Кровь в наших жилах

Глава двадцатая, в которой выбирают жертвенного барана

Исток Перыницы не впечатлял — небольшой родник, вытекающий из скалы синего цвета и весело скачущий по камням в долину. Там он разливался небольшим озерцом, окруженным шепчущим по воле ветра рогозом, напитывался горячими подземными ключами, да тек себе дальше, собирая все окрестные воды, чтобы превратиться в теплую, как парное молоко, неторопливую реку.

Низкое небо дышало холодком. Звезды, которым не составляла конкуренцию умершая Луна, ярко сияли на чистом небе. Где-то в долине, в лесу, тихо ухала сова — может, леший бдел, а, может, вполне обычная птица. Ветер, налетающий порывами, трепал шинель.

Кромеж был закрыт. Не уйти щелью между миром живых и мертвомиром, не ускорить поход. Алеша вечно смеялся, напоминая: Явь и Навь, — только Александр привык так с самого детства, отец Илларион приучил.

Михаил, шедший первым, уверенно поднимался по козьей тропке среди чахлых, росших почти на голых скалах кустов. Калина и бузина, сплошь усыпанные высохшими ягодами, остались в долине. Тут душный, пряный багульник с пожухлой, коричневой после морозов листвой, густо росший у Перыницы, быстро менялся колючими, непроходимыми зарослями шиповника, цеплявшимися своими ветвями в одежду да в тяжелый, заплечный мешок — Лариса быстро собрала для них с Михаилом вещи, воду и еду в дорогу — никто не знал, как долго они пробудут под землей.

Ветер сносил в сторону болезненный, тяжелый воздух — воняло мышами, смолой и прелью. Шиповник уступил место болиголову, веху ядовитому, да ползущему по камням, стелющемуся можжевельнику, сплошь усеянному сизыми шишкоягодами. Даже странно, что их тут никто не собирал.

Раз есть тропка, значит, местные знают пещеры, только не подозревают, кто в них прячется. Или подозревают? Не даром тут не собирают ягоды ни бузины, ни калины, ни рябины, ни шиповника. Не трогают, зная, что принадлежит это все полозу.

Алесандр, мерно шагая за Михаилом куда-то в темноту почти зимней ночи, вновь проверил свой кристальник — синий огонек сигнала с ближайшей кристальной вышки мерцал на корпусе. Значит, связь есть. Только отвечать на его звонки никто не собирался или не мог. Ни Алеша, ни Соколов, ни Вихрев. Остальным не по чину знать, что Лизу похитили. Ничего, сам недозвонится — отец потом телефонирует Соколову или даже сам начнет действовать, если с Опричниной что-то случилось — сейчас возможно все, вплоть до самого страшного: полного уничтожения кромешников. И такой вариант событий нельзя исключать, раз даже Лизу смогли подловить и пленить. Верить, что её могли убить, не хотелось. Она нужна живой. Её не могли убить. Надо верить и повторять про себя: она нужна живой.

— Она нужна живой…

Михаил, кажется, расслышал — его спина напряглась, плечи чуть дрогнули, но оборачиваться и что-то говорить он не стал.

Если не сам Александр, так Соколов, или отец, или еще кто справятся — начнут поиски Лизы. Баюше и Ларисе тоже были оставлены однозначные инструкции — справятся!

Михаил замер у темного зева пещеры — запустил туда сперва огненный шар, потом осторожно шагнул сам в сырость и промозглый холод. Александр последний раз набрал телефонный номер Соколова, и недовольный голос Аристарха Борисовича неожиданно пробурчал в ответ на приветствие:

— У тебя пять минут. Я иду на совещание к императору.

Александр быстро сообщил самое главное:

— Лиза пропала. Подозреваю, вместе с охраной. Свидетель утверждает, что их поглотила земля. Датчик кристальника Лизы, оставшийся дома, расплавился. Ближайший датчик на Успенском храме отключен в связи с принятием клятвы Опричнины.

Соколов что-то сдавленно прошипел. Александр продолжил отчитываться:

— Я с князем Волковым собираюсь спуститься в пещеры к полозу. Тут кромеж недоступен, подозреваю, что и сигнал кристальника не сможет пробиться через толщу земли. Не теряйте. Запас еды и воды взяли на два дня. Все.

Соколов витиевато выругался, а потом уже спокойнее добавил:

— Прислать помощь в ближайшее время не смогу — из-за Елизаветы Павловны кромеж сейчас нам всем несколько недоступен. Ты действуешь на свой страх и риск.

Александр сухо напомнил, осматривая напоследок окрестности — мрак безлунной ночи кое-где рассыпался яркими огоньками уже спящих деревень:

— Не впервой. Справлюсь.

— Сплюнь, чтобы самоуверенность тебя не подвела, — Соколов был растерян. Хотя нет, показалось — начальство ехидно поинтересовалось: — скажи-ка, если ты прешь к полозу, на кой ты водолазную команду тогда заказал? Причем через мою голову! Я тут только и успеваю твои отписки да бумажки читать да подмахивать.

Александр вздохнул:

— Я потом все доложу.

— Поговори мне еще, щенок! Хочешь еще и до кучи Водяного найти? Не многовато будет? И Водяной, и полоз…

Хотелось ругаться, да на начальство нельзя. Александр принялся пояснять:

— У меня идея появилась: где может оказаться ненайденный артефакт управления огнем. Именно для этого я и заказал из Севастополя команду водолазов. Заказал за свой счет, так что не волнуйтесь.

— Допрыгаешься со своими тайнами — я же тебя посажу на место Калины, его — вместо себя, а сам уйду в отставку. Причем твоя отговорка про обеты и запрет на брак больше не действует.

Александр замер, все понимая. Лиза… Или все же Огнь? Лиза не настолько безбашенная все же… Огнь провел всех кромешников сразу через первоначальное пламя.

— Многие обгорели?

Соколов пробурчал, забывая, что сам говорил о пяти минутах:

— Как ни странно, почти никто. Все же мы люди оказались. Сейчас мы слабы, как никогда — будь осторожен. Никто об этом не должен знать.

— Может, сообщите императору?

Сова где-то в долине насмешливо заухала. Соколов тоже не оценил порыв Александра:

— Чтобы он нас тепленькими по казематам распихал? Нет уж, будем адскими тварями до конца… Ладно, черт с тобой и твоими тайнами. Я начну поиски…

Александр оборвал его:

— Не смейте! Не лезьте ни к Голицыным, ни к Дашкову — спугнете мне полоза. Мы до сих пор не знаем, у кого артефакт управления и один ли он.

Соколов тут же взъярился:

— Не учи, сам ученый. И вернись. Хорошо?

— Вернусь. Лиза обещала меня жердяем сделать, если я не вернусь, — странно всплыло откуда-то из глубин памяти. Александр нахмурился, но больше память его баловать не собиралась. Жаль. Он понимал, что не просто так тогда в сентябре согласился на чистку памяти, но потерянных воспоминаний сейчас было жаль.

Соколов оценил её угрозу:

— Это она хорошо придумала. Удачи.

— И вам. — Он убрал кристальник в карман шинели и шагнул под гулкие, неожиданно высокие своды пещеры, по стенам которой словно приглашающей дорожкой к полозу вилась синяя жила среди обычных светло-коричневых скальных пород, исчезая в узкой щели. Им с Мишей, кажется, туда. Только сперва нужно кое-что проверить.

Александр скинул с себя заплечный мешок и испытывающе посмотрел на замершего у выемки в скальной породе Михаила — надо было объяснить, зачем тому придется делиться кровью. Александр понимал, что тот согласится, но все равно сомнения нет-нет да и возникали в его голове. Михаил резко развернулся и первый начал, рукой указывая на скальный выступ:

— Тут жертвенник. Причем им часто пользуются, судя по всему. Гораздо чаще, чем ожидалось. Ты не ошибся — вход в царство полоза явно тут. — Он поморщился, грустно улыбнулся — в неверном свете боевого светляка его лицо гротескно оскалилось. — Саша, сколько крови надо пожертвовать? И… Думаешь, на жертвенник или?..

Кажется, его самого мучили сомнения: а согласится ли Александр?

— Думаю, надо сперва провести небольшой эксперимент, — хмуро сказал Александр. — Сколько ты крови за раз давал отцу? Вот столько и наберем. — Он присел, открывая свой мешок и ища бумажный пакет со стерильным шприцом, захваченным из больницы — ходил кромежем к Авдееву пока Лариса собирала еду.

Михаил достал из кармана складной нож и принялся засучивать рукава шинели, освобождая запястье:

— Эксперимент, так эксперимент. Куда кровь нали…

Александр его оборвал, разрывая пакет и быстро собирая шприц:

— Что ты как в каменном веке. Сейчас наберем шприцом.

Михаил задорно рассмеялся, убирая нож и принимаясь расстегивать пуговицы на шинели:

— Прогресс не стоит на месте даже в деле жертвоприношений… — Он стащил с себя шинель и мундир, бросая на камни, а потом все же достал из своего мешка небольшую железную кружку. — Только пойми одно: отцово письмо было датировано началом сентября. До землетрясения и жертвоприношения на Вдовьем мысу. Он мог добыть артефакт уже после этого, просто содержание письма не стал менять. Ты же сам это понимаешь — потому и заказал водолазов.

Александр упрямо возразил:

— И все равно, я хочу провести эксперимент. Хочу понять: использовали твоего отца втемную или он сам на все пошел. Сейчас как раз тот шанс — смогу ли я позвать полоза, воспользовавшись нужной кровью и своим даром? Хватит ли этого, чтобы обуздать стихию? Твоего отца же Лицын оперировал — ты сам говорил. Он мог зашить артефакт в ране. Я узнавал сегодня у медиков, когда брал шприцы: отторжения металлов не бывает. Наоборот, винты и разные штифты используют для лечения тех же переломов. Лицын о таком знает, не может не знать. Пусть он пока молчит об артефакте, но все может быть.

Он перетянул жгутом плечо Михаилу и уверенно ввел иглу в локтевую вену, быстро набирая кровь в шприц. Михаил протянул ему кружку:

— Давай сразу сюда — замаешься набирать полкружки шприцом.

Александр отсоединил шприц, оставляя лишь иглу в вене. В кружку медленно, тонкой струйкой потекла бордовая кровь.

Михаил, глядя в сторону, спокойно спросил:

— Выпить-то сможешь?

Александр дернул плечом, уточняя в свою очередь:

— А ты мою сможешь?

— А мне-то зачем? — Михаил развернулся, всматриваясь в Александра.

— Для полноты эксперимента. Сперва я твою, потом ты мою — проверим все версии. Стихий-то четыре. Мало ли кто и как с остальными мог поступить. Надо быть уверенным, что все варианты проверили.

Михаил расплылся в странной улыбке — он всегда предпочитал в любой непонятной ситуации улыбаться:

— Экспериментатор! А если… Не получится? Если полоз не отзовется?

Александр потемнел лицом, выдергивая иглу из вены и зажимая место укола:

— Тогда сами спустимся к нему.

Кажется, прозвучало излишне громко — эхо подхватило его слова, издевательски переделав: изо всех сторон доносилось Сашиными голосом: «К нему… К нему… К нему…»

Михаил осмотрел все закоулки, словно это могло помочь эху затихнуть, и пробормотал:

— Точно. К нему. Мы не гордые. Сами в гости придем. — Он принялся закатывать рукав рубашки, потом натянул мундир, глядя, как медленно раздевается в свою очередь Александр. — Саша… Ты не бойся и не косись так странно. Я все понимаю. Я понимаю, что иду жертвенным барашком…

Александр не сдержал улыбки: Мишка себя любил — бараном назваться так и не смог.

— …Улыбайся, улыбайся, — разрешил тот, накидывая шинель на плечи.

Александр посмотрел в кружку и залпом выпил уже начавшую сворачиваться кровь. Михаил тем временем продолжил болтать чушь, отвлекая Александра:

— Барашек я. Кудрявый. — Он даже рукой по своим длинным, и впрямь кудрявым, волосам провел. — Я же видел Лизу и лечил её. Никакое у неё не отравление ядом огненного змея. У неё сильная кровопотеря, почти смертельная. Чудо, что она выкарабкалась. Нужна вся моя кровь — отдам за неё всю. Ты не бойся говорить, когда её надо отдать. Хорошо?

Александр хлопнул Михаила по плечу:

— Ничего ты, Мишка, не понял. Жертвенный баран тут я.

Тот опешил:

— А кто тогда я?

— А ты… — Он вновь сел у своего мешка, доставая новый пакет со шприцем и собирая его. — Ты немного иное…

— Твой носильщик? Думаешь, Голицыны или Дашков, или даже оба… Они уже кормили полоза нужной кровью?

Александр лишь кивнул, сосредоточенно попадая иглой себе в вену на запястье и набирая кровь в шприц.

Михаил соображал быстро и неожиданно — он хрипло пробормотал:

— Только не говори, что я — похоронная команда… Ни за что не соглашусь на такое.

Александр твердо сказал, выпрямляясь:

— Михаил, это не обсуждается. Кем получится — тем и станешь. Я не знаю — сколько живой крови уже выпоили полозу. Может статься, что и моей крови не хватит, чтобы дать свободу стихии земли, а дать надо — иначе хозяева полоза нас всех переловят и в лучшем случае запрут в казематах. В худшем…. Миша, ты же сам все понимаешь. Сколько надо будет крови — столько я и отдам. Не бойся. Я Жердяем вернусь. Лиза обещала. — Он протянул Михаилу кружку со своей кровью: — давай-ка экспериментировать. На чей зов полоз быстрее явится, тот и…

Он замер, не зная, какой приз предложить. Михаил пробурчал:

— Тот и рассказывает потом эту историю Лизе — так, как хочет сам. И ты не перебиваешь рассказчика.

Был за Михаилом грешок — он бывал чрезвычайно самоуверен.

— Согласен!

Полоз не пришел ни на зов Александра, ни на зов Михаила, ни на поливание кровью жертвенника. И думать не хотелось, чем полоза озадачили император, Дашков или Голицыны. Может… Именно сейчас тот ловил всех опричников, ослабленных очищением огнем.

Они бродили в подземельях, судя по часам, почти двух суток. Если судить по собственным ощущениям — Александр оставил тут больше половины жизни, постоянно похлестывая уставшее тело, требующее незаслуженный отдых, напоминанием, что Лизе в разы хуже. Михаил привычно балагурил, утешая себя и Сашу:

— Ничего, обычное дело. В сказках было три железных сапога, три посоха, три железных хлеба… Мы даже обычные сапоги не сносили.

Его осипший от жажды голос эхом разносился по узким лазам, в которые давно превратилась огромная у входа пещера. Только синяя жила, то и дело исчезавшая среди светло-коричневых камней, подсказывала, что они еще на верном пути. Парило ужасно. Чем ниже они спускались, тем жарче становилось. Они давно уже скинули с себя и шинели, и мундиры, оставшись в тонких, пропотевших рубашках. Волосы слиплись грязными сосульками. Во рту было сухо, как в пустыне — не рассчитали с водой, думая, что быстро найдут полоза. Только повернуть назад нельзя. Даже ради собственного выживания нельзя.

— …взять ту же бабу Ягу или лешего в сказках — пока не отругаешь, пока не нахамишь — уважать не станут. Может, и тут?.. Ждет, когда по батюшке оттаскаем…

Александр, протискиваясь в очередную щель, в которой дюжий Мишка мог и застрять, просипел:

— Нет, хамить в гостях — последнее дело. Он сам должен понимать, что ему без нас не выжить. Он должен понимать, что мы — его свобода. Он же холоп…

— С-с-сам ты х-х-холоп! — обиженно прошипела пещера, которой раздался в стороны лаз.

Михаил вывалился из щели, поправляя на плече порванную рубашку, расплывавшуюся кровавым цветом. Алесандр тут же подставил измученному князю плечо.

Огненный шар осветил лишь малую часть пещеры — на большее его не хватило. Александр направил его дальше, вглубь, замечая каменное, известняковое кружево на стенах, сталактиты и стремящиеся им на встречу сталагмиты, широкие колонны сталагнатов в окружении переплетающихся мощных синих жил.

— Погас-с-си! — прошипела на Александра вся пещера разом — и не понять, откуда доносится звук. — Ес-с-ли ты гос-с-сть вос-с-спитанный, так зачем с-с-слепиш-ш-шь?

— Виноват, — признал свою ошибку Александр, гася огонь под сводами пещеры. Зато на ладони у него возник новый светляк — на всякий случай.

— Так лучш-ш-ше… — из тьмы огромными синими кольцами стал наползать полоз. Взгляды Александра и Михаила напрасно искали начало или хотя бы конец полоза. Он был везде — струился мощными кольцами, рождаясь прямо из синих каменных жил. Он был ими. Они все время шли за его кольцами, не понимая этого. — Нравлюс-с-сь?

Михаил фыркнул, давясь рвущимся из сухого горла кашлем:

— Ты не девица, чтобы нравиться.

— Впечатляешь, — дипломатично добавил Александр. Мысли путались от жары, мозг, казалось, плавился вместе с телом.

Из колец, заполонивших почти всю пещеру и добравшихся до ног мужчин, показалась человеческая голова — прямо на змеином теле. Не добрый молодец, но и не старец — скорее мужчина лет сорока по виду, бородатый, бровастый, неожиданно синеволосый и синеглазый. Зрачок щелевидный недобро сиял то и дело синим железом.

— Не девица — факт! З-з-значит… С-с-свободу реш-ш-шили дать? И как ж-же?

— Известно как: живая вода и мертвая вода в равной пропорции, — старательно легко, словно не о его жизни шла речь, сказал Александр. Он вытер пот, струившийся по лицу и разъедавший глаза. Михаил подался в сторону: он залечил на себе рану и теперь боль ушла.

— И?…

Кольца полоза то и дело шевелились, словно в завораживающем танце. В глазах Александра, и так больных от жара, то и дело вспышками отдавались отголоски движений полоза. Может, не лгут те, кто уверяют, что змеи танцем подавляют человеческую волю? Александр заставил себя поднять взгляд вверх и смотреть полозу в лоб, чуть выше переносицы — глазами тоже можно заворожить.

— Никакого подвоха — нас ты в качестве холопа не устраиваешь, — дипломатии в Михаиле не было, а вроде князь, вроде обучал его Константин Львович беседы вести.

Змеиные глаза на человеческой голове оценивающе посмотрели на Михаила, а потом повернулись к Александру:

— Х-х-хочешь с-с-сокола с-с-синего ж-ж-железа с-с-себе на грудь?

Пока Александр непонимающе смотрел на полоза, в ответ с явным любопытством рассматривающего его, Михаил не вовремя вмешался, еще и толкнул в бок:

— Соглашайся — равным же Лизе станешь! У вас будет равнородный брак.

Александр еле оборол в себе глупо колыхнувшуюся гордость:

— Благодарю за честь, полоз, но не хочу. Отдай железного сокола той, кто его достойна. Мне лишь помощь в поисках нужна. Пропала огненная соколица. Тебя её заставили поймать. Помоги её найти. Помоги дать ей свободу.

Голова полоза покачивалась из стороны в сторону, продолжая завораживать:

— И с-с-сил с-с-себе не х-х-хочеш-ш-шь? Без-с-смез-с-сдник?

— Скорее защитник, не выполнивший свою службу. — Признание тяжело далось Александру. Он подвел Лизу. Обещал защищать и не выполнил его. Голова кружилась. До одури хотелось пить. Мысли уже не кипели — он мало что соображал из-за полоза и жары. Только от мысли, что Лизе в разы хуже, по жилам тек лед, раздирая их.

— Х-х-хорош-ш-шо. — Хвост полоза больно ткнул в грудь. — Готовьтес-с-сь. С-с-сперва живая кровь, потом мертвая…

Александр кивнул — положение спас Михаил:

— Видимо, не хочешь ты свободы, — пробурчал он, без предупреждения зажигая огонь на своей ладони.

Полоз зашипел и дернулся назад во мрак пещеры. Михаил твердо сказал, опережая Александра:

— Сразу мертвая — живой ты уже нахлебался. И убьешь Александра — я тут же убью тебя. Сил хватит — я Золотой сокол. Поставишь на грань смерти его — я точно на столько же обескровлю тебя.

Огонь на его ладони вытянулся, превращаясь в хлыст. По пещере пронесся дикий ветер, в узел завязывающий полозов хвост. Чего это стоило уставшему Мишке, Александр не узнал — как не узнал и полоз, расшипевшийся в смехе:

— Х-х-хватит, понял, ш-ш-што с-с-силен и не вос-с-спитан. И как тебя терпят, а?

— Меня не терпят, меня любят.

Полоз приблизил лицо к Михаилу, прикрывая глаза мутной пленкой третьего века от света:

— Даш-ш-шь с-с-свободу с-с-сес-с-стре — получите вс-с-се, что х-х-хотите и даж-ж-же больш-ш-ше…

Михаил обиделся — вскинулся, задирая подбородок:

— Свободу твоей сестре я дам и без твоих посулов. Она скрыта не во мне — в жилах моего друга. Убьешь его — потеряешь сестру.

Александр улыбнулся, внезапно понимая, что это не обида в Мишке, а страх — за его жизнь.

— …Пей и помни, что сам с каждой лишней каплей забираешь её свободу, — закончил угрюмо Михаил.

Полоз, перед превращением человеческой головы в змеиную, сказал напоследок:

— Вовремя вы приш-ш-шли. С-с-самое время — пока владелец мой з-з-занят и не з-з-знает, что вы его предаете. Отпущ-щ-щу вс-с-сех-х-х, кого поймал. Только я не з-з-знаю, где ис-с-скать ваш-ш-шу с-с-соколицу. Тут вы с-с-сами… И выю мне не надо, — заметил он, глядя, как Александр расстегнул ворот рубашки. — Мне запяс-с-стья х-х-хватит.

Пальцы Александра чуть дрогнули — он понял, чем… Точнее кем может быть занят полозов хозяин. Сердце похолодело — не из-за вцепившихся в него клыков, раздирающих жилу, не из-за покидающей его крови. Из-за понимания, что сейчас, именно в этот момент Лизе нужна помощь, а он не в силах её спасти.

Огонь разгорался и в руке, и на груди, и в сердце. Жилы, точнее кровь в них, словно кипели. Рухнуть на камни пещеры ему не дал Миша — перехватил за талию и удержал на ногах.

Полоз отпрянул в сторону, облизнул длинным раздвоенным языком запястье напоследок, заживляя ранки, и тут же исчез, даже не попрощавшись и не поблагодарив.

Александра шатало, словно он опять попал в шторм, как когда-то в детстве, когда путешествовал с семьей в Стамбул на пароходе. Звуки то приближались, то отдалялись от него. Перед глазами все двоилось — похожих сталагмитов и сталактитов может быть сколько угодно, но двух Михаилов точно быть не может.

— Сашка… Мне его догнать и завязать в науз?

— Не надо…

Откуда-то, со всех сторон сразу, начали прибывать силы, причем так быстро, что тело не успевало, болью огрызаясь в ответ — так бывает после блок-браслета, когда эфир снова врывается в тебя. Казалось, еще чуть-чуть и стены пещеры обрушатся на Сашу, прихлопывая, как муху.

— Сашка, ну хоть хвост дай ему завязать, а?! Вот же холоднокровная рептилия… Найду и лапы все поотрываю… Или даже корень. Их у змей два.

— Холера… — выдохнул Саша, вспоминая, что забыл спросить о невестах. Голова летела прочь. Со свистом её покидали мысли — удержать бы в памяти главное — Лизу! Он чувствовал себя хмельным, сильно могучим и абсолютно ничего не понимающим. Только и понял, как где-то далеко полыхнул на миг знакомый эфир, чтобы тут же исчезнуть и затаится.

— Держись… — Саша вцепился в руку Миши, чтобы не потерять его тут.

— Сам держись! — возмутился тот, вливая в него ненужные сейчас силы — Сашку и так распирало, что хватило бы сил качнуть землю отсюда до самой Камчатки.

Он появившимся кромежем сделал шаг наудачу, как на маяк идя на стихший Лизин эфир и упираясь в защиту. Как муха налетает на липкую паучью паутину, так Саша влетел в неё и затрепыхался. Мишка рядом выругался и принялся помогать, разрывая эфирные плетения со встроенным для идиотов предупреждением — царским соколом.

Злость на собственное бессилие подстегивала Сашу хлеще боли, раздирающей неготовые принять столько сил эфирные каналы. Он снова сделал шаг куда-то, где должна была быть Лиза, почти кожей чувствуя её боль. Он дрожал от бессилия, и дрожала вместе с ним земля. Мишка шел следом, помогая ломать защиту.

Он слепо протянул из кромежа руку, чтобы… Чтобы найти Лизу среди переплетенья бунтовавшего эфира, отказывающегося его пропускать.

Он все же нашел её, выдергивая в кромеж.

Она разбитыми в кровь губами прошипела ему в лицо, не узнавая и даже, кажется, не видя его — глаза её заплыли черными гематомами:

— Ты мой!

Даже умирая от боли, даже растеряв все силы в истерзанном теле, она пыталась обуздать стихию, уже получившую свободу.

— Ты мой!

— Твой… — только и прошептал Саша, пытаясь её удержать на руках и вываливаясь из кромежа на дневной свет. Земля мягко приняла их с Лизой.

Миша, шипя ругательства и обещая оборвать руки и все выступающие части тем, кто сотворил такое с Лизой, принялся лечить её.

— Я сама… Справилась… Миша… — пробормотала она. — Но твой вариант мне тоже… нравится…