Кровь в наших жилах

Глава тридцать восьмая, в которой праздник кипит в Волчанске

Дом Волковых, куда глубоко после полудня шагнули кромежем, отчаянно пропах сладостями: горько померанцем и имбирем, сладко медом и ванилью, пряно гвоздикой и мускатом, свежо мятой и мандаринами. Он пах пряниками и праздником, так необходимым всем. Хотелось хоть маленькой передышки в череде потерь и глупых смертей, которых не было бы, умей люди честно говорить друг с другом и делиться планами. Только так делить власть опасно. Могут и забрать. Это знает любой заговорщик.

Детский хохот, топот ног и голоса доносились отовсюду — и из игровых комнат, и с улицы, где во всю уже кипела игра. День святого Николая Чудотворца празднуют и дети, и взрослые на широкую ногу, несмотря на пост.

Петя и отчаянно пытавшийся казаться храбрым Егорка, забранный из приюта Вихревым, только любопытными взглядами и обменивались с уже получившими свои подарки детьми, высыпавшими в холл полюбопытствовать, пока Михаил представлял друг другу своих гостей. Лиза почти всех тут знала, кроме супружеской пары сильно в возрасте, принявшейся быстро трепать в своих объятьях Сашу, и высокой, красивой женщины лет тридцати трех, а то и чуть больше — Татьяна Юсупова, спешно представленная Михаилом, внезапно троекратно расцеловала Лизу, а потом сжала в крепких, столь же неожиданных объятьях, шепча много теплых, признательных и совсем ненужных слов — Лиза не ради благодарности спасала её детей. Просто никто не должен умирать за чужие ошибки. Хорошо, что подошел Илья, спасая Лизу — Феликс Юсупов стоял в стороне, не вмешиваясь — знал, что Лиза его, мягко говоря, недолюбливает. Так же вдалеке стоял Дашков — тоже чувствовал себя проштрафившимся из-за того, что умолчал о нападении на Опричнину. Зато Громов-старший и его жена последовали примеру Татьяны Юсуповой и тоже троекратно расцеловали Лизу. Саше тут же достался шуточный подзатыльник от отца — за то, что долго такую красавицу прятал. Кажется, они еще не знали, что она — Великая княжна. И хорошо бы как можно дольше оставались в неведении.

Баюша, покосившись на Алексея, спрыгнула с Петиных рук и помчалась обживаться да осматриваться. Её тоже смутил энтузиазм Громова-старшего.

Алексей, совершенно непривычный в простом цивильном костюме, тихо и крайне затейливо чертыхался себе под нос, разглядывая многочисленных сестер и кузенов Михаила, — он подарок сыну сделать не успел. Не подумал. Завертелся. И вообще только ночью узнал о существовании Пети, а лавки еще не открылись, и ярмарки только-только готовятся принимать гостей. Лизе тоже было немного стыдно, как и Саше. Зато Иван, так же приглашенный к Волковым, светился как медный пятак — он оказался единственным, кто подумал о подарках для мальчиков. Егорка свой пряник и коробку с конструктором-дирижаблем нашел, как и положено, утром под подушкой, ничего не понимая при этом — видимо, первый раз такое с ним случилось. Петя же до своей подушки в воспитательном доме так и не добрался. Лиза заметила, как Иван, что-то еле слышно уточнив у Михаила, скрылся в кромеже. Кажется, он пошел искать Петину кровать и подушку.

Михаил выбрал минутку и что-то шепнул Алексею, успокаивая его. Заметив вернувшегося Ивана, Михаил быстро покончил с приветствиями и повел Лизу и остальных на второй этаж, в комнаты — не совсем хозяйское дело, для этого хватило бы и слуг, которые в обилии крутились вокруг, занимаясь немногочисленными вещами гостей — опричники крайне неприхотливы, как и Лиза. Лариса, конечно, расстаралась, собрала ей вещи, но все равно у неё с собой только два портпледа и небольшой чемодан получились. Саша вообще саквояжем ограничился, в котором, подозревала Лиза, больше документов было, чем личных вещей.

В этот раз Лизу в родовом гнезде Волковых поселили не во флигеле. Ей, как и Саше, Алексею с Петей и Ивану с Егоркой выделили комнаты на хозяйской половине. Остальных гостей расселили на другом, гостевом этаже. Здесь же жила только семья. Лиза не сдержала грустной улыбки — у неё снова есть семья, пусть немножко странная. Только Наташи и младших сестер ей все же будет не хватать. Саша, пока поднимались по лестнице, украдкой шепнул, что поговорит с отцом, чтобы тот не сильно беспокоил Лизу — пусть отрывается на Пете с Егоркой.

— Саша, это не так, — мягко сказала Лиза, ловя на себе взгляды и Алексея, и Ивана. Только Миша удержался и не обернулся. — Не надо меня отгораживать от твоих родителей. Просто мне нужно немного времени.

Саша тепло улыбнулся:

— А я о чем? У них вон целый внук незаласканный бегает — им есть на кого излить свое внимание. Отдыхай… — Он направился в свою комнату — она была чуть дальше по коридору.

Михаил, приглашающе распахнув перед Лизой двери, замер на пороге, глядя, как она осматривается в красивой, полной солнца и воздуха комнате с высокими потолками, удобной деревянной мебелью и большими окнами с частыми переплетами рам. Он с непривычно грустной улыбкой пояснил, что именно тут она и должна была остановиться в тот нелепый сентябрьский день, когда ужин в её честь так и не состоялся. Вспоминать княжну Анастасию ему и ей до сих пор было больно. Лиза вместо тысячи ненужных слов обняла Михаила — он её семья, как и Саша. Его руки воспитанно легли ей на талию, ладони обжигали Лизу даже через мундир, а дыхание стало затаенным и тоскливым.

— Скорей бы перевернуть страницу этого нелепого года, — прошептал Михаил на прощание — его внимания ждали другие гости. Уходить ему было тяжело, как и Лизе понимать, что ничего она в их отношениях изменить не может. Он для нее самый лучший вну… Брат! Самый лучший, надежный брат, не более того. Леший просил не тревожить Мишку, не терзать его чувства, но пока не получалось держаться от него подальше. Ту же службу не отменить, а уходить с неё ни он, ни она, не собирались.

Дверь за Мишей закрылась еле слышно. Лиза медленно подошла к окну, сдвигая в сторону тонкий тюль, закрывавший вид на улицу. Случайно или так и было задумано, но окна её комнат выходили на лес и петляющую среди сухих зарослей рогоза сизую, исходящую паром Перыницу. Где-то там пряталась берегиня, стихия воздуха. Она отказывалась показываться Михаилу и помогавшим ему в поисках мальчишкам-колдунам. Она избегала их, понять бы еще, почему. Лиза же тогда в сентябре слышала её песню на берегу Перыницы. Берегиня была там тогда. Почему она не идет к Мишке? Или дело именно в том, что Мише она показываться не хочет? Обижена на него за обряд с кровью? Так не он же его проводил… Хотя леший не раз говорил, что стихии — не люди, их логика совсем иная.

Лиза устало опустилась в кресло, стоявшее у окна. Даже после Мишиного лечения в больнице — он всех заставил выпить своей крови, — клонило в сон.

Трещало уютно пламя в камине, за окном шумел сосновый лес, небо кипело яркой, чистой, словно вымытой с мылом лазурью — все же того, что Миша сильный погодник, у него не отнять. Если берегиня получит свободу, то что станет с его умениями?

По коридору с воплями восторга пронеслись Петя и Егорка — кажется, они помчались гулять. До Лизы донеслись отголоски эфирных возмущений — Алексей не стеснялся, восьмой уровень явно выдал, намораживая горки. И снова стало тихо и покойно.

Горничная принесла чай с рябиновым, горько-сладким вареньем, горкой пряников и свежих булочек с маслом. До обеда, который они пропустили в Суходольске, тут в Волчанске еще далеко. Тут до сих пор живут иначе, словно князь и княгиня Волковы еще живы.

Невыносимо клонило в сон. Ей не чай, а кофе бы выпить. В ушах незатейливо звучала песенка берегини, долгая, тягучая, полная тоски. Она словно звала Лизу куда-то, как тогда в сентябре, хотя слов совсем не разобрать. Веки то и дело сами опускались, тяжелые, как гири. Только стоило закрыть глаза, как перед глазами вновь летели комья земли в разверстый зев могилы, шумел ночной опасный для потерявшегося ребенка лес, и снова Лиза, с сердцем заходящимся от страха, искала и не находила Петю. Она знала, где его искать — на берегу Идольменя, но именно туда ей дороги не было. Все вело её во сне к ненужной Перынице. Иногда она даже находила вместо Пети Наташу и тут же выныривала из дремы.

Вставать и перебираться в кровать не хотелось — неприлично в середине дня спать. Лиза сидела, свернувшись калачиком в кресле, как в детстве, пытаясь снова и снова связать все оборванные преступниками нити в одно полотно, и у неё не получалось. Шульцу не нужны были бы русалки, если бы у него был артефакт. Артефакт или его место хранения могли выдать Голицыну, и как раз это могла сделать её выжившая бриттская бабушка… Называть её по имени до сих пор не хотелось. Лиза помнила предательство своей матери, в предательство бабушки верилось еще легче. Или бабушка сразу подозревала, что артефакты могут быть сломаны. Выходит, она была свидетельницей, если не участницей, всей эпопеи с кровью и ритуалами. Спросить бы… Да веры ей нет.

— Холера…

И как тут разобраться, если даже семье нельзя верить. Взять ту же Елену. Как она могла предать Анну! Ведь в детстве они были неразлучны. Но она предала — не вернулась обратно в Идольмень после Майской ночи. И Идольмень убил Анну. Взял её жизнь, как обычно — вода, как и огонь, привычна к жертвам. Это воздух только учится получать жертвы — авиакатастрофы еще чрезвычайные события, а не обыденность.

Дом затих. Песня берегини стала чуть громче. Прислушайся к ней Лиза внимательнее, и слова можно было бы разобрать. Лиза слышала, как пару раз открывалась дверь её комнаты, но говорить с кем-либо не хотелось. Она забилась в свое убежище в кресле, смотря на сизую воду Перыницы.

Елена и Анна. Одна выросла, только где? Вторая осталась навсегда юной русалкой.

Одна в Идольмене, навсегда четырнадцатилетней или чуть меньше, вторая… Куда её понесло с берега? Что она хотела сделать? Куда забилась? Почему не искала помощи в той же полиции или жандармерии, в магуправе или…

Лиза вздрогнула, резко распрямляясь. В больнице. Если она была жива, то за кого могли её принять в одной рубашке да венке? Не за русалку… За сумасшедшую, выдававшую себя за княжну.

Холера, у близняшек были настоящие сокола или липовые серебряные, показанные при рождении, лишь бы не позорить вырождавшуюся династию Рюриковичей? Если у Елены не было сокола, то после магуправы или жандармерии её бы отправили в психиатрическое отделение. Особенно если она бы попыталась настаивать. А она бы попыталась. Они все искренне верили в своих соколов и богоизбранность.

Идиотские династические игры, уверенность Елены в собственном соколе и желание спастись из Идольменя могли сыграть с близняшками жуткую шутку. Одну отправили в психушку, вторую выпил Идольмень, выполняя свое обещание.

Вот почему на фотографиях Перовского была только оставшаяся молодой Анна.

Лиза заставила себя встать и направилась в комнаты Саши — они тут рядом, чуть дальше по коридору. Саша должен о таком варианте знать, если не догадался сам.

Она постучала для приличия в дверь, получила разрешение еще чуть хриплым после болезни Сашиным голосом и вошла в комнату. Она была почти такая же, как её — полная воздуха и солнца, только цвета отделки стен и мебели были сдержаннее и темнее — все же мужская комната. Песня берегини чуть затихла.

Саша и Иван, по-домашнему только в рубашках и брюках, воспитанно вскочили со стульев, на которых сидели у заваленного документами стола. Кажется, не только Саша вместо одежды прихватил с собой бумаги.

— Я не знаю, что случилось с Наташей, но я знаю, что могло случиться с Анной и Еленой, — просто сказала Лиза.

Саша воспитанно выдвинул для неё стул:

— Присаживайся.

Иван и Саша, внимательно глядя на неё и ожидая продолжения, опустились на стулья только после нее.

— А где Алексей? — спросила Лиза на всякий случай. Ей ответил Саша:

— Катается с Петей на тройке. Они и тебя хотели позвать с собой, но ты спала.

Лиза не стала пояснять, что она всего лишь пряталась от мира — это неважно. Она пробежалась глазами по бумагами на столе. Тут были стандартные бланки от судебных хирургов, какие-то экспертизы с рисунками от руки, фотографии, огромная временная шкала, написанная узнаваемым убористым почерком Саши.

— Елиза… — начал было Иван, и Лиза его привычно поправила:

— По имени, пожалуйста.

— Лиза… — он сказал медленнее, словно пробовал имя на вкус. — Так что случилось с Анной и Еленой?

Саша терпеливо ждал — он знал, что Лиза не станет утаивать от него что-то важное. Хорошо, что он не помнил историю с ожерельем, иначе не доверял бы ей так бесконечно.

Лиза, заставляя песню берегини звучать смутно и тихо, принялась объяснять свою теорию:

— Мне кажется, что Елена и Анна пытались все же сообщить о себе. Елена в Майскую ночь видимо обратилась в полиции или жандармерию. Но у неё не было доказательства — серебряного сокола, в наличие которого она искренне верила. Ведь не было?

Иван лишь кивнул, подтверждая — не было. Вот же холера… Династия Рюриковичей действительно вырождалась.

Саша понял Лизу — он, откашлявшись, пробурчал, делая пометку в своем блокноте:

— К сожалению, ясно, куда попадают ложные царевны.

— И куда? — нахмурился Иван. Впрочем, он быстро понял: — психушка!

— Именно, — вздохнула Лиза. Кажется, её предположение верно, раз даже Иван догадался. — Елена содержится где-то в психушке. Вот почему её нет на фотографиях Перовского.

— Холера… — пробормотал Саша, продолжая делать записи. Что-то о «проверить все больницы». — Алексей только вновь проникся мыслью, что в купальне могла быть не Наташа. Что за бешеные горки: то надежда, то снова потеря. Ладно, психушкой займемся завтра — сегодня уже поздно, никто нам архивы не откроет.

Лиза снова оглядела стол:

— А вы чем занимались?

— Пришли уточненные данные по смертям в купальном домике, — Иван придвинул к ней бланки экспертиз. — Составили временную шкалу. Там странно получается. Русалка, которая была в бассейне, убита выстрелом в грудь. Видимо, у Голицына сдали нервы — он к старости стал вспыльчивым и крайне неуживчивым человеком. Я сталкивался с ним по службе. Он мог вспылить почти без причин. На пустом месте.

Саша подсказал:

— Есть вариант, что Голицын сорвался, потеряв артефакт. Возможно, он решил, что это сделали русалки. Пытаясь защитить себя, прикованные к стене девушки…

Лиза заметила, что Саша все же не назвал Наташу по имени.

— …забили Голицына до смерти. Эксперты еще три пули вытащили из стен. Все пули выпущены из одного пистолета. Сам пистолет так и не найден. — Он придвинул временную шкалу к Лизе. — Голицын умер в период с восемнадцатого по двадцать первое ноября. Девушки умерли чуть позже на день-два. Они недолго мучились от жажды. Как-то так.

Лиза вздохнула — хоть что-то встало на свои места. Кроме потерянных артефактов, конечно.

— То есть это все же Голицын устроил нападение на императора?

— Нет, — качнул головой Саша. — Точно не он.

— Откуда такая уверенность?

Он ткнул пальцем в двадцатое ноября.

— В журнале распоряжений четко написано, что защиту наложили на дом двадцатого ноября. Письменное распоряжение от Баженова, съемщика дачи. Он написал, что дом убирать не надо. Написал, что заедет с гостями тридцатого декабря сего года, уборку назначил на двадцать девятое декабря. Эксперты досконально проверили журнал: его не расшивали, страницы не вырывали, пломба на месте и не повреждена. Запись сделана именно двадцатого ноября — даже чернила проверили. Поскольку артефакта в доме не найдено… На императора Голицын напасть не мог.

Лиза замерла:

— Подожди, ты же сказал, что…

Саша нахмурился и кивком подтвердил её догадку:

— Девушки в доме погибли двадцать первого-двадцать второго числа.

— Этот кто-то… Закрыл в доме живых?!

— Именно, — не удержался Иван. Его голос просто полыхал от гнева. — Эта дрянь, чьих следов мы не нашли пока, зашла в дом, забрала, возможно, артефакт и пистолет, и спокойно ушла, оставив девушек умирать.

— Вот же… — у Лизы не хватало слов. Даже песня берегини окончательно замолкла. Саша лишь выдавил:

— Холера. Не самое подходящее слово, но иные совсем неприличные.

— Как так можно.

Он положил свою ладонь поверх её и сжал пальцы в жесте утешения.

— Если Елена где-то в психушке, то в купальне точно Наталья, — пробормотал взявший себя в руки Иван. — Только Алексею лучше вот это…

Он постучал пальцем по временной шкале.

— …не видеть. Ни ему, ни Петеньке.

Идольмень оказался не сволочью. Раз выпив Анну, выпивать Наташу не стал. Понял что-то? Поумнел? Стал человечнее после её крови? Зато люди оказались еще теми сволочами.

Дверь открылась — на пороге стоял с улыбкой на лице Алексей:

— Туки-туки… Вас всех усиленно просят привести себя в порядок — через полчаса праздничный обед.

Веселиться вместе со всеми после такого открытия не хотелось. Сил не было. Но сияющие от неожиданного праздника глаза Пети заставляли держать улыбку на лице. Нельзя детям портить праздник. Нельзя, чтобы Петя и оттаявший на день Алексей что-то почувствовали и поняли. И потому Лиза с Сашей и Иваном присоединились к празднику и старательно веселились. Лиза даже смогла поверить, что ей действительно хорошо — рядом был Саша.

Они катались с горок. Они играли в снежную крепость. Они носились под звон колокольцев на лихой тройке. Они торговались на ярмарке. Они ели пряники и пили горячий чай. Они покупали подарки, засыпав ими Петю и остальных детей.

Только песня берегини в темноте звучала сильнее. Лиза даже слова стала различать. Странно, что её больше никто не слышал. Лиза осторожно спрашивала и Сашу, и Алексея, и даже Мишу. Закончилось тем, что они не на шутку встревожились и запретили отходить от них ни на шаг. Саша даже за руку её взял, не отпуская весь вечер.

Лиза же отчетливо поняла, что берегиня не позволит приблизиться к себе никому из… Мужчин? Или вообще людей.

Берегиня ждала только её.

Ей нужен был кто-то из опричников с мертвой кровью, а она ждала только Лизу.

Когда в черных, как смоль, небесах стали распускаться яркие шары магического фейерверка, в котором словно соревновались друг с другом Миша и опричники, песня берегини стала стихать. Уже лишь легким шумом витала она в воздухе, грозясь вот-вот растаять с последним плачем, с последним горьким всхлипом. И сердце плакало вместе с ней, словно что-то снова не случится, а потом… Потом будет поздно. Хотя до карачуна еще неделя почти!

— Папа! — Петя обнял присевшего на корточки Алексей. — Спасибо за такой подарок… Это…

Он что-то еще хотел добавить, но осекся. Алеша подхватил его на руки и встал:

— Это ты мой самый лучший подарок на свете. Сразу за все тридцать лет моей жизни.

Лиза чуть отступила в сторону от веселящейся толпы. Всего пару шагов от Саши, Алексея, Миши — только чтобы ветви сосны не загораживали вид на фейерверк. И тут странный плотный туман окружил её, глуша все звуки. Небо колыхнулось и стало иным. Кто-то сам забрал её кромежем, раз Лиза так долго брезговала приглашением.

Тихо плескались на берег волны. Туман накатывал густыми волнами, пряча Лизу от мира живых. Влага оседала на коже и катилась вниз как слезы, промокая высокий ворот шинели. Шуршал рогоз, вторя песенке без слов, которая теперь звучала на несколько голосов.

Лиза сделала шаг назад в кромеж, и не почувствовала его, как когда-то в Муратово. Она потерялась в тумане, не видя дальше собственной руки. Она словно ослепла.

— Пришла! — дохнуло на неё холодом в спину.

— Пришла. — повеяло водой и кровью откуда-то сбоку.

— Пришла…

Чьи-то ледяные руки принялись толкать её в разные стороны, а пламя отказывалось зажигаться на ладонях и уничтожать эту погань. Эта погань была сестрой Огня. Против сестры он идти не хотел.

Туман свился плотным жгутом, превращаясь в истекающего кровью воздушного змея. Кровь струилась, летела алыми каплями по ветру, пачкала мир и Лизу.

Кругом стоял хмурый сосновый лес, на разлапистых ветвях которого колыхались, как паутинки, остатки тумана. Только что-то подсказывало Лизе, что звать тут дедушку лешего гиблое дело. Все дышало гнилью и холодом Нави.

— Дай свободу.

— Выпусти.

— Отпусти.

— Перестань мучить.

— И мучиться сама.

Голос каждый раз не повторялся.

Лиза прикусила губу — тут она была не в силах помочь. Только поймет ли это стихия? Она напомнила очевидное:

— Ты выпила живой крови…

— Не пила! — вскипел воздух, вырываясь тугой струей даже из Лизы, так что она упала на колени, больно отбивая их о береговые камни, гладко обтесанные водой.

— Не пила.

— Заставили.

— Влили в горло.

— Убили.

— Отпусти.

— Иных не подпущу.

Лиза чуть поменяла позу — воздушный змей… Змея головой уперлась ей в колени, до боли обжигая холодом. Рябиновые капли, горькие, как варенье к чаю, яркие, обжигающие, летели по ветру, сжигая на своем пути все, что им попадалось. Сожгут и Лизу, когда их станет слишком много.

— Дедушка леший… — только губами позвала Лиза. Ответом ей был хохот со всех сторон.

— Нет его тут!

— Не придет!

— Помоги!

Лиза спросила у змеи, хоть знала ответ — тут не Софья Волкова проводила ритуал:

— Голицын, да? И император Павел.

Софье на такое власти бы не хватило — это сколько невинных душ тут погубили.

— Имен не говорили…

— Отпусти.

— Нас тут много…

— Много крови влили.

— Тридцать душ убили.

— Чтобы я кровь приняла.

— Отпусти нас.

Слова обрушивались на Лизу со всех сторон, давили льдом, хлестали воздушными кнутами, обжигали душу.

— Отдай свою кровь.

В голове еще кружились слова лешего.

Не давай им спуску.

— Дай нам свободу, — молили голоса.

Они могут забрать многое — не позволяй им этого.

— Нас тут много, — уговаривали он.

Распоряжаться твоей судьбой они не могут в любом случае.

— Отпусти наши души. Ты одна такая. И живая, и мертвая. Отпусти. Нас тут больше. Одна душа и тридцать душ… Отпусти! Это твоя судьба. Ты появилась на свет ради этого.

Давать им свою жизнь и душу — жирно им будет.

Только, кажется, выбора Лизе не предоставили.

— Ты не уйдешь отсюда…

— …пока не дашь нам свободу.

— Спеши, пока есть силы.

— Отпусти. Нет во мне уже чужой живой крови. Сестра твоя выпила. А ты дай свободу. — Змея чуть подняла голову вверх, заглядывая Лизе не в глаза — прямо в душу.

Золотые деревья.

Яркое солнце.

Синее небо.

Кипящие воды Идольменя.

Наташа, из последних сил пытающаяся вырваться из лап водного змея. Тот обвил её кольцами, удушая и по капле выжимая из неё жизнь.

Она погибла тогда. В сентябре.

Идольмень не изменился после смерти Анны. Он остался таким же бездушным.

Волны выбросили Наташино тело там, где встречается холод Идольменя и тепло Перыницы.

Воздушная змея приподняла её тело вверх, что-то выговаривая в мертвые глаза оживающей русалки. Та жадно кинулась пить кровь из змеи — русалки голодны и кровожадны. Особенно молодые русалки.

Лиза вздрогнула — о последних минутах жизни Наташи она никогда не расскажет даже Саше.

Змея вновь попросила:

— Помоги. Отпусти. Сделай то, что не закончила твоя сестра. Сделай так, чтобы её жертва была ненапрасной.

Лиза опустила голову, глядя в темную, мрачную воду. Все равно её отсюда не отпустят. Да и… Змея знала о существовании Пети. Его смерти точно допустить нельзя!

— Хорошо. Я дам тебе мою кровь. Верни Наташу. Верни её тело для погребения.

Змея без предупреждения впилась ей в шею. Стало холодно и пусто.