Кровь в наших жилах

Глава тридцать шестая, в которой Петю находят

Саша крепко держал Лизу за руку, пока кромежем шли к «Змееву долу». О чем думал Саша, она не знала — только морщинка между бровей подсказывала, что мысли те горькие. О Наташе? О судьбе Пети или об Алешкиной судьбе он задумался? Или только о поисках. Петя, если жил в Идольмене с Наташей, привык, что может дышать под водой. Осталось ли у него это умение или его забрал водяной? Если осталось, то Петю будет легко найти, а если нет? Тогда Петя сейчас где-то барахтается в ледяной воде или бредет по зимнему холодному лесу, от испуга растеряв навыки кромешника — Лиза помнила, как по первости тяжело нащупать кромеж. Были бы навыки кромешника при нем — он уже давно бы вернулся в приют, в теплую кровать. Или Петя куда-то забился, надеясь, что его не найдут и не увезут прочь из страны? Значит, поиски нельзя ограничивать только водой. Надо обыскивать и берег, и лес. Нужна помощь лешего. Иначе поиски будут долгими. Чем запугал мальчика Шульц, что тот ни слова не сказал полиции о себе и даже помощи не просил? Шульц держал его на крючке жизнью Наташи? Петя не знает, что его мама уже умерла. Лиза сцепила зубы — нельзя втаскивать детей в игры в взрослых. Это отвратительно. Так не должно быть!

Саша искоса посматривал на Лизу и молчал.

Алексей вместе с Иваном старательно медленно шагал впереди — помнил, Иван-царевич, что Лиза еще больна или снова больна, это смотря как посмотреть. Она же отдала кровь для родника с живой водой лешему, и опять страдала от кровопотери. Лиза поморщилась собственной недогадливости: чего ей стоило прислушаться к лешему — поняла бы все гораздо раньше. Он же четко давал имена парням, никогда не ошибаясь. Мишка, как ни обидно это признавать, и впрямь Иваном-дураком был — не по своей вине, по вине родителей. Он принял чужую судьбу и счастлив бы не был. Саша действительно купеческий сын — и по происхождению, и по везению. Она от него не отступится — Иван-купеческий сын все же женится на царевне, и плевать на правила! А Алешку леший вечно царевичем именовал и никак иначе, пусть никогда в России не было царевичей, а только Великие князья — леший не обязан разбираться в титулах.

Алексей распорядился Вихреву:

— В приюте поиски продолжать.

Мимо за завесой Яви летели мрачный сосновый лес и редкие огоньки далеких деревушек. Лиза запустила ладонь в завесу — та светом окутала её пальцы, утешая и обещая, что все будет хорошо.

Иван кивнул и отчитался:

— Туда вызваны все воспитатели — если Петя вернется, они телефонируют.

— Городовых… — продолжил Алексей.

— …Известили — у всех дежурных в ночь словесные ориентировки на Петю есть, фотографию в печать отдали — скоро и листовки с ней будут, — подхватил Иван. Лиза посмотрела искоса на Сашу — тот каждый раз кивал, соглашаясь с Алешкиными распоряжениями.

— Жандармы…

— Аксенову телефонировал — он обещал, что поднимет всех, усилит дежурства на вокзалах и пустит патрули по берегу Идольменя. Алешка, прекрати, — не выдержал Иван. — Я все знаю — все подняты по тревоге. Даже егерей предупредил и старост деревенских — поднимут людей для осмотра берега озера. Я даже для вашего линорма одежку Петину забрал — вдруг ваша змеина пойдет на поиски.

Лиза тихо вмешалась:

— Леший. Еще надо поговорить к лешим. И Баюшу попросить.

Алексей невнятно выругался сквозь зубы. Саша криво улыбнулся и сжал Лизины пальцы в своей ладони:

— Алешка дело говорит, — перевел он ругань на человеческий язык. — С лешим сейчас только ты сможешь поговорить. Нас он несколько недолюбливает.

Лиза смирилась с тем, что к поискам в Идольмене её все же не допустят.

— Ладно, вы идите первыми в Идольмень. Я переговорю с лешим и Баюшей, а потом присоединюсь в поисках к вам в Идольмене, если успею. Хоть и хочется посмотреть, как жили русалки, но Петя важнее.

Возмущенное шипение Алешки она пропустила мимо ушей. И зря. Тот неожиданно развернулся к ней и, продолжая идти спиной вперед, вздохнул:

— А ведь я только сейчас понял, почему водяной с меня два выкупа взял. И кровью я отплатил, и хоровод русалочий смотрел, выискивая Наташу, которой там уже и не могло быть. Я платил за Наташу и Петра. Фух, легче стало — теперь не так страшно, если Петя и впрямь в озеро сиганул: водяной не имеет на него прав, я его своей кровью выкупил. Осталось только его найти.

— Найдем, — веско сказал Саша, а Иван еще и по плечу хлопнул:

— Точняк!

Минута слабости у Алексея была закончена — он опять развернулся и скомандовал:

— Иван, головой отвечаешь за Лизу. Понял?

Тот не выдержал:

— Иногда, Алешка, ты такой зануда! Я же могу вспомнить, чей ты папаша теперь и потребовать не рисковать собой. А еще могу императорский конвой к тебе приставить.

— Ва-а-аня! Я же просто волнуюсь, — признался Алексей, вываливаясь в явь «Змеева дола»: — удачи!

Саша напоследок поцеловал Лизу в губы — Иван старательно смотрел куда-то вдаль кромежа.

— Удачи, Лиза, — он чуть отстранился, ладонями обнимая её за лицо. Большие пальцы скользнули по её губам и подбородку. — Будь осторожна.

— И ты.

Он улыбнулся, отстраняясь и запуская руку прочь из кромежа:

— Да что мне сделается! — Он, тут же опровергая свои слова, раскашлялся. — Если только простуда одолеет.

Он выпал следом за Алексеем из кромежа. Еще секунду назад был тут, а сейчас уже за завесой, словно границей между ними. Саша стремительным шагом направился в дом, свистом подзывая к себе мерзнущего в сугробе линорма. Змей опять умудрился сбежать из дома.

На сердце стало стыло на миг, словно Лиза попрощалась с Сашей навсегда. Она этого не допустит, это просто не вовремя проснулся страх. Водяной спит. Алешка его щедро напоил своей кровью — больше вода не праве что-то еще просить от парней. Им ничего не грозит, кроме простуды, а простуду Лиза лечить умеет: пара капель её крови, и все снова в порядке. С Сашей все будет хорошо. Найти бы Петю, вот кто точно в беде. Она заставила себя отвести взгляд в сторону от Саши и Алексея, что-то уточняющего у него на крыльце. Линорм, обнюхав вещи Пети, фыркнул и помчался куда-то к мосту через Перыницу.

Лиза поймала внимательный взгляд Ивана на себе. Он решил, что с ней все в порядке, и, направляясь кромежем в сторону леса на Вдовьем мысу, пояснил:

— Поиски артефактов продолжаются уже в Перынице — бассейн в купальном доме и трубу к речке проверили. Потому Саша и кашляет — простыл чутка. Он несколько раз уже хвостатым был. Я разок пробовал — ничего особенного, только боль, конечно, потрясает… Дом в «Змеевом доле» весь на два раза перевернули. Все дома Голицыных на которой раз обыскиваем. Пока артефактов нет.

Лиза, осматривая в сиянии Яви знакомую земляничную поляну, пробормотала:

— Понятно. Ваня…

Он, запуская вверх над поляной огненные светляки, превратившие ночь в день, пояснил:

— Не извольте беспокоиться, Елизавета Павловна, — я в кромеже буду — как-то леший не очень к нам хорошо относится. Я буду ждать столько, сколько нужно — не беспокойтесь. — Он чуть наклонил голову в жесте короткого прощания.

Лиза шагнула в тепло зимней ночи, стаскивая с головы башлык, потом не удержалась и сняла перчатки, даже шинель расстегнула. Поляна дышала влагой и летом — пахло пылью, созревающей ягодой и смолой. За завесой тепла неслышно падал в темноте снег, и ветер наметал сугробы. Тут же лишь дрожали резные земляничные листья, качались зеленые ягодки на длинных стебельках да жужжала одинокая сумасшедшая пчела. Родник из её крови не журчал — наверное, еще набирался сил.

— Дедушка леший! — позвала Лиза. Она присела в ожидании на сосновый корень, прижалась плечом к шершавой, теплой даже ночью коре. В голове был сумбур. Странные обрывки мыслей и воспоминаний все крутились в голове. Похороны Наташи, стук мерзлой земли о крышку гроба, провонявший водкой Алешка, Петер, который не Петер, а Петенька, её племянник, Саша, который оказывается уже несколько раз пробовал на себе артефакт, а у него не разбитое сердце. Или она что-то не знает о его переживаниях. Он сильно волнуется, что не сможет быть рядом с ней? Вот же… Не говорит о своих переживаниях, думает, что Лизе так спокойнее, а ей только больше глупостей в голову из-за этого лезет. Артефакты эти ненайденные. Если они были не при старшем Голицыне, то где они? У младшего, как там его… Княжича Игоря Голицына, ныне князя? Надо его трясти. Впрочем, Саша и сам все понимает. Не ей с советами лезть в расследование, хоть и очень хочется.

Лиза подумала, что надо взять и составить таблицу или хотя бы хронологию этой осени записать, как сегодня думала о ритуалах. Понять бы, кто все же во главе всех этих игр с кровью и соколами стоял. Найдет ли леший хоть одного свидетеля того, что случилось с Дашковым?

В голове крутились имена. Павел. Голицын. Волков. Тут же всплыло в памяти имя настоящего отца — Григорий Кошка. По словам Миши, Волков и Кошка были друзьями, но вот загвоздка — они не могли дружить. Волков Константин на дух не переносил нечисть, а Кошка для него именно ею и был. Их история с кровью и возвращением соколов связала вместе? Один за сына волновался, второй за дочь боялся? Только это и сблизило их?

А отец… Тот, ненастоящий. Павел. Каким он был на самом деле? Сразу размазней и бегавшим от ответственности неофобом или… Его история с соколами сломала? Перекорежила так, что он всеми силами от власти бегал и прятался вдали от Санкт-Петербурга, ограничившись своим мирком, в котором только семья и была? Его же с детства готовили к престолу, а он его скинул на министров да на Волкова. Откупился от него властью за то, что сделал со своим и его первенцем? Очень может быть.

Лешего все не было. Время летело прочь, оно просачивалось между пальцев, как песок, а ведь Пете нужна помощь… Лиза достала нож из кармана шинели. Из кромежа тут же вышел Вихрев. Он, качая головой, забрал у неё нож, сам разрезал кору на ближайшей сосне и приложил к ране свою окровавленную ладонь.

— Елизавета Павловна, когда уже научитесь тому, что не одна вы на свете…

Он тут же скрылся в кромеже, словно боялся, что его отчитают.

А лешего все не было. Лиза, у которой от неудобной позы затекли ноги, чуть прошлась по краешку поляны, боясь затоптать ягоды. А в мыслях продолжался кавардак.

Мария точно знала, что Лиза чужая в семье, что она нагулянная. Знала, выходит, и Наташа. Знала и боялась такой же судьбы для своего Пети — водяной же вспоян живой кровью. Зная о Пете, он бы ждал настоящей свободы — он бы требовал крови Пети, а не соглашался бы на Наташину. Получается, что Наташа кровью своей поила водяного еще до того, как он узнал о том, что она ждет ребенка с живой и мертвой кровью. Напившись живой крови, водяному только и оставалось ждать мертвую — Саша с Полозом доказал, что это возможно. Только Наташа не пускала Алексея в воды Идольменя, запрещала ему, думала, что так его спасает.

Петя… Что его ждало? Капище в осенины, вместо Лизы? Так Шульц, забравший его из озера, жизнь ему спас, сам того не зная. Или он об этом знал?

— Холера, как же трудно…

Утешало одно — теперь хоть есть чем припереть Шульца к стенке. Теперь он скажет все.

Если водяного поила кровью Наташа, тогда что случилось с той русалкой, которую опознали как «Елизавету»? Она лишилась жизни лет в двенадцать-тринадцать. Не её кровью вспаивали водяного. Может, Петя знает ответ на это? Он точно знает, кто из русалок жил в Идольмене. Впрочем, это неважно. Найти бы его живым и здоровым — он не понимает, чем рискует, отправившись на поиски в одиночестве. Храбрый, умный, талантливый мальчик. И совершенно беззащитный, потому что ребенок.

— Дедушка леший… — почти взмолилась Лиза. Часы на запястье, подаренные Сашей, показывали первый час ночи. Скоро петухи запоют в деревнях.

Дедушка леший пришел только через час, когда Лиза себе места уже не находила. Хорошо, что Иван то и дело отчитывался о поисках. О том, что прочесывают город, о том, что Баюша кружит по темным улочкам, ища следы Пети. О том, что утром точно пойдут слухи о тиграх, вырвавшихся на свободу из бродячего цирка в Суходольске — Баюша, чтобы быстрее бегать, чуть подросла до хорошего такого бабра. О том, что рыбаки вышли в Идольмень. О том, что Сашка уже не раз всплывал и отчитывался, что там, где был еще неделю назад город водяного, ничего кроме льда не осталось. О том, что Алешка баламутит все воды.

— Прости, свиристелка, — повинился леший, заметив, как бросилась к нему Лиза. — Да садись ты, не мельтеши… Садись!

Он сам показал ей пример, опуская на землю, среди земляничных листьев. Лиза, с трудом сдерживая точившую её изнутри тревогу, села рядом — знала, что спорить с лешим себе дороже. Он принялся объясняться, стряхивая с себя на землю совиные пестрые перышки:

— Далече я был, бера тебе искал. Спят все в берлогах. Приходится в сны влезать, сны их звериные смотреть. Сонный я, токмо потому и шел к тебе долго. Чаво хотела?

Лиза взяла его за руку — когти у него были острые, пальцы почти ледяные, зато сердце у лешего было большое и человеческое. Леший расцвел в неожиданной улыбке, словно таких простых прикосновений ему и не хватало.

— Дедушка леший, помоги найти в лесу мальчика. Его зовут Петр Алексеевич, ему девять лет, и он пахнет сразу и живой, и мертвой водой.

Леший как-то странно скосился на Лизин живот:

— Свиристелка, одно не пойму… И когда б ты успела? — Он даже руку свою из её ладоней забрал и чуть отодвинулся в сторону.

— Дедушка леший, — рассмеялась Лиза над подозрениями лешего. — Это ребенок Натальи и Калины.

Леший почесал своей когтистой лапой затылок:

— Ну, энтот могет. Да. Энтот наглый огонечек. Иван-царевич которой. Но Наталья. Это ж твоя старшая, да?

— Она.

— Дак… Не могет того быть. Не могет. Она же ж мертвая была, она ж русалка. Даже если и было чего у них с рыжим тем в Майские ночи… Ты не смотри так… Я не подглядывал за ними. Делать мне нечего, за русалками бесстыжими глядеть. Не могло быть дитя. Та Наталья мертвая. Я на Ладоге когда-то был, подходил, смотрел. Мертвее не бывает.

Лиза вздохнула:

— Живая она, дедушка. Это точно. — То, что она нелепо умерла пару недель назад, говорить необязательно.

Леший вскочил на ноги и принялся кругами ходить по поляне, затаптывая от волнения клубнику. Сладкий запах ягод и умирающей травы полетел над поляной.

— От подлец, от тварина…

Лиза думала, что он Алешку ругает, но леший продолжил ругаться куда-то в небеса:

— Живую душу в плену держал. Живой душой другой прикрываючись… От тварина-то.

— Дедушка…

Леший злился на обман — он взмыл в небеса, превращая руки в крылья, подлетел в Лизе и завис над ней, золотыми глазами сияя ярче солнца:

— Запомни, свиристель, запомни хорошенько — не люди они. Они иначе мыслят, выгодами своими. Им чужие жизни… Скока вона Огонь тобой игрался… Запомни — нет у них над тобой власти, душу твою, жизню твою они не заслужили. Крепко помни. Не отдай зазря жизню свою. Помни, прошу! Надо будет — и третий раз повторю, но ты запомни хорошо!

Он отлетел в сторону, продолжая ругаться:

— От же гадина водная. Живую девку в плену держал, на волю как положено отпускал в Маев день, а мальчонка у него в заложниках был. От тварина… Зла не хватат! Как так можна-та! Дитем прикрывался!

Лиза пожала плечами — она тоже этого не понимала:

— Дедушка леший… Помоги с поисками.

Он кивнул и зыркнул на неё глазами:

— Возвращайся к свовому драному коту и держись за него крепче. Не дай воздушной гадине тебя забрать у него. А я полечу. Всех подыму. До всех дотянусь. И лисы, и зайцы, и волки все пойдут на поиски. И напомни коту своему драному — он же земля. Он же ж кажную тварюшку живую может чуйствовать. Чаво он не ищет мальчишку?

— Он ищет, — оправдала Лиза Сашу. — Только немного не там. Он в Идольмене сейчас.

— Плавающий кот — чево смешнее скажи… Ну пусть… Пусть играется и ищет. Возвращайся, свиристелка, найдем мальчишку. Пусть я опоздал на десять лет, но сейчас не позволю себе башку задурить. Найду мальчонку.

Петю нашли на берегу Идольменя под утро. Он замерз, дрожал, как осиновый лист, зато Архипка, нашедший его, когда отправился на рыбалку, точно уверился — рыбалка совсем не его. Зато, кажется, спасть чужие жизни ему пришлось по нраву. Эх, вернулся бы еще отец с каторги, как обещал тот городской хлыщ… Можа тогда в полицию податься, прямо в Сыск.

Петя открыл глаза, ничего не понимая. Было жарко, было тяжко, было больно — в горле и где-то в груди. Дышать невозможно — на груди лежало что-то мурчащее и довольное. Он чуть пошевелился, и мурчание стихло, зато чем-то мокрым и шершавым, как наждачка, прошлись по щеке. Кажется, его лизнула кошка.

— Котенка… Глупая котенка, я тебя теперь учить буду. А потом еще котятки пойдут — лепота!

— Тя… Же… Ло… — он раскашлялся, и кто-то убрал с его груди мурчащую тяжесть.

Над Петей склонился незнакомый мужчина, рыжий и неопрятно заросший щетиной:

— Ну, здравствуй, Петр Алексеевич.

На плечах мужчины блеснули серебряные псы. Петя сглотнул — во рту было сухо и гадко, как песка объелся.

Мужчина не так все понял:

— Боишься меня? Говорила мне Лиза — сними кафтан…

— Вот еще… Не боюсь! У меня отец… — Петя тут же прикусил губу почти до крови — чуть не проболтался!