Кровь в наших жилах

Глава тридцатая, в которой Лиза узнает, что она плохой сыскарь

В кабинете Громова в Сыске было жарко натоплено. Алексей даже свой черный кафтан расстегнул после допроса Шульца — на самом допросе он стоически терпел жару. Он пристроился прямо на подоконнике и тоскливо смотрел в окно на погружающийся в темноту и суетящийся к вечеру Суходольск. Тени в кабинете клубились по углам, их не прогоняла даже яркая электрическая лампа под потолком. Саша привычно прислонился спиной к стене и буровил пол — размышлял. Ему даже стук пишущей машинки не мешал. Демьян морщился и печатал допрос Шульца, еле разбирая собственные каракули. Владимир быстро просматривал уже распечатанный допрос Кросса, выискивая хоть что-то. Время поджимало. Пока на Шульца не было ничего, кроме привоза русалки, а это не преступление.

Алексей разбил вязкую тишину неожиданным предложением:

— Саша… Давай пойдем к Дашкову.

Демьян даже терзать пишущую машинку перестал, тревожно поглядывая то Алексея, то на Александра. Тот оторвался от рассматривания пола и размышлений, как усыпить огненную гиену в зверинце Шульца — только её клетку так и не удавалось осмотреть в поисках тайников. Эта холера вспыхивала пламенем, стоило только кому-то приблизиться к ней. Идеальный тайник, если, конечно, тайники в фургоне Шульца все же были.

— У нас на него ничего нет.

Демьян вздохнул — этот был готов идти куда угодно и к кому угодно, лишь бы не сидеть в кабинете. Он до сих пор страдал романтикой, считая, что преступления должны раскрываться в жаркой схватке, а иначе не считается. То, что расследования в основном проходят в тишине кабинетов, ему не нравилось.

Алексей напомнил:

— Дашков медный сокол и лихо выискивает металлические жилы. Он явно земля. Он может что-то знать.

— Это не запрещено. Причем в том, что он медный — он сам признавался неоднократно. Нам не с чем к нему идти. И не предлагай запугать его ложью. Он уже был в Зерновом на момент убийства княгини и нападении на императора.

Алексей спрыгнул с подоконника и сделал новое предложение:

— Тогда давай придем с оливковой ветвью мира. Скажем, что стало известно, что император подозревает его в нелояльности. Дашков же не идиот — он должен понимать, что его атомная бомба, с которой он так носится, открытая угроза императору.

Александр в упор посмотрел на друга:

— Дашков не из тех, кто пойдет против императора.

— А вот это не имеет никакого значения. Скажем, что пошли слухи, что Дашков собирается подложить свою атомную бомбу на пути императорского кортежа. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, тебе ли не знать.

— Алешка! — не выдержал Александр. — Ты читал доклад о бомбе? Там сотня тысяч светочей. Какой путь кортежа… Там пол-Москвы уничтожит при взрыве. Если эта самая бомба вообще возможна.

— Доклад о бомбе составлял я. И главное, не наше неверие в эту бомбу, а то, что император оказался из тех, кто в подобное верит. Он твоего отца чуть не убил только из-за боязни, что тот разгадает секрет Агрикова меча. Меча, которого нет.

Демьян наклонил голову к пишущей машинке — как-то он не собирался подслушивать такие секреты. Владимир спрятался за бумагами.

Александр мягко напомнил:

— Отец там совершил ошибку — он влез в прошлое Елизаветы Павловны. Все в совокупности: прошлое Елизаветы Павловны, её право на престол и Агриков меч, который она якобы передала мне, и привело к тому, что отца чуть не убили. А княгиню Волкову вообще возможно из-за золотого сокола убили… Дашков тут ни при чем.

Алексей снова отвернулся к окну и принялся строить новые планы. Александр его отвлек, спасая Дашкова, которого случайно внесло в интриги княжеских родов:

— Лучше скажи, что там с поисками Голицына? Это интереснее в разы.

— А что там… Ничего там. Мы пока не нашли его. Дети Голицына ничего не знают. Слуги не видели его больше двух недель — точнее никто так и не сказал. Он как сквозь землю провалился. Его никто нигде не видел. Даже твой отец вел важные переговоры с консорциумом «Редкие металлы России» только с представителями Голицыных. Сам князь ни разу не телефонировал твоему отцу. Саш… Давай хотя бы Дашкова о Голицыне спросим?

Тот терпеливо напомнил:

— Тот больше недели под землей в Зерновом. Откуда ему знать о Голицыне?

— Он пропал раньше Зернового. Понимаешь? Он забился куда-то в щель гораздо раньше. И почему бы?

Александр поморщился:

— А если Голицына… Точно нет в живых?

— И кто это оказался столь любезен? — встрепенулся Алексей.

— Русалка?

— Типун тебе на язык! Бедных девушек в таком обвинять.

— А ты подумай, Алексей, над таким вариантом. Елизавета Павловна в «Орешке» под орех разделала кучу охраны. А русалки прирожденные охотницы. В обоих вариантах существования. Хоть морские, хоть наши родные.

Алексей задумался, играя вариантами, и тут кромеж подкинул папки — прямо на рабочий стол Александра. Семенов отчитался, появляясь в кабинете:

— Добрый вечер, господа! Простите, спешу, так что кратко — меня в Москве ждут. Монография Линденбраттена, подаренная Шульцем, подделка. Конкретно страницы про полозовых невест и русалок. Про русалочьи артефакты сведения ещё собираем. В папках фотографии и зарисовки русалок с Идольменя. — Он протянул одну папку Алексею, вторую Александру: — это вам лично. Еще…

Он протянул Александру блокнот с портретом Лизы:

— С Перовским поговорили — он понял, что пока писать портреты Елизаветы Павловны преждевременно. Больше так не будет. Я в Москву. Вихрев при Елизавете Павловне. Он подготовит отчет по Перовскому и Егору Ефимову.

Алексей, прочитав надпись на папке, которую ему вручил Семенов, нашел в себе силы отложить её в сторону и взял первым делом отчет по монографии Линденбраттена:

— Вот с этим мы и пойдет к Дашкову!

Александр только сильнее сжал челюсти — иногда Алексей становился полностью не управляем: словно уперевшись рогом в землю, он долбился в одну и ту же точку.

— Хорошо. Идем к Дашкову. Заодно закрою проходы к чуди, если боевые маги не справились.

Пока шли до моста через Перыницу, на котором заметили Егорку, Лиза старательно осматривалась, пытаясь представить, как Шульц и русалки попадали в Идольмень. Ручей за домом для обслуги был мелкий — это подтвердил Вихрев из кромежа. Может, ради охоты голодная русалка, настоящая морская русалка, и могла воспользоваться этим ручьем, чтобы добраться до Перыницы, но представить, что подобным способом добирались до Идольменя перерожденные русалки не удавалось. Лиза помнила, как корчился и орал от боли Алексей, а ведь он сильный мужчина, приученный к дисциплине и не раз битый судьбой. Да закричи так кто-то из барышень, превращаясь в русалку на берегу Перыницы или даже ручья, тут весь поселок бы услышал. Нет. Они превращались или в защищенном эфирными плетениями дачном доме — тут везде были звукопоглощающие сети, — или уже на берегу Идольменя. Только бегать отсюда до берега и обратно как-то накладно. Значит, кто-то, возможно, предоставлял Шульцу и его русалкам доступ к купальному домику или даже особняку. Ведь где-то должны были держать похищенную у водяного княжну. Голицыны с деньгами никогда не считались. Она бросила кромежу:

— Иван, достаньте, пожалуйста, все сведения о тех, кто снимал дома вдоль Перыницы или берега Идольменя.

Хотя берег Идольменя мимо — он покрывается льдом в отличие от Перыницы.

— И узнайте, пожалуйста, что было с Перыницей и берегом Идольменя в ночь уничтожения Огненного змея. Официального, конечно.

Что-то же заставило идти девушек в дачный поселок через лес. Их не встретили на берегу? Или устье Перыницы напрочь промерзло, мешая вернуться в поселок?

Катя молчала, только то и дело оглядывалась, словно тоже запоминала дачный поселок. Впрочем, когда уже подходили к мосту, она не выдержала:

— Заметили, тут на некоторых домах охранные плетения подобные императорским? Запрещенный для обычных домов уровень охраны, кстати. Тут массовые жертвоприношения можно во дворе дачного дома делать — никто и не заметит, ни один датчик не колыхнется.

Лиза лишь кивнула своим мыслям. Из кромежа на мосту неожиданно вывалился Вихрев, за плечо хватая пытавшегося удрать на тот берег Перыницы Егорку:

— Стоять, пострел!

Мальчишка взвыл, принялся пинаться и, кажется, кусаться, а потом затих, увидев черный кафтан и оценив серебряный оскал псов на плечах Вихрева. Тот принялся ему что-то выговаривать, но Егорка фальцетом заорал, распугивая сидящий на воде уток — те стремглав поднялись с воды, перелетая подальше:

— Ниче я вам не скажу, псы адовы! Сами растяпы! Я молчать буду!

Он гордо, настолько позволяло удерживаемое Вихревым плечо, выпрямился и тут же принялся вытирать рукавом выступившие на глазах слезы.

Иван улыбнулся:

— Эх ты, р-р-революционер! Мы же только поговорить с тобой хотим. Ничего страшного с тобой не случится.

— Я вас не боюсь! Еще чего!

— Однако… Шустрый ребенок, — пробормотала Катя.

Егорка насупился и смотрел на подошедшую к нему Лизу из-под бровей.

— Ничего я вам не скажу! — выдал он ей в лицо.

Лиза чуть наклонилась к нему:

— Добрый день, Егор.

— Не добрый! Не день! — продолжал почему-то протестовать упрямый мальчишка. У него даже шапка сбилась на затылок — Вихрев не удержался и поправил её. Егорка вздрогнул от такой заботы, шарахаясь в сторону и тут же замирая — Вихрев продолжал его удерживать.

Катя улыбнулась и достала из шинели неизвестно когда прихваченную из магуправы конфету:

— Держи, пострел.

Тот гордо отказался, снова выпрямляясь, как суровый революционер на агитках:

— Не буду! Даже не пытайтесь меня подкупить! Вы же… Вы же… — весь его кураж куда-то стремительно сгинул, и он уже гораздо тише сказал:

— Я-то думал, вы сыскари! Я думал, вы ого-го! А вы… Растяпы вы! Ни слова вам не скажу! Даже не просите. Не скажу.

Вихрев его похлопал по плечу:

— Не бойся, тебя никто не обидит. Твоя помощь нужна, а ты ведешь себя, как ребенок несмышлёный.

— Поздно ужо. Уехал Петька.

Лиза присела перед ним на корточки:

— Петька? А причем тут Петька? С чего ты решил, что мы тут из-за него?

— Не скажу! — снова принялся хорохориться Егорка.

Катя вмешалась:

— Егор, это важно. Мы помочь хотим.

— Когда могли — не хотели… — он захлюпал еще и носом, снова проходясь рукавом старого кожушка по лицу.

Вихрев отпустил его плечо:

— Егорка, если ты не расскажешь, мы и сейчас не сможем помочь.

Катя развернула бумажную обертку с конфеты и снова протянула мальчишке:

— Ешь. Вкусно же. Мне помогает успокоиться.

Егорка швыркнул носом и быстро цапнул конфету грязной, покрытой цыпками рукой:

— Благодарствую. Че надо-то? Опоздали вы. Так есть опоздали.

Егор успокоился, и Лиза наконец-то смогла его спросить, даже надеясь, что тот ответит:

— Нам господин Перовский сказал, что ты очень внимательный и умный мальчик. Нам очень нужна твоя помощь. Скажи… Когда зверинец Шульца приехал в «Змеев дол», на нем был рисунок хвостатой русалки?

Тот заинтересовался:

— А зачем мертвой бабе хвост?

— Она не мертвая. Она живая, просто с хвостом, как рыба.

— Как те бабы, что в Сосенках нашли? — понял Егорка.

— Именно.

Катя достала очередную конфету, принятую уже без возражений. Егорка отрицательно качнул головой:

— Неа. Не было рисунка такой бабы на фургоне. Да и в самом фургоне такой бабы не было — мне Петька показывал всех зверюг в фургоне. Он бы не смолчал. Не было там хвостатой бабы. Я могу уже…

— Ты ничего не рассказал о Петьке, — напомнила Лиза. — Ты сказал, что ему нужна была наша помощь. Объясни, что случилось?

— Дык… Я ж грю — неважно это. Уехал он.

— Мы нашли его и зверинец.

Егорка снова шмыгнул носом:

— Точно?

— Крест на сердце, — сказала Лиза детскую клятву.

Егорка подался к ней — она видела, как в его глазах метался страх. Страх поверить и ошибиться. Страх предать друга.

— Егор, я клянусь, я помогу Петеру.

Он сдался:

— Лан. Верю. Он папку свово до одури боится. К мамке хочет. А мамка далеко. Папка же у него не такой дурной, как у меня, но… Мнится мне, убить как и мой может… Отвезите Петьку к мамке, а? Он так этого хотел… Токмо он гордый — он вам не скажет. Помните, как приехали в Боровое?

— Помню.

Егорка важно продолжил:

— Я в тот вечер у тетки в Боровом был. К ней народу тогда набилось! Десятский Погорелов сказал, что из самого Суходольску приедут у-у-у какие сыщики разбираться с трупой. Я тогда зайцем рванул к Петьке — антересно же. Вдруг его папаша отпустил бы на сыщиков поглазеть. Токмо Петька сказал, что ему нельзя. Сказал, что надо, чтобы сыщики те сами сюда пришли. Дело, грит, для них тут есть. Он линорму выпустил из клетки и шмат мяса дал, чтоб я линорму в Боровое заманил. Токмо линорма ночью замерз, дурында. Он забился под мост и усе. Я и пихал его, и тащил, он токмо кусался и шипел. — Слова все быстрее и быстрее вываливались из Егорки — видать, устал он от чужой тайны. — Я к Петьке опять — он сказал, что судьба-а-а… Кароч, я тогда забегал туда и обратно — в Боровое и в Дол. Узнал, что вы на ночь у старосты остаетесь. Петька и сказал караулить линорму и вас. Ткнуть пальцем в дом! Я ж вам все показал! А вы!!! Вы! Вы ниче не поняли. А туды же — сыщики!

Лиза вздрогнула. Петер знал, чем занимается его отец. Он знал и пытался привлечь внимание. Наверное, чешуйки линорм по его приказу разбрасывал. И когда Егорка принес новость из Борового, Петер надеялся, что стоит увидеть зверинец, как полиция все поймет. Не поняли — их вина, прав Егорка.

Он снова сменил гнев на милость и пробормотал:

— Вы токмо Петьку не обижайте. Он к мамке хочет.

Лиза выпрямилась и машинально кивнула. Бедный Петер! Чужая страна, нелюбящий отец, который каждому встречному и поперечному выдавал, что сын не его, и афера с русалками… Он пытался, как мог, боясь за себя и свою жизнь.

Вихрев наклонился к Егорке:

— Ты Москву когда-нибудь видел?

— Неа… — Глаза у Егорки стали огромными, как плошки.

— А хочешь увидеть?

Егорка тут же заметался взглядом, ища пути отступления.

— Да не бойся ты так, — улыбнулся Иван. — Я запишу твои показания, а потом покажу Москву и в кондитерскую свожу. Самую лучшую. Слово чести.

Егорка подбоченился:

— Дурите, дяденька, да?

— Не дурю. Может, у меня у самого сын твоего возраста был бы. Я бы его точно в лучшую кондитерскую водил.

— Ха! Держите карман шире! Кто такого оборванца, как я, пустит в кон-ди-тер-скую.

Вихрев в свою очередь под тихое Катино: «Мужчины!» — подбоченился:

— А кто возразит такому, как я?

Егорка оценил черный кафтан:

— Правду гришь. — Он шально улыбнулся: — а пойдем!

— Отца твоего предупредить нужно.

— Он до первых петухов не проснется, — сдулся Егорка. — Ему че живой я, чё мертвый, все едино.

Лиза отвела взгляд в сторону — что делать с таким она не знала. Вихрев тем временем, сообщив, что за ней теперь присматривает Найденов, исчез в кромеже вместе с Егоркой.

Лиза вздохнула, понимая, что мимо судьбы Егорки проходить нельзя, но пока она ничего сделать не может. Если только Вихрев что-то сделает — поговорит с Ефимовым… По душам… Опричники умеют душевно разговаривать. Лиза понимала, что всю Россию сразу не спасешь, но сердцу от этого не легче. Так… Холера! Сейчас Петер. Потом она подумает, как помочь Егорке.

— Петер знал о преступлении, — сказала она очевидное. Она оперлась руками на перила моста и смотрела, как журчит, прыгает по камешкам в сторону Идольменя Перыница.

— Нехорошо получится, — строго сказала Катя.

— Прости? Петер сам пытался действовать. Его показания…

— Нехорошо, — повторилась Катя. — Нельзя его заставлять давать показания против отца. Даст показания — его отца и Кросса посадят. Зверинец же требует присмотра и денежных вложений. Рано или поздно деньги закончатся, и Шульц разорится. Петер же окажется в приюте в ожидании, когда мать его заберет. Если захочет забирать. Он же себя поедом съест за случившееся с семьей. Или мать его обвинит во всех грехах. Мол, не мог ради отца родного промолчать? Кто тебе те девки и кто отец… Нельзя так Петера подставлять.

— Но другого выхода пока нет.

Катя опустила глаза:

— Только и это не выход — все вешать на ребенка. Не знаю я…

Лиза напомнила себе, что Митеньке тоже было восемь. И правильный выбор он смог сделать сам. Справится с таким и Петер. Наверное. В любом случае в беде она его не бросит. Только бы он согласился помочь…