Кровь в наших жилах

Глава сорок шестая, последняя

Найти, где родился Калина, было легко.

Доехать до его исчезнувшей деревни оказалось чуточку труднее — путь занял почти три часа, то и дело заставляя бороться со сном. Даже болтавшее и взрывавшееся песенками радио в магомобиле не спасало.

Продраться через снега до затерянного кладбища, было откровенно тяжко — вокруг не было ни тропки, ни указателей, ничего. Но он все равно справился.

А вот найти могилу «Натальи», которая была Анной, оказалось проще простого. Флердоранжем был завален лишь один неприметный холмик. Это же сколько оранжерей пострадали от рук Калины! Померанцу не сезон цвести.

Нюх у него теперь был нечеловеческий, он его вел как по ниточке до нужной могилы на отшибе заброшенного кладбища.

Он снял с плеча лопату, воткнул её в сугроб и принялся за дело — сперва надо аккуратно убрать в сторону цветы, а потом раскачать и выдернуть деревянный крест, только так он сможет добраться до гроба. Но сперва надо снять шинель — жарко будет копать. Взопреет. Он теперь колдун, многое, что давалось ему легко, как магу, теперь недоступно.

В лицо ударил неожиданный свет фонаря, заставляя слепо моргать и пытаться унять непроизвольные слезы. Нюх подсказал, что опасности нет.

Он выставил ладонь вперед, заслоняясь от света.

— Ирина Сергеевна, если вас не затруднит — прошу, не светите в глаза. Они у меня перестроены для ночного зрения.

Луч стыдливо скользнул в сторону, освещая сугробы. Ирина Сергеевна с легко читающейся укоризной в глазах сказала:

— Михаил Константинович, что вы творите?

Он, качнув из стороны в сторону крест, выдернул его из мерзлой земли одним махом:

— А на что это похоже?

— На разграбление… — Луч фонаря осветил табличку на кресте, и Ирина Сергеевна прищурилась, быстро читая. — …могилы императорской семьи.

Михаил её поправил:

— Скорее, это осквернение, чем разграбление.

Он аккуратно положил крест на землю и взялся за лопату. Копать пока не стал — воткнул в землю, оперся на черенок и в упор смотрел на Ирину Сергеевну. Та нахмурилась:

— Почему Наталью Павловну… Хотя в гробу, получается, не она, а Анна Павловна… Почему её похоронили в земле?

— Потому что, во-первых, тут хоронили «Наталью Павловну Калину», а не Рюрикович, а во-вторых… Тело было в таком состоянии, что доказать, что «Наталья Павловна» не нежить, не представлялось возможным. Нежить, сами понимаете, не отпевают и на кладбище не хоронят. Сама возможность превращения кого-то из императорской семьи в нежить страшна для умов нашей Отчизны. Слова не мои — Милютин сказал.

Он принялся копать, убедившись, что останавливать его не собираются.

Ирина Сергеевна его только увещевать принялась:

— Михаил Константинович! Что вы делаете! Остановитесь… Я понимаю, что ритуал «Чувства на двоих» вы для этого, быть может, просили, но зачем…

Снова и снова втыкая лопату в рыхлую, еще не слежавшуюся и не смерзшуюся землю и откидывая её в сторону, он сказал:

— Я хочу знать… Что она… Чувствовала… Перед смертью… Я хочу знать, чтобы помочь ей и следствию… Возможно, удастся зацепить её последние воспоминания… Иных способов… Я не знаю.

— Для ритуала не нужно выкапывать тело!

Он оторвался от копки и посмотрел прямо в глаза Ирины Сергеевны:

— Русалок не отпевают. Но зная Калину, могу предположить, что он мог запросто сунуть в гроб отпетую землю. Мне нужно убедиться, что её там нет, или убрать из гроба.

Ирина Сергеевна без слов, как призрак, растворилась в темноте. Михаил принялся копать быстрее — если она телефонирует Калине, то у него всего несколько минут в запасе. Эх, не успеет! Ирина Сергеевна вернулась минут через десять, возвестив о себе прерывавшимся, громким дыханием — поскачи тут по девственным сугробам по колено высотой! В руках она держала лопату.

Михаил от неожиданности даже сбился с ритма: вогнать лопату в землю, отбросить в сторону, и снова вогнать.

Ирина Сергеевна тоже скинула шинель и положила поверх его.

— Я помогу.

— Я… — «Справлюсь» застряло в его горле — Ирина Сергеевна всерьез принялась копать. Оставалось одно — махать лопатой быстрее, чтобы ей меньше пришлось это делать.

Гроб закопан был неглубоко.

— Дальше я сам. — Михаил подставил переплетенные ладони вместо ступеньки для Ирины Сергеевны и помог её выбраться из могилы. — Отойдите подальше.

— Тело забальзамировано — оно не должно сильно пахнуть, — прозвучало обеспокоенно сверху.

Михаил вздохнул и не стал напоминать, что «Наталью» Павловну сочли нежитью.

Ирина Сергеевна сама поняла:

— Точно, нежить же…

— Именно! — он примерился и дернул вверх крышку гроба, срывая её вместе с гвоздями. Завоняло так, что глаза стали слезиться. Он быстро выхватил мешочек с отпетой землей и захлопнул крышку. Точно. Калина абсолютно безбашенный!

— Нашли землю?

Михаил отдышался, прокашлялся и кивнул, потом он понял, что Ирина Сергеевна его не видит и крикнул:

— Нашел. Отойдите от могилы подальше — вам не нужно…

Вместо этого Ирина Сергеевна скользнула в могилу — Михаил еле успел её поймать.

— Я разделю чувства с вами — Анна Павловна умирала страшно, её чувства могут и убить.

— Ирина Сергеевна, это…

— Я не уйду! — твердо сказала она. По опыту общения с Лизой он уже знал — когда барышни так говорят, спорить с ними бесполезно.

— Хорошо! — он опустился на колени, больно упираясь ими в гроб, и принялся мелком, который заранее взял с собой, выводить необходимые символы. Ирина Сергеевна виновато кашлянула и села рядом, забирая мелок из его пальцев. Она сама закончила символ, который начал выводить Михаил. Он знал, что этот символ в записке, которую дала ему вчера Ирина Сергеевна, был начертан неправильно — или Ирина ошиблась, или тот, кто ритуал описывал. Все же не зря он был лучшим в стране проклятийщиком — понять, что символ все сломает в незнакомой формуле, он мог.

— Простите, — почему-то шепотом сказала Ирина Сергеевна. — Я случайно ошиблась.

— Я понял.

Она встала, сложив руки на груди — явно злилась. Понять бы еще, на кого? На себя, за то, что не может его остановить, или на него?

Он отряхнул руки от мела и тоже поднялся, отросшим когтем протыкая себе подушечку указательного пальца.

— Начнем? — спросил он у Ирины Сергеевны, протягивая ей руку. Её пальцы крепко и без сомнений сжались на его ладони.

— Начнем.

Кровь капнула с пальца на символы, и… Михаил стиснул зубы, давясь криком.

Боль.

Чудовищная, выворачивающая душу наизнанку.

Обида, заставляющая леденеть сердце.

Гнев, застилающий глаза.

Смирение и страх — он уйдет от человеческого правосудия.

Устоять на ногах было тяжело. Чудесно пробирающая штука! Теперь можно смело использовать её на Николае Евгеньевиче Беляеве, чтобы больше не прихохатывал, зашивая человека в волчью шкуру.

Боль и гнев длились и длились, сменяясь паузами смирения и безразличия. Горло драло от непереносимой сухости. В глазах то темнело, то снова возникала та, кто вообще не заслужила этих мук. Всего лишь случайная девушка, согласившаяся из-за нужды в деньгах помочь с поисками. На неё нельзя злиться. Она лишь выполняла порученную ей работу. Да, она и та, что гнила теперь в бассейне, притащили её сюда против её воли, но смерти вместе с ней они не заслужили. Гнев снова и снова закипал в ней. Ведь ей говорила сестра, что он внутри — гниль. Они не заслужили такой смерти… Никто не заслужил.

Жаль, что чувства и воспоминания не сохранили образ того, кто это сделал. Анна больше переживала о той, кто незаслуженно разделила с ней смерть, чем о нем.

Ирина Сергеевна вздрагивала в его объятьях, её слезы промочили его мундир. Вот зря она приняла участие в ритуале. Зря! На следующем ритуале он ей присутствовать не позволит.

Когда отбушевали чужие страсти, когда Ирина Сергеевна перестала дрожать и виновато отпрянула в сторону, он молча вылез из могилы и вытащил её за руку, как рыбку.

— Прошу, стойте тут. А еще лучше вернитесь к магомобилю и ждите там.

Она платком промокнула слезы:

— Я помогу вам закопать гроб.

Он из кармана шинели принялся доставать вороньи перья, пакет с птичьими костями, склянку с зельем — он все приготовил заранее, потому что знал: в семье, где родилась Лиза, обычных, простых барышень не бывает.

— Я сам справлюсь с могилой — не беспокойтесь. Восстановлю и крест, и цветы положу обратно. Идите — вам нельзя быть тут. Прошу, идите.

— Михаил Константинович, вы не правы. Вы не имеете никакого права так поступать.

Он выпрямился:

— Вы знаете, что я хочу сделать.

— Вороньи перья у могилы, в которой похоронена барышня, умершая меньше сорока дней назад, слишком красноречивы, поверьте мне. Пусть я слабосилок, но головы на плечах это не отменяет. Вы…

— Шшш… Вы же знаете: не захочет — не откликнется.

— И все же…

— Прошу, ждите меня у магомобиля. — Он спрыгнул обратно в разверстый зев могилы.

Кажется, она его не послушалась — был слышен скрип старательно вытаптываемого снега и сдавленные ругательства. Что ж, зря. Если его загребут жандармы, то она пойдет как соучастница, а могла бы быть простой свидетельницей.

Он старательно стер прежние знаки на крышке гроба, потом начал выводить новые — нашел в книгах отца, там же где и упоминание о «Чувствах на двоих» — отец, видимо, считал его слишком простым или ненужным, раз не стал его расписывать. Этот же ритуал был описан от и до.

Потом… Потом были перья, кости, выпитое дурманящее голову зелье и много, много, очень много крови. Его крови. Последние капли живой крови улетали из него, падая на перья и не разливаясь по крышке гроба — она услышала его и приняла его помощь.

Под утро из могилы вылетела черная карга, еле заметная на фоне алеющего неба. Девица-вороница, за которую положена смертная казнь. С громким граем та понеслась прочь, и за душу убившего её Ирина теперь и ломанного гроша бы не дала. Мстивы никогда не отпускают свою жертву. Им иногда и смерть не нужна для отмщения…

Вымотанная бессонной ночью и страхами, голодная, замершая Ирина, проведшая ночь в ледяном магомобиле, отчаянно долго ждала, когда следом за каргой из могилы вылезет уставший Михаил Константинович, но он что-то не спешил. Ирина, разрывая протоптанный в снегу защитный круг, осторожно подошла к краю могилы, ожидая увидеть там труп. Трупа не было — Михаил Константинович мирно, даже чуть похрапывая, спал в могиле, свернувшись серым, заросшим шерстью клубком. Вот же волкодлак! И что с ним теперь делать? Телефонировать Илье Дмитриевичу или Елизавете Павловне? Так они первыми же и отправят в тюрьму за осквернение императорской могилы, а то и на плаху за мстиву.

— Михаил Константинович… — робко позвала она, думая, стоит ли доставать нательный крест?

Волк вскинулся, осоловело пытаясь понять, где он и что случилось? Наконец его взгляд сфокусировался на ней, и он неуверенно встал на лапы. Слышать человеческую речь из волчьей пасти было странно.

— Ирина Сергеевна?

— Утро начинается. Пора привести могилу в порядок. И не смотрите так — я сейчас отойду и подглядывать не буду. Одевайтесь спокойно.

Михаил Константинович что-то пробормотал в ответ — Ирина не расслышала, отойдя по протоптанной за ночь дорожке подальше. Оставалось надеяться, что князь умеет одеваться самостоятельно. Она ему не помощник в таком, это не запрещенный ритуал, тут пусть сам справляется. Он выбрался из могилы минут через десять. Уставший, заросший светлой щетиной, растрепанный и грязный, он ничем не напоминал сиятельного князя, второго от трона следом за императри… Императором, точнее, ведь Алексей Петрович Калина, пусть и золотой сокол, но не Рюрикович по рождению.

— Ирина Сергеевна… — позвал он, беря лопату и начиная закапывать могилу.

Она медленно пошла назад — надо помочь Михаилу Константиновичу. Звезды на небе поблекли, на службу Ирина и князь уже опоздали. Быть может, ему и все равно — его ждет Москва, то по ней увольнение ударит весьма болезненно, особенно учитывая, что её магомобиль так и не отремонтирован. Ирина, беря в руки лопату и принимаясь закапывать могилу, пробормотала:

— Как вы думаете — нас уволят? Хотя можете не отвечать. За такое точно увольняют, а я так и не решилась телефонировать в магуправу — нельзя, чтобы знали, где мы были этой ночью и что делали. Хорошо, что мне Наталья Павловна предлагала фрейлинский шифр — теперь точно пригодится.

— Не соглашайтесь, прошу! — Михаил Константинович, даже кидать землю в могилу прекратил.

— Почему? Это почетно — в моем-то возрасте. Я не думала, что могу получить фрейлинский шифр. Может, замуж даже выйду, может, останусь до самой смерти во фрейлинах…

Михаил Константинович явно обозлился — внезапно земля задрожала и сама кинулась в могилу, становясь послушным холмиком.

Ирина наклонила голову на бок, удивленно рассматривая князя:

— Не знала, что колдуны так могут — без крови и наговоров.

Тот лишь кивнул. Кажется, он и сам не знал, иначе не махал бы перед этим лопатой. Он молча вернул на место крест, Ирина возложила цветы и перекрестила могилу, произнеся короткую молитву.

Михаил Константинович стряхнул с шинели нападавший за ночь снег и накинул её на плечи, тут же передергивая ими — холодно!

— Не принимайте фрейлинский шифр, прошу…

Он предложил Ирине руку и повел по тропинке к магомобилям. Сам он при этом шел по сугробам, глубоко проваливаясь в снег. В воспитанности ему не откажешь.

— Почему?

Ему не было никакого дела до её судьбы и фрейлинского шифра, но зачем-то он же влез в её ненужные размышления.

— Я уже договорился с Громовым о квартире для вас. Нехорошо княжеское слово нарушать.

— Только-то?

— И я вас люблю. Вот это главная причина.

Она не удержалась — кто он и кто она:

— Это сумасшествие! И глупость, Михаил Константинович.

Он обиженно остановился:

— Это не то, что хочет услышать влюбленный мужчина во время признания. Хотя… — он осмотрел свои окровавленные руки, шинель всю в снегу, грязные сапоги и помявшиеся брюки: — полагаю, заслужил — выслушивать признания от пропахшего трупным смрадом мужчины тоже не предел мечтаний.

Забавно — то, что ему казалось неправильным, ей как раз пришлось по нраву. В любовь всегда идеально выглядевшего князя, закованного в мундир, как в доспехи, не верилось. А вот грязный, пропахший потом, окровавленный мужчина со спутавшимися волосами и где-то потерянной шапкой, отчего его уши алели на морозе, был живым и вполне способным мимолетно влюбиться в случайную помощницу. В любовь до гроба ей, простите, не верилось.

— Давайте вернемся к этому разговору через неделю.

— Почему через неделю? — не понял он.

— Потому что за неделю я придумаю слова, как вам вежливо отказать, а вы — забудете о своем мимолетном порыве. И все будут довольны.

Он прищурился:

— Хорошо. Через неделю. Как положено. С кольцом, букетом и дрожью в голосе.

Утро было сонным и ленивым, и голоска под ухом он совсем не ожидал.

— Пошла прочь! — он толкнул рукой заснувшую в его постели девку. Та хлопала глазами, как сова, и только бормотала извинения, собирая свои вещи, разбросанные на полу. В коридор она так и вылетела в одной спешно наброшенной на белое тело сорочке — знала, что князь не любит непослушания.

Он зарылся под одеяло и стал погружаться в медленный, засасывающий его как омут сон: он снова и снова говорил наглой Елене, что она получит сполна за смерть сестры. Он не боялся этого сна — это был момент его триумфа, он шел к своей мести долго и упорно, он знал, что руки его чисты, а смерть Елены заслужена. Она предала свою сестру — она заслужила все, что получила.

Голосок под ухом снова произнес:

— Вставай, солнышко. Вставай, любовь моя!

Он резко сел в постели — в его спальне никого, кроме Дарьи, быть не могло. Дарья ушла, так кто посмел…

Сердце пропустило удар. На широком подоконнике, болтая босой ножкой в воздухе, сидела полупрозрачная фигура.

— Кто ты?

Она улыбнулась ему и ласково сказала:

— Угадай?

Голос его сел от неожиданности:

— Анна?

Его рука скользнула по голой груди, срывая нательный крест — просто на всякий случай. Эти дуры вечно менялись, называясь именами друг друга.

— Узнал-таки… — Она спрыгнула с подоконника и почему-то подлетела к нему на широких, вороньих крыльях, которыми на миг стали её руки. Она села на край кровати, и ни одна складочка на простынях не прогнулась под ней. — Узнал-таки…

Он подался к ней, пряча крест в ладони:

— Аннушка?! Любовь моя…

Она расхохоталась, превращаясь в черную вороницу, с сияющими алыми глазами и стальными перьями в хвосте. И вот под вороницей простыни сминались — она была плотью и кровью. Она чуть шевельнула хвостом, и он дыру прорезал в матраце.

— Не стоит притворяться, — раззявился острый черный клюв. Такой запросто убить может одним ударом. — Я повзрослела, слишком болезненно поняв, чего стоит твоя любовь. И прикройся — срам видно. А я же девица, хоть и вороница!

Она тут же стала самой собой — высокой, немного нескладной девицей и отъявленной лгуньей!

Он выставил перед собой крест:

— Нет, ты не Анна… Ты Елена!

— Ты сошел с ума… Елена давным-давно потеряла свою душу, став русалкой.

Он говорил быстро — все же сердце заходилось страхом: пусть он прав в своей мести, этой потусторонней твари, которую на него напустил неизвестно кто, все равно:

— Ты лжешь! Раз за разом лжешь! Ты Елена — я говорил с девушками, ходившими в Идольмень. Им веры больше. Ты простая лгунья, которая говорит то, что ей удобно!

Он держал крест перед собой — он знал, что тот защитит его.

Вороница покосилась на его дрожащую от усилий руку и пошла обратно к окну, присаживаясь на подоконник. Кажется, тот, кто направил её сюда, не дал ей силы воли и упорства.

Она шепотом сказала куда-то в свои колени, укутанные призрачной тканью сорочки:

— Я молила тебя, я умоляла не оставлять нас там умирать…

— Ты сама виновата — ты сбежала из Идольменя и из-за тебя убили мою Анну! — он знал, что прав. Он знал — она не тронет его. Она не прорвется через защиту креста. — Ты убийца моей Анны!

Она резко развернулась к нему и заорала, открывая огромный, нечеловеческий рот, полный зубов, как у акулы, которую он видел, когда путешествовал с отцом:

— Я и есть Анна!

— Ты заслужила смерть от жажды — моя Анна тоже умерла так же, ища хоть один глоток воздуха, как ты искала глоток воды!

Она спрыгнула с подоконника и опять пошла к нему:

— Тогда ответь, зачем ты оставил Ольгу умирать вместе со мной? Она-то ни в чем не была виновата. Вся её вина в том, что она видела, как ты убил своего отца.

Он знал, что его руки чисты — он не убивал отца, это был удар милосердия.

— Она заслужила смерть! Она убила свое дитя. Сторож похоронил её дитя на опушке леса. Там все русалки были такими. Все заслужили смерть, так та… Ольга… Она не говорила, как попала в купальный дом и зачем помогала в поисках? Ей денег не хватило оплатить молчание Лесковой, вот она так и служила — за деньги. Она заслужила смерть, Елена.

— Я Анна! — снова упрямо повторила вороница. — Я говорила тебе. Я умоляла. Я пыталась доказать тебе, что ни я, ни Ольга не заслужили смерти… Даже если мне и положено было умереть, то Ольге — нет! И Ксении, которую застрелили в бассейне, тоже нет! И другим, кого ты со своим мерзким отцом заставлял превращаться в русалок, им тоже было не время умирать. Ты не судья! Ты мерзкий палач.

Он захохотал:

— Елена… В тебе проснулась совесть? Надо же! Ты признаешь, что заслужила смерть.

— Я Анна!

— Ты обычная лгунья — Анна рассказывала мне о твоих проделках: ты называлась её именем, потому что она — старшая. И потому что она цесаревна! — его рука устала держать крест перед собой, но скоро рассвет, и вороница уберется прочь, как и любая нечисть.

Вороница устало вернулась на подоконник, подставляя руку под первый, робкий лучик солнца — солнца, которое её не прогнало.

— Это ты лгун. Ты давно запутался. И я запуталась вместе с тобой. Из-за тебя я заперла сестру в Майскую ночь и сбежала с берега. Из-за тебя я попала вместо дворца в психиатрическое отделение. Из-за тебя я боялась пить воду, умирая от жажды, из-за тебя я боялась умываться и приближаться к воде — Идольмень везде! Он нашел меня, когда санитары насильно принялись меня мыть…

— Это твоя вина, не моя! — заорал он, надеясь, что слуги его услышат и прибегут спасать.

— Я и не отрицаю этого. Это из-за моей глупости Идольмень убил мою сестру. Мне отвечать за это, мне искать её душу в Нави.

— Елена…

— Я Анна! И я мстива, — она положила призрачную голову себе на колени.

— Ты не сможешь причинить мне вред! Я…

— Ты не сможешь позвать священника или мага, чтобы избавиться от меня. Я не буду молчать — все узнают, как ты убил своего отца и свалил все на нас…

— Ложь! Наглая ложь! Мои руки чисты! Я никого никогда не убивал!

— И императора не ты убивал. Ты просто приказал, да?

Он зашелся криком, устав от нелепых обвинений:

— Ложь!

— Игорь… Я тогда еще была в сознании. Я все помню. Как ты похитил артефакт, приводя отца в неистовство. Как ты добивал отца — мы с ним не справились. Так ты приказал воде уничтожить императора. Как ты орал на меня, что я тварь, заслужившая смерть… И я помню, как ты говорил, что собираешься жениться на Елизавете: она чище и честнее меня, гадины, убившей свою сестру. Я все помню. Меня не прогнать. Мне не нужен сон. Мне не нужно даже приближаться к тебе. Мне достаточно с тобой говорить и говорить. Рано или поздно ты или сам все поймешь и раскаешься, или… Сойдешь с ума. Я мстива. Я мщу не за себя. За Ольгу и других девушек, которых вы с отцом обманули. Мне не надо к тебе прикасаться. Мне достаточно быть твоей несмолкающей совестью. Поверь, заткнуть ты меня не сможешь. Совесть она такая… Неумолчная.

Первой, кто заметил странного черного ворона, неподвижно застывшего на навесе трактира напротив магуправы, была Катя — она готовила утреннюю порцию кофе на подоконнике.

— Странный ворон, — протягивая Лизе кружку с кофе, сказала Катя. — Сидит, не шевелится.

Лиза подошла к окну, рассматривая, что так насторожило Катю — ворон, пристроившийся возле украшенной к Рождеству ели, выглядел мрачно, но магдетектор в кабинете молчал — значит, не нежить. Плоть и кровь.

— Он не представляет опасности — детекторы молчат.

Катя передернула плечами:

— Все равно, странный он. — чтобы не думать о нем больше, она повернулась к окну спиной. — Лиза, ты не знаешь, что будет с магуправой дальше?

— В каком смысле — дальше? — Лиза осторожно пила горячий кофе, косясь на ворона. Тот отрешенно сидел на навесе над крыльцом. Не каркал, не шевелился, не поджимал замерзающие лапы. Но магдетектор молчал.

— Стихии свободны, — пояснила Катя. — Магическая аномалия, притягивающая в Суходольск отголоски всех заклинаний, разрушена. Теперь губернская магическая управа Суходольску не положена. Я почему спрашиваю — Максим тут будет служить, а мне, получается, место надо искать.

Лиза положила руку ей на запястье:

— Не ищи. Никто управу не тронет. Надо будет — переделаем название, только и всего.

— Хорошо, — так-то не сильно радостно отозвалась Катя. — Тогда за работу!

Она направилась к своему столу, поглядывая на пустые столы Ирины Сергеевны и князя Волкова.

Илья поймал её взгляд и пояснил:

— Мне телефонировал Михаил Константинович — они с Ириной Сергеевной выехали на срочный вызов куда-то под Ярицу. Что-то не то с кладбищем, я проверял — магдетекторы в округе не сработали, но мало ли. Приедут после обеда, в лучшем случае.

Лиза продолжала смотреть на ворона. Ей показалось, что его глаза иногда отливали алым. Только магдетекторы продолжали упорствовать — опасности нет. Отвлекая от ворона, у неё затрезвонил кристальник. Лиза не задумываясь приняла звонок и тут же захлебнулась от нахлынувших воспоминаний.

— My dear Betty… — голос с возрастом стал чуть тише, но все еще оставался таким родным…

Лиза выскочила в коридор, чтобы ей никто не мешал говорить с бабушкой. Она захлебывалась словами, рассказывая про себя, про Наташу, про Анну и Елену, про погибшую Машу, даже про Дашкова — про его сокола, конечно. Только про Митеньку она не сказала ни слова — это не её тайна. А потом бабушка сама перешла к важному:

— My dear Betty, тебе так не повезло с семьей и временем… Начало века, новые возможности, новые горизонты! Возрождение династии… Не лезь в историю с артефактами и соколами. Держись от нее подальше. Зачем тебе эта грязь, Бетти? Не для тебя она. Крови тогда много пролилось, и Дашков, чудом выживший, только вершина айсберга. Время покарает этих людей, Бетти. Не лезь во все это. Жаль только, что поздно я узнала про тебя, про Наташу, про глупеньких Энни и Элли. А еще эта путаница с переводом слов. Я говорила Шульцу, что нет у нас в России хвостатых русалок, но он настаивал, что лучше меня все знает… Ох уж эти мужчины… И артефакт воздуха наши маги долго превращали в универсальный… Иногда все так нелепо идет. Столько времени напрасно было утеряно из-за гибели русалки, из-за создания артефактов. Я говорила Шульцу, что спасать надо всех, он же настаивал, что ребенка еле как отбил с Кроссом, говорил, что вернется за Натали потом, с более мощными артефактами.

Лиза предпочла промолчать, что её любимый «Шульц» спутался с Голицыными, причем сразу обоими: и старшим, и младшим, что он играл свою игру. Хотя, быть может, он оказался приперт к стенке Голицыным? Впрочем, все равно! Потом до Лизы дошли слова бабушки. «Ребенка еле как отбил с Кроссом»… Получалось, этот Шульц, этот бравый «офицер и джентльмен» сам пользовался русалочьим артефактам? Хоть в чем-то он оказался похож на нормального мужчину. Только почему потом он стал использовать женщин из дома Лесковой? Побоялся, что Идольмень убьет их с Кроссом за Петино похищение, а разведать, что случилось с Наташей надо было? И уже осенью в Идольмене его русалки столкнулись с конкурентками — русалками Голицына старшего. Ведь чешую, наталкивая Голицына на мысль о морских русалках, по «Змееву долу» разбрасывал Петя.

Бабушка что-то продолжала говорить. Если честно — Лиза её не слушала. Мысли в голове кипели, факты находили свои места в мешанине событий, и картина случившегося менялась прямо на глазах. Лиза, сперва соединившая события в единое полотно: Голицын-Шульц-русалки, — теперь с кровью и мясом раздирала их обратно, ставя на свои места. Шульц и Голицын были конкурентами. Просто чудо, что на тот момент, когда у Голицына появились свои артефакты, Петя и Наташа уже были не в Идольмене, и чудо, что Анна не выдала тайну о существовании Пети Голицыну.

Шульц не был тварью. Какими бы не были планы у бриттов на Петю и его кровь, он честно его защищал, как мог. И ни старшему Голицыну, ни младшему его не сдал — Шульц понимал, что тогда ему никто не позволит вывезти мальчика из страны. Наверное, его задержали в России поиски Наташи или… Банально он ждал, когда ему сделают документы на Петю. То есть… Натравливал их с Сашей на Дашкова своей переделанной монографией он сам, не по указке Голицыных. Шульц действовал в интересах своей страны — он подставил Дашкова под удар, потому что тот ратовал за свою бомбу.

— …Забудь обо всем — Бог им воздаст по заслугам. Просто приезжай ко мне в гости. Я буду очень ждать.

Лиза вынырнула из своих размышлений и принялась обещать её навестить, хотя знала, что это невозможно. Дашков настаивал, что снова вот-вот будет война, что мир снова будут перекраивать и делить, что надо возвращать урановую жилу и работать над чудо-оружием. Бабушка словно сама все поняла:

— Или я приеду на коронацию Натали…

Лиза заставила свой голос звучать звонко и беззаботно:

— Устроим соревнование по конфетам, как раньше?

— Увы, дитя, мне запретили есть много сладкого. Но для вас я привезу самый лучший шоколад.

На том разговор почти и закончился. Лиза обещала регулярно телефонировать, прерывая звонок. Когда Лиза вернулась в кабинет, ворон уже улетел прочь. Ну и черт с ним!

Дни тянулись скучно и серо, особенно из-за приехавшей из Москвы Каютовой, которая усиленно шила свадебное платье для Лизы — из-за этого часто приходилось быть на примерках и стоять истуканом, пока Каютова и её подручные обкалывали её кусками ткани, драпировали и переживали, что расшить платье никак не успеют.

Саша пропадал на службе.

Наташа и Алексей где-то спрятались, вдали от шума и суеты вновь привыкая к друг другу.

Баюша воспитывала линорма и изредка наведывалась в лес. К рыжему своему, кажется. После леса она была задумчивой и крайне довольной жизнью. До весны еще было далеко, так что дело было совсем не в котятах. Кажется, Баюше нравилось возиться с рыжим и воспитывать и его.

В магуправе почти не было работы — так, редкие вызова на проверки кладбищ и привычные жалобы на сглаз, проклятья и венцы безбрачия.

Леший спал, зима давно вошла в свои права, засыпая Суходольск снегом, с которым не справлялись дворники.

Ворон периодически появлялся то тут, то там, словно преследуя Лизу, но точно ли это тот самый ворон, она не знала. Ни один магдетектор на него не реагировал.

Через пять дней Катя ворвалась в кабинет почти крича, что на неё было совсем не похоже:

— Безумная новость — мне только что телефонировала подруга из Москвы. Князя Голицына нашли без признаков жизни под окнами своей спальни. То ли сам… То ли кто помог.

— Туда ему и дорога, — резко сказал Михаил. Ирина Сергеевна при этом странно потупилась, но промолчала.

Все остальные согласились с ним. Туда ему и дорога!

Саша забрал дело о смерти Голицына себе — он стал главой Опричного сыска и непривычно смотрелся в черном, долгополом кафтане с серебряными псами на плечах. Лиза терпеливо ждала новостей от него из Москвы.

Странный ворон, который последние дни словно преследовал Лизу, появляясь то перед магуправой, то на Вдовьем мысу, то в городе, внезапно возник перед ней, когда она, возвращаясь с одинокой прогулки, замерла на крыльце охотничьего домика, утопавшего в ночной тьме — только окна, как солнышки, и светились.

Ворон ударился оземь, превращаясь в сиявшую мертвенным светом мстиву. Лиза не сразу узнала её. Мстивы всегда приходят за чужой жизнью и не уходят без неё. Чем она была виновата перед сестрой, Лиза не знала. От мстивы не уйти. Но бить первой, в попытке уничтожить её, она не стала.

— Аня? Анюта… — еле смогла прошептать она.

— Я за прощением пришла, — мстива пошевелилась, голос её был словно шелест мертвых листьев. — Прости за все, что случилось. И передай мои слова Наташе — я её так и не смогла найти. Я искала, чтобы сказать лично, но её нигде нет.

Калина не даром ел свой хлеб — он был лучшим гридем, даже мстива не пробилась через его защиту.

На крыльце молча из кромежа возник Саша — оказывается, он успел вернуться из Москвы, а Лиза думала, что он и заночует там, у своих родителей. Он встал сбоку, плечом закрывая Лизу и готовый ко всему — бить или говорить. «Говорить» у него все же чаще случалось.

— Анюта…

Прозрачная девица вздохнула, словно живая, и превратилась в птицу, резко взмывая в небо:

— Прощай!

— Не улетай! — криком остановила её Лиза. Еще можно было все исправить, ведь Анна пришла не убивать, а просить прощения — это о многом говорит. — Я хочу тебе помочь.

Вороница сделала круг над соснами, еле различимая на фоне черного неба, и села на перила крыльца со стороны Саши, чтобы не нервировать его:

— Вета, я зло. Меня не спасти.

— Я попытаюсь, просто доверься мне.

Саша уже шагнул прочь с крыльца, не боясь оставить её наедине со мстивой. Он ножом порезал кору ближайшей сосны, а потом пустил себе кровь из пальца.

Вороница только чихнула от запаха крови, но не полетела рвать Сашу и добивать его.

Над землей сонно пронеслось:

— Пошто спать мешаешь, кот драный… Я ж тебе припомню — в саму важную ноченьку приду! В брачную! Свечу держать!

Леший на совиных крыльях опустился на землю, увидел вороницу, выругался так, что сосны, как спички, к земле прижало ветром, чуть с корнями не вырвало.

— Твою же ж мать, амператрица! — Огромный рыжий парень, на фоне которого Калина хилым мальчишкой выглядел, закрыл Лизу, выставляя перед собой сиявший в ночи нестерпимо белым светом меч. Агриков меч. Леший рявкнул, не принимая отказа: — уходите оба! Я сам тут разберусь. Не для вас эта тварь!

Вороница испуганно каркнула и сжалась, становясь в разы меньше.

Лиза положила свою ладонь на огромную руку лешего:

— Это свои. Это моя сестра.

Леший скосил на неё взгляд — без присмотра оставлять мстиву он не собирался:

— Ты совсем сумасшедшая? Это мстива.

— Это моя сестра. Помоги, пожалуйста.

Леший перевел взгляд на совершенно невозмутимого Сашу:

— Драный кот, чё тут происходит?

Тот не стал возмущаться прозвищу:

— Прошу, леший, помоги.

Тот опять резко выдохнул — сосны застонали, но и в этот раз устояли.

— Это… Нежить.

Лиза вышла из-за его спины:

— Я знаю, дедушка леший.

Он скосил на нее глаз, убирая прочь меч:

— Какой я тебе дедушка… И ты, это… Амператрица, подумай хорошенько, прежде чем повторить свою просьбу.

— Я подумала. Я знаю — лучше, чем ты, никто не справится. И готовься, как растает лед на Идольмене, я тебе русалку приведу. Елену.

— Императрица, — не иначе, чем от неожиданности, леший правильно выговорил не дававшееся ему раньше слово. — Очень хорошо подумай.

— Елена четыре года была в Идольмене бок о бок с сестрой, виновной в её смерти. Четыре долгих года. И она не тронула Анну. Это о чем-то говорит?

Он лишь хекнул, рассматривая черную вороницу. Та жалась к земле и молчала, не просила за свою жизнь. Лиза вновь повторила:

— Прошу, леший…

Он пробурчал Лизе, не сводя своих золотых глаз с вороницы:

— Весной приходи! На третий год. Там видно будет!

Он порхнул вверх на совиных крыльях, крича:

— Эх, нежить бедовая, не отставай!

Вороница последний раз посмотрела на Лизу и улетела прочь, исчезая в черном небе. Через три года, значит, через три года. Это лучше, чем никогда. Саша обнял её и прижал к себе.