Кровь в наших жилах

Глава семнадцатая, в которой с болью приходят ответы

Алексей остался на берегу один. Прямая тропа звала его через лесок в неспящую Москву, но хотелось разобраться во всем, пока Леший тут и пока он отвечает на вопросы.

— И кого же я раз за разом предавал, дедушка Леший?

Леший потоптался, повздыхал, но отвечать на вопрос не захотел — рванул на серых крыльях прочь, скрываясь в дупле. Оттуда гулко, обиженно донеслось:

— Сам догадайся!

— И все же я повторю вопрос: кого я предавал?!

Крик нелепо и бессильно понесся надо льдом, отозвался гулким эхом в лесу. Только лес отвечать не стал — снова по-детски обиженно закидал шишками да иголками, а это не совсем ответ.

Глупо. Все глупо. И обида лешего, и собственный крик. Алексей сам это понимал. Он пнул в сторону черной, ледяной воды ни в чем невиноватую шишку — просто под ногу попалась не вовремя. Та с громким плюхом ушла под воду. Где-то там прячется очередная стихия, до которой никак не добраться. Только Садко да Руслав гостили на дне озерном, но их Водяной позвал в гости сам. Нет у людей жабр, чтобы добраться до водной стихии, и что делать — пока не понятно. Лизе как-то придется давать свободу Воде, но не в озеро же капать её кровь? После такого точно не выжить.

— Дедушка Леший…

— Я сплю! — донеслось из дупла, уже гораздо дальше расположенного.

— Ты про чешуйки узнавал?

— Я говорил: на третий день приходи! — Леший с уханьем вылетел из дупла и, медленно набирая высоту полетел прочь, куда-то на юг. — До трех научись считать, Иван-дурак!

Алексей только фыркнул. Крик в ответ: «Сам дурак!» — все же смог подавить.

Ветер плеснул в лицо ледяных брызг. Алексей передернул плечами — и так почти весь промок, бумажный конверт с чешуйкой в кармане брюк скоро раскиснет. Надо признать, версия Вихрева с морской русалкой была заманчива, но Алексей сегодня консультировался с биологами — других специалистов по русалкам он не нашел. Биологи однозначно предсказали незавидную судьбу морской русалки в пресных водах Идольменя на примере рыб. Разница осмотического давления пресной воды и жидкостей в морской рыбе колоссальная. Морская рыба в пресной воде просто погибнет — её разорвет от задерживающейся в тканях воды. Или раньше она погибнет от кислородного голодания — жабры не перенесут разницы в солености. Редкие рыбы приспособлены к переходу из морской воды в пресную. Ждать такого от морских русалок глупо, иначе они бы давно расселились по пресным озерам. Чешуйка не могла принадлежать русалке. Или та совсем безголовая, если сунулась в пресный Идольмень.

Ветер крепчал, бросая новые и новые брызги в лицо Алексею. Он попытался вызвать огонь, но пока вокруг него лишь огневки закружили, бестолково пытаясь высушить и прожигая тонкую ткань сорочки. Пора уходить. Москва за спиной притягательно мигала ночными огнями.

Сейчас Опричнина как никогда была слаба. Стоит кому-то предать, стоит кому-то шепнуть, что опричники растеряли временно все свои умения, и… Удар будет сокрушительным. Время, которое и так было не на их стороне, понеслось дико вскачь — сейчас каждый миг промедления грозит гибелью. Ладно, если ему — ударят-то по Лизе первым делом.

Алексей уверенно зашагал в сторону леса. Сперва под ногами хрустел быстро тающий лед, а потом пошла земля. И ведь никак не обойти её. Никак не миновать, если только как птица взлететь? Но люди не птицы. Люди не летают.

Алексея кто-то все же предал. Кто-то все же узнал, что они растеряли все свои силы.

Горло Алексея как гарротой перехватило, не давая сделать вдох. Он царапал пальцами по шее, в кровь раздирая кожу, но найти удавку не удавалось. И кромеж не отвечал, и в Навь не шагнуть — там сложно умереть.

В глазах потемнело, колени больно встретились с землей. Его повалило на бок. Пальцы его бессильно загребали песок. Алексей сипел, широко раскрывал рот, как выброшенная на землю рыба, и не мог вдохнуть. А потом все его тело прошила огненная боль. Он потерял сознание. Или даже умер. Последнее предпочтительнее — он мертвяком придет за теми, кто предал.

Прежде, чем открыть глаза, Лиза старательно прислушивалась.

Ти-ши-на. Полная. Ни звука. Ни стука. Ни шума с улицы. И где же она оказалась?

Она осторожно приоткрыла глаза, чтобы осмотреться.

Давно беленый потолок.

Осыпавшая штукатурка по углам.

Узкое, зарешеченное окно высоко под потолком. За ним тьма. Это тот же день, точнее ночь, или уже другая? Саша, поди, места себе не находит… И Калина волнуется. Или им еще не сообщили?

Жесткая кровать, байковое одеяло, соломенный матрац, тощая подушка.

Стул и стол в виде каменных выступов из стены. Поганое ведро в углу. Вот и все. Хотя нет. Еще дикий холод.

Бархатное платье с неё сдернули, оставив только не согревающую тонкую долгорукавку. Браслеты с рубашки сорвали, отчего рукава свисали с запястий длинными змеями, как у смирительных рубашек.

Левое запястье тяжело оттягивал блок-браслет, одетый прямо поверх рукава. Если не оденут кандалы, то при небольшой сноровке таким браслетом можно и убить охранника ударом в висок.

Лиза осторожно села — голова кружилась, то ли от голода, то ли «приласкал» кто, когда тащили сюда. Она всегда знала, что закончит вот так, в подобном месте, если полезет в политику. Не лезла, но все равно втянули. И вот…

Тюрьма. Понять бы еще, это родовые застенки или императорская тюрьма? По чьему приказу её сюда притащили? Голицыны, Дашковы, император? Кто приказал… Скорее всего, не император. За ней пришла земля. Это скорее Дашков.

Если это чей-то тихий княжий домик для пленников, то надежда выбраться есть. Опричнина придет за ней, тут даже сомневаться не приходится. Только доживет ли она до кромешников и в каком виде? Князьям, решившимся на такое, нечего терять, их её аристократическое происхождение не остановит. Лиза передернула обнаженными плечами — выжить бы…

Если это тюремный замок, то пытки ей не грозят — она Великая княжна, к ней особые методы дознания можно применять только по особому распоряжению. Одно но. Если она тут по распоряжению императора, то её ждет суд и полное забвение — она опасна для Федора Васильевича.

А может оказаться и тот самый «Орешек». Тогда суда можно и не ждать. И Опричнина не придет. Соколов же не выживет из ума, откровенно идя против императора? Это же гражданская война будет.

Лиза подтянула колени к груди, пытаясь согреться. Страшно представить, что её ждет, когда придет зима. Об этом лучше не думать. Её отсюда заберут. Найдут и заберут. Саша землю перевернет… Хотя лучше бы он забыл о ней и не переворачивал землю. Ему точно лучше держаться от Лизы как можно дальше — только так можно выжить.

Она уперлась подбородком в колени, натянула одеяло на макушку и принялась медленно дышать ртом, согревая собственным дыханием воздух. Понять бы еще, она одна сюда попала или вместе с кромешниками? Если Вихрев и Семенов тоже тут, то есть надежда, что они что-нибудь придумают. Или им достанется больше, только потому что они кромешники и не защищены высоким происхождением. И тогда спасать придется и их.

Лиза стукнула костяшками пальцев по стене. Так можно узнать: одна ли она? Если ей ответят на стук, то…

Руку обожгло болью, глаза заслезились, изо рта вырвался сип — эфирная защита. Тут нельзя стучать. Тут нельзя переговариваться и кричать. Тут даже шепотом разговаривать с самой собой нельзя. Такие правила были только в одной тюрьме России.

Кто-то стукнул в ответ, тоже давясь криком боли.

«Орешек»… Здесь сидели особы царской крови. Возможно даже, это камера, где держали жену первого и последнего императора из рода Романовых Петра Великого Евдокию Лопухину, а теперь тут спрятали её.

Отсюда не сбежать. Приручить сразу две стихии: земли и воды — она в блок-браслете не сможет. Даже если она вырвется из камеры, даже если прорвется к стенам — до вод Невы не добраться. Везде между стенами есть полоска земли — для надежности, чтобы стихийных магов успевала блокировать чуждая им стихия.

Огня тут нет. Только магические кристаллы, дающие тепло и свет.

Воздуха тут много, но везде магкристаллы и земля с водой, блокирующие его.

Вода за границей земли.

Земля окружена водой — стихийникам не сбежать никак. Ей же придется напоить кровью и землю, и воду — она не выживет. И это при условии, если стихии откликнутся на её зов.

Выход был, крайне болезненный, крайне неприятный, тот, про который рассказал Алексей. Так сбежал отсюда её отец. Она так сбежит только в самом крайнем случае. Ей все же хочется вернуться домой живой. Ей хочется заглянуть в Сашины глаза. Ей хочется увидеть глаза своих детей. Ей много чего хочется, и это отнюдь не власть, только никто ей не поверит.

К ней не спешили. Может, стоит покричать, постучать ногами в железную дверь с небольшим оконцем для надзирателя, только она уже знала, чем закончится подобное — болью.

Оставалось только лежать и смотреть в потолок. И думать, снова и снова перебирая в памяти куцые знания. От самых невозможных до самых вероятных.

Голод мыслям не способствовал, напоминая дикими трелями в животе.

Кто и за что её запер тут? И за какие осенние события в Суходольске?

Юсуповы. Маловероятно. Они породили слухи о ските, которым запугали княгиню. Еще выдали своим присутствием Рокотова. И все. Их можно вычеркнуть. Больше они никак не связаны с происходящим, кроме Матвея, конечно. Или его все же стоит называть теперь Ильей? Надо будет спросить его самого. Лиза поморщилась — какие глупости лезут в голову.

Колени согрелись от её дыхания, голые стопы еще нет. И кому помешали чулки?

Дальногорские. Эти что тут искали, кроме покровительства Лизы? Они запустили слухи про скит, они запугивали Лизу планами Волкова жениться на ней. И?..

Сам Волков. Хотел посадить Лизу на трон, лишив её магии кромежа. Больше ему ничего не нужно было. Его Рокотов устраивал в тюрьме — тут его действиями воспользовались Голицыны, отсиживаясь в стороне.

Голицыны. Они держали в плену Матвея. Они давали Лицыну кровь для лечения. Стал бы князь Волков давать Мишину кровь Голицыным? Решилась бы на такое княгиня? Нет, Миша говорил, что давал кровь отцу — не матери. Князь бы ни за что не выдал императорское происхождение Миши. Кровь у Голицыных из других источников. Ирония судьбы, что Лицын предложил использовать кровь для лечения именно на Волковом, чем тот и воспользовался — ему-то мертвую кровь было брать неоткуда.

Го-ли-цы-ны.

Хоть кричи в потолок!

Лиза пыталась вспомнить, что знает о них.

Голицыны происходят от литовского князя Гедимина. У них нет родства с Рюриковичами, у них нет печати сокола, и живую царскую кровь им взять неоткуда. Тогда откуда?… Если кровь утекла не от Волковых, то…

Лизу бросило в жар от очевидности ответа.

Голицыны нашли Анну или Елену. Или даже их обоих. Им всего по семнадцать, головы задурить легко и просто. И Голицыных не устраивал ни возникший как черт из табакерки цесаревич, ни сама Елизавета — сейчас каждый, кто бывал при дворе, знает её настоящего отца. Анна и Елена куда как предпочтительнее. Волкова на Наташу ставку делала, но Наташа погибла.

И Голицыны замешаны в Зерновом — Милютин об этом говорил. Премьер-министр все же не тот человек, кто будет огульно обвинять. Получается, что Дашков не причем. И Зерновое как раз ловушка для него. Если смотреть со стороны, не зная всех фактов, то получается, что Дашков, не считаясь с человеческими жертвами шел к одной цели — завладеть радиевыми и урановыми приисками, чтобы… Сделать атомную бомбу и прийти к власти. Правильно подать — Дашков самим сатаной будет смотреться в глазах простых обывателей и гарантированно вылетит из борьбы за престол. Если он не лгал на берегу оставшейся безымянной для Лизы речки, то он, как и она сама, не стремится к престолу.

Разобраться бы, кто с помощью крови управляет стихиями, а кто завладел артефактами?

Что получается?

Она осторожно прошептала в колени:

— Я — огонь. Миша — воздух. Дашков — земля. Голицыны… Вода? Или тоже земля?

И у кого же артефакты?

Возможно, у Волкова, но сомнительно. У Голицыных. И у… императора. Крепость «Орешек» не даст с таким ошибиться.

Тогда, кто напал на императора, чуть не убивая его? Голицыны? Маловероятно. Дашков? Неприятно. Все же Опричнина? Это больно. Кто-то еще неизвестный? Ничего не понятно.

Что хочет от неё император, который узнал о её существовании всего с неделю назад, когда и Опричнина? Соколов говорил — брак. Вариант. Или её уничтожение — чтобы не путалась под ногами. С последним он чуть-чуть опоздал — Опричнина успела принести ей клятву.

Дверь со скрипом открылась — её петли специально, что ли, не смазывают?

— Встать! Лицом к стене! Руки за голову!

Кажется, пришло время узнать, что же от неё хотят. Пытать её не могут — она Великая княжна, это надо помнить. Больно не будет. Будет унизительно, стыдно, долго, противно, но не больно.

Ей, больно дернув руки, надели кандалы и вывели из камеры.

Конвоиры выглядели необычно. Черные, лишенные петлиц и погонов мундиры. Ни одного знака отличия. Даже фуражки зияли дырами от снятых кокард. И оружия на поясе никакого — оно же тоже может выдать. Только и видно, как левые руки конвоиров привычно замерли, прижатые к бокам — там, где должен быть палаш. Военные. Точно военные. Не жандармы, которые и должны расследовать заговоры, но император их не считает лояльными.

Узкие коридоры, шершавые, холодные плиты под ногами.

Она тут останется навечно, если так решит император.

Что ему надо и что она может предложить? Все, что есть у неё, есть и у него.

Впрочем, предложений от неё и не ждали. Ей привели в камеру для допросов, усадили на неудобный, приваренный к полу стул, закрепили кандалы к стулу, чтобы не сбежала и замерли за её спиной, в ожидании того, кто придет её допрашивать.

Прихода императора она не ждала — сперва её будут пугать и дожимать, чтобы потом только диктовать свои условия, когда она сломается. Главное, не предать Сашу и опричнину. Остальное можно. Можно сдать Волковых, кроме Миши, можно сдать Огня, можно сдать… Кого еще? Она не знала.

Допросная была маленькая и провонявшая кровью и хлоркой. Перед Лизой стоял пустой стол, даже чернильницы на нем не было. Странно.

Вошедший — следователь? Или прокурор? — выглядел, как конвоиры. Безликий мундир, нежелание представляться, ледяной, отвратительный голос, холеное, породистое лицо, которое Лиза запомнит навсегда, чтобы потом найти и притащить в суд. Следом за ним зашел почти мальчишка, прижимавший к себе пачку бумаг и артефакторное перо. Канцелярист.

— Имя? — Мужчина за столом уставился на Лизу своими серыми, пустыми глазами.

— Светлана, — привычно сказала она.

Удар в затылок был внезапен и крайне болезнен. Голова тут же загудела, пальцы начали неметь, а в животе возник кусок льда, грозя обмороком.

— Имя. И не надо играть. Нам все о вас известно.

Канцелярист, пристроившись на уголке стола, ждал её ответа, чтобы записать.

— Елизавета, — пробормотала она. — Я дворянка. Ко мне нельзя применять пытки.

Её проигнорировали:

— Отчество!

— Григорьевна.

И снова удар, в этот раз в скулу. Зубы клацнули, чуть не прикусив язык. На глаза навернулись давно забытые слезы.

— Отчество!

— Павловна.

Забавно, что их не интересовала истина. По Лизе же видно, что она не Павловна и быть ею не может.

— Фамилия?

— Богомилова.

И снова уже ожидаемый удар.

— Фамилия?

— Рюрикович. Только это патроним, знаете ли…

— Возраст?

Хоть тут подвоха не было. Передышка между ударами.

— Двадцать три года.

— Вероисповедание.

— Православная.

И снова удар.

— Вероисповедание.

— Православная!

Глаза закрылись от боли, из них брызнули слезы.

— Вероисповедание!

— Православная!

Ноги быстро немели, рук она уже не чувствовала, еще чуть-чуть и она свалится в обморок, а они еще обязательную часть допроса не закончили. Их не интересуют её ответы. Им важно, чтобы она боялась их. Хотели бы ответов — накачали бы сывороткой правды. Так гораздо проще, чем бессмысленно бить.

Она честно предупредила:

— Еще чуть-чуть, и я лишусь сознания.

— Какие нынче нежные боевые маги пошли! — не удержался мужчина за столом. Из-за спины Лизы донеслись дружные смешки.

Кто-то сзади сказал:

— Запиши, что язычница запирается. Только и всего.

— Что ж… — мужчина за столом, кем бы он ни был, с любопытством вивисектора рассматривал её. — С официальной частью покончено.

— Вы забыли спросить сословие, титул, чин, место службы, имена и фамилии родителей, — упрямо напомнила она. Знала, что нарывается, но так до основной части, полной боли, перейдут позже.

Он сложил руки в замок и подался вперед на стуле:

— А у вас нет больше сословия. И чина вы официально лишены. И права служить на государственной службе тоже. Вы никто. Так что с официальной частью покончено. Давайте точно так же быстро покончим с самим допросом. Как вы собирались свергнуть официальную власть?

— Не поверите — никак.

В этот раз удар снес её со стула — насколько позволяла длина цепи кандалов. Лиза ударилась головой о каменный пол и, кажется, потеряла сознание.

Она пришла в себя, дрожа от ледяной воды, вылитой на нее. Её вырвало желчью. Сухие, бесплодные позывы к рвоте выворачивали её снова и снова.

— Вы так… Убьете меня… Не перейдя… К главному…

— Вы кромешница. Вы живуча, как таракан. Хватит давить на жалость. Встать!

Она с трудом, шатаясь, встала и села обратно на стул, пальцами вцепляясь в него, чтобы следующий раз попытаться удержаться. Игра началась. Игра сломаться и сдать сегодня только мертвого князя Волкова. Остальных у неё нет права предавать.

Пока играем в гордость. Потом сломаемся. Потом… Потом, быть может, придет император. С ним можно поговорить. Быть может.

Пережить бы допросы до его прихода. Скольких ей придется сдать, прежде чем удастся поторговаться с императором?