уже в спину Перовского. Он обернулся в дверях:

— Самих Великий княжон Наталью Павловну и Елизавету Павловну.

Саша приподнял бровь в удивлении, и Светлана открестилась от участия в хороводе отрицательно качая головой. Раньше она ходила к Ладоге, потом к Онежу ездила, когда уже училась на магических курсах. На берег Идольменя она тоже ходила, но в хороводе точно не участвовала. Она же живая!

Перовский провел в залу, где стояла на мольберте огромная, неменьше двух аршин в высоту и трех в ширину неоконченная картина. В этой зале бардака было даже больше, чем в гостиной, но Светлана не заметила этого. Ни бутылок со скипидаром, ни валяющихся везде засохших кистей, ни набросков, ни штофов с водкой… Она не видела ни открытых Идольменю окон, ни испорченной красками мебели. Написанный искусной рукой Перовского берег Идольменя захватил её.

Бархатистая темнота Майской ночи. Мягкий, струящийся лунный свет. Самой Луны на холсте не было, но она чувствовалась, она царила тут, выхватывая из темноты женские обнаженные силуэты. Фигуры русалок были бесплотны, они, казалось, были сотканы из лунного света, и при этом они оставались притягательно земными. Наташа как живая смотрела на Светлану своими все еще восемнадцатилетними глазами… Алексея можно было понять — в такую сложно не влюбиться. Понять бы еще, что он мог обещать, да не выполнять, как утверждал дедушка Леший. Мертвой Наташе многое не пообещаешь…

Русалки, одетые лишь в венки на распущенных волосах, были полны тоски и невысказанной грусти. Они скользили в танце по краешку мироздания, между водой и землей, не принадлежа больше миру живых.

Светлана прикусила губу, узнавая в других русалках своих погибших подружек: Екатерину, Ирину, Александру… И саму себя… Щеки обдало стыдом — она совсем не так выглядела. Не увидел бы Саша…

Он замер в дверях, наблюдая за Светланой, но в залу не вошел — заметил, что русалки обнажены, еще и многие в сомнительных ракурсах, показывая свое тело во всей красе неслучившейся молодости.

Перовский, стоя за спиной Светланы, пробормотал:

— За славой Крамского и Маковского не стремлюсь… — Перегар разбил поднявшееся в душе Светланы благоговение перед красотой Идольменя и гением руки Перовского. Она поморщилась и вернулась мимо молчаливо замершего Саши в гостиную.

Перовский продолжал бубнить:

— Мимо русалок Идольменя пройти сложно. Мистическое место. Тут кого только не видели в Майском хороводе. Кроме Великих княжон — всех княжон Разумовских, Оболенских, Гагариных…

Светлана гнала прочь застывшую перед глазами Майскую ночь и знакомые, навсегда молодые лица. Надо заняться делом, забывая тех, кто уже никогда не постареет. Она шагнула к консольному столику, рукой указывая на шкатулку:

— Что у вас здесь? Сильно тянет эфиром.

Перовский замер, перестав токовать о красоте русалок и обиде на Шульца, обозвавшего это все мазней.

Саша вмешался, поддерживая интерес Светланы:

— Простите, не можете вы показать содержимое шкатулки?

Перовский спокойно открыл шкатулку и вывалил на столик все, что там лежало:

— Тут много чего. Что-то с берега Идольменя, что-то в лесах подобрал, что-то на Перынице — все же сидеть в четырех стенах трудно, даже если увлечен проектом. А еще тут магкристаллы лежат — я их толку и добавляю в краски для передачи лунного света.

Светлана вздохнула — Перовский не гений, ему далеко до Крамского и Маковского. Те магией для передачи лунного света не пользовались. Она осторожно принялась перебирать камешки, веточки и шишки, выискивая среди них яркие синие чешуйки. От них эфиром не несло — не амулеты. Только зачем и откуда они у него, да еще в таких количествах?

Саша невоспитанной ткнул в них пальцем:

— А это у вас откуда?

Светлана завела руки за спину, спешно формируя боевой шар — вдруг Перовский решит сопротивляться при задержании. Мужчина же посмотрел на чешуйки как на что-то малозначительное:

— Это? — Он даже взял одну и завертел в руках. — Эти чешуйки по всему поселку еще с начала осени валяются.

— У вас есть догадки, что это? — строго, как на допросе, продолжил Саша.

Перовский вернул чешуйку на стол:

— Да тут весь поселок гадал… Одни решили, что это какой-то местный поделочный камень.

Светлана погасила боевой шар и спросила:

— Зачем камень разбрасывать по поселку?

Перовский, демонстрируя полное отсутствие манер, подошел к дивану и почти упал на него, облокачиваясь рукой на подлокотник и рукой подпирая свою явно больную голову:

— Так… Вы тут никогда не бывали. Тут хозяева затейливые — любят устраивать мистификации, загадывать всякие загадки… Просто в этот раз так замудрили, что дачники не успели разгадать их. Только и всего.

— А в поселке что-то говорили по этому поводу?

Светлана задумалась — странно, что Шульц про чешуйки ничего не сказал. Хотя он для всех обслуживающий персонал, а Перовский — отдыхающий. Шульц мог не знать.

— Кто-то говорил, что местные рыбаки выловили в Идольмене новый вид рыбы. Мол, морской царь новых служилых осетров себе завел. Только сказки все это. Видно же сразу — не рыбья это чешуя. Да и рыбья… Чего бы она валялась тогда просто по дорожкам? Кто-то пустил слух, что отдыхающие добрались до спящего в Идольмене войска. Тут же Вдовий мыс рядышком… Мол, с доспехов эти чешуйки. Тут не спорю — ради поживы и в ледяную воду сунешься, хотя зачем потом разбрасывать эти чешуйки по поселку? Некоторые барышни их собирали — браслетики да ожерелья на память делали.

Светлану словно в ледяную воду окунули: это же сколько, возможно, девушек на свою голову взяли чешуйки и по незнанию стали полозовыми невестами… Тут нельзя отсиживаться в стороне. Надо идти к полозу! Она строго напомнила себе: «Если это правда!»

— А про полозовых невест говорили? — спросил Саша.

Перовский усмехнулся, снова обдавая Светлану противной волной перегара:

— Да как не говорили… Говорили. Самое забавное, барышни так увлеченно обсуждали полозовы чешуйки, а у самих в руках ридикюльчики из шкуры питона да крокодила. Крокодил — не змея, конечно, но чешуйки-то похожие. Вот вы когда-нибудь пробовали выдрать чешуйки из змеиной кожи?

Светлана качнула головой — когда она доросла до взрослых сумочек, денег на них у неё уже не было. Перовский хмыкнул:

— Вот-вот, нереально вырвать змеиную чешую из кожи. Камни это. Вы расспросите местного управляющего — может, он хотя бы вам признается в мистификации.

Саша смотрел на чешуйки:

— Мы у вас их заберем?

Тот пожал плечами:

— Да забирайте. Я такие еще найду, если надо будет. Девочкам-натурщицам такие нравились — я дарил, чего уж.

— Каждой?

— Эм… Да вроде. Не помню точно. Если у вас все, то, простите, мне нужно работать. Скоро уезжать, а у меня еще две русалки не дорисованы. Непорядок.

Саша нахмурился, но, понимая, как Светлане тут дурно, договорился с Перовским, что днем запишет его объяснения и пришлет в поселок десятского на подпись. Перовский был готов на все, лишь бы выпроводить посетителей.

Уже в дверях он вдруг вспомнил, морщась от головной боли:

— Вы дом Лесковых проверьте. Там барышни регулярно приезжают — все сплошь кузины незамужние. Красивые и не очень, гостят подолгу: два-три месяца, а то и больше. Но самое интересное — их видно только когда они приезжают и когда уезжают. Причем уезжают они с дач, мягко говоря, бледненькие и слабенькие. Правда, есть и те, которые приезжают на недельку, не больше. Но и тех видно только по приезду и по отъезду. Там сейчас только Лескова сама да её кузина Ангелиночка гостит. Подзадержались что-то. Я как-то просил госпожу Лескову и её кузин попозировать — отказали, причем грубо… Вы проверьте их, там что-то нечисто.

Светлана промолчала, что разницы в мстительности в нем и в Шульце никакой. Оба легко сдали тех, кто их задел.

К дому управляющего Светлана и Саша шли молча. Все происходящее тут сильно смущало Светлану. Очень сильно. По виду поджавшего губы и что-то решающего в уме Саши было понятно — ему тоже что-то не понравилось в происходящем.

— Саша?

Он горько сказал то, о чем думал:

— Этот полоз такая тварь, если Шульц и монография Линденбраттена не лгут…

Светлана, сильнее сжимая в руках подаренную монографию, подалась к нему, заглядывая в лицо:

— Ты тоже сомневаешься в происходящем?

Он кивнул:

— Слишком все… Необычно.

Она сама продолжила, перечисляя, что её задело, кроме Перовского, конечно:

— Линорм явно ручной и дрессированный. Он сидел и ждал под мостом, хотя его там найти проще простого. Вчера во время поисков к нам даже не обратились за помощью.

Саша легко подхватил её размышления:

— А тем временем линорм такой дорогой, что нам тут же за него редкую монографию подарили.

Светлана грустно улыбнулась — не она одна сомневалась в происходящем:

— Еще и мальчишка так вовремя появился, указывая на нужный дом.

— Точно.

Она призналась, ловя его руку и пряча ладонь в его теплых пальцах:

— Раньше бы я без раздумий пошла против Полоза. Раньше знакомства с тобой и Огня. Я бы пошла, как пошла на Кальтенбруннера и на Дмитрия-Ясна Сокола. Я бы пошла и уничтожила.

Он заглянул на миг ей в глаза, чуть притормаживая:

— Вот мне и интересно, кто это так все утро нас пытается убедить пойти на Полоза? Хуже Демьяна, честное слово.

Она оглянулась на Идольмень, откуда донесся треск льдин:

— Дашков. Точнее Репнин и Дашков. Тут где-то должны были стоять их студенты-боевые маги в ночь «уничтожения» огненного змея.

— Думаешь, они нашли тела первыми, да не сообщили жандармам?

— Своим преподавателям точно отчитались.

Саша по слогам произнес, о чем-то быстро думая:

— Даш-ков. Возможно покоривший стихию земли.

Светлана сказала первое, что пришло в голову:

— Боится, что стихия вырвется на свободу и «отблагодарит» его за все?

Саша кивнул, мрачнея на глазах:

— Или он знает, что артефакты управления стихиями точно существуют и они во враждебных ему руках.

— Ай да я, пугало похлеще опричников! — не сдержала смешка Светлана.

— Дашков уверен, что ты уничтожила огненного змея.

Она остановилась у незнакомого пустого дома, закрыла глаза и призналась:

— Осталось себя убедить, что монография лжет. Что полозовы невесты не теряют разум. Что пьяница Перовский прав — это всего лишь камешки, а не змеиная чешуя. Господи, как страшно, Саша. Вдруг я ошибаюсь…

Теплые ладони обняли её за щеки, а шершавые, неуверенные губы накрыли её рот, осторожно целуя и тут же отстраняясь в сторону:

— Если МЫ ошибаемся, Лиза. Ты не одна. И к полозу на разведку пошел Алексей. Он не пропустит гарем из полозовых невест. Это немного не то, что можно не заметить. Если эти полозовы невесты существуют — он с другими кромешниками освободит их. Огнь же удалил со всех обет забвения — Алексей доложил: никто из его команды ничего не забыл.

Светлана сама подалась к нему, прячась от непонятного Дашкова и полоза в его объятьях.