Кровь в наших жилах

Глава двадцать первая, в которой Лиза пытается собрать себя

От лечения Лизы Михаила отстранили, и он вернулся в имение. Гнев буквально душил его, стоило только вспомнить избитую, умирающую от слабости Лизу, пытающуюся храбро улыбаться, чтобы им с Алесандром, сильным, самостоятельным мужчинам, не было страшно. Сил сидеть в давящим на плечи душном доме не было, и Михаил собрался и направился на берег Перыницы — чем быстрее он найдет берегинь, тем быстрее для Лизы закончится этот непрекращающийся кошмар.

В темноте и беспамятстве было привычно хорошо. Только она помнила, что отсиживаться в стороне ей нельзя. Надо собираться с силами и действовать.

Она прислушалась к себе — боли не было. Значит, её все же пролечили. Последнее, что она помнила — изумленный, бледный, как смерть, Саша и разъяренный Миша. Калина… Она, как яркие бусины на нитке, перебирала воспоминания: император, Вихрев, Семенов, Катя, Саша, Миша… Калины в её воспоминаниях не было. Удалось ли его найти? Или с ним все хорошо, а император лгал ей, чтобы сильнее запугать? Отчаянно хотелось в это верить. Она устала терять.

Вокруг царила тишина, изредка разбиваемая чьим-то затаенным дыханием. Кажется, она в безопасности. Лиза осторожно открыла глаза и долго смотрела в белый, украшенный лепниной потолок. Что-то она не была уверена, что в больнице, даже императорской, так украшают палаты. Может, повезло, и она не в больнице? Она не в Москве? Где она?

Лиза обвела взглядом огромную комнату: шелковые обои зеленого цвета, дубовые панели по низу стен, знакомая с детства крепкая мебель, высокие окна в частых переплетах рам. Через разноцветные стекла лился сумрачный зимний свет, когда не поймешь: утро ли, день ли. Может, даже вечер. Лиза поняла, где она — охотничий домик на Вдовьем мысу. Спящий в «ушастом» кресле Саша откуда-то узнал, что это её самое любимое место на свете. Её и её ненастоящего отца. Или не стоит так называть императора Павла? Он не знал, что она не его, и растил как собственную дочь. Лиза нашла в себе силы улыбнуться — иногда некоторым везет и у них бывает два отца, как у неё. Жаль, что сказать это она не может ни одному из мужчин. Они уже умерли. Благодарить и любить их надо было при жизни.

Она с нежностью посмотрела на Сашу, укутанного в плед и привалившегося к «ушастой» боковинке каминного кресла. Он зарос щетиной, осунулся, но был рядом с ней. Она не будет молчать и скрывать свои чувства, принимая их как должное. Она и ему, и их детям, если дадут небеса, всегда будет говорить о своих чувствах, чтобы потом глупо не жалеть. Только бы было у них это самое общее будущее. Она же убила императора. Следующая на престол — она. Холера!

Она заставила себя двигаться — хватит лежать в кровати и терять время… Память жаром обдала Лизу, напоминая о боли. Она крепко сжала глаза: боли не будет! Хотя бы сейчас. Она встала и осторожно, на цыпочках пошла в ванную комнату — ей надо привести себя в порядок. От неё пахло не тюрьмой и кровью, конечно, но лекарствами и какой-то гадостью вроде дезинфектантов.

Эфирные плетения в доме были обновлены — звуки в ванной не помешают Саше спать. Будить его не хотелось — слишком бледным он выглядел. Пусть поспит и наберется сил. Кто и что с ним сделал?! Найти и… И… И предать суду!

Лиза быстро приняла душ, полотенцем высушила волосы, почистила зубы, оделась в заботливо кем-то приготовленное и оставленное на стуле: белье, теплые чулки, шерстяное платье выше щиколоток, — обулась в удобные туфли. Наверное, Саша взял сюда Ларису, иначе как объяснить, что все Лизе было как раз? Она подошла к высокому окну и принялась бездумно смотреть, как по воле ветра чуть колышутся высокие, с золотистыми стволами седые сосны. Папа настаивал, чтобы вокруг дома вольготно рос лес. Мама хотела прирученный садовником парк. Это был единственный раз, когда отец смог настоять на своем — ни парка, ни сада тут так и не появилось.

Лиза прислонилась горячим лобом к стеклу. Оно приятно холодило. Находиться в четырех давящих на плечи стенах, напоминающих о тюрьме, не хотелось. Она так давно не была на улице, не дышала свежим воздухом с ароматом свободы. Сейчас не хотелось ни с кем встречаться, не хотелось выслушивать сочувствующие слова и речи, не хотелось смотреть в глаза, на дне которых плескались волнение за неё и не заданные вопросы о самочувствии. Она хотела собрать себя по кусочкам сама.

Она открыла окно и, сев на подоконник, спрыгнула вниз, в кусты пожухлых астр: это была единственная уступка отца маме — цветы вдоль дома. Хорошо, что охотничий домик был всего в один этаж.

Лиза бездумно пошла по песочным, размытым дождями дорожкам в сторону Идольменя. Там можно было посидеть на мостках, с которых когда-то рыбачил отец. Туфли утопали в мокром песке, оставляя за собой четкие отпечатки. Её не потеряют. Возможно даже за ней следят через кромеж. Пусть.

Лес был тих. За ним давно не смотрели, и кое-где валялись поросшие мхом ветви, встречался и ветролом, и обломанные, словно зубастые пни, покрытые оранжевыми кружевными дрожалками — Лиза сорвала один гриб и сунула в рот. Знала, что вкуса особого не будет, но отказываться от дара было глупо.

Кажется, леший все же не уследил за лесом — на небольшой прогалине Лиза заметила сплошной желтый ковер из гусиного лука. Яркие звездочки трепетали на ветру, словно приглашая угоститься. Только сейчас чеснока не хотелось. Хотя отец бы не прошел мимо — стал бы собирать и нахваливать. Он любил такие дары леса, уча и Лизу не проходить мимо. Зря он родился императором, хотя обычным крестьянином он бы вообще не выжил.

Дальше Лизу позвали дрожащие на ветру белые ветреницы, чтобы смениться своими желтыми товарками, заполонившими следующую полянку — словно леший играл тут в шахматы: клеточка белая, клеточка желтая. А потом попались фиолетовые хохлатки, нежные фиалки, медуница… Леший очень старался.

Лиза поклонилась в пояс:

— Спасибо, дедушка Леший, порадовал. Только не переживай — я в порядке. Честно.

Сова где-то далеко ухнула, не соглашаясь с ней. Спорить не хотелось — Лиза помчалась по тропинке дальше, как в детстве, когда спешила за отцом: через лес, потом по деревянной лестнице, ведущей к водам Идольменя, потом по песку вдоль кромки озера, потом снова по дереву — по старым мосткам, кое-где уже прогнившим и провалившимся.

Она села прямо на доски, как в детстве. Подтянула колени к груди и уперлась в них подбородком. Смотрела, как ветер гнал на берег мелкие волны, как они с шумом плескались о мостки, разбивались и снова неслись дальше, чтобы выброситься на песок и вернуться обратно в озеро.

Холодно не было. Только чуть зябко и совсем немного голодно. Дрожалки Лизе не хватило, но возвращаться в дом под жалеющие взгляды не хотелось. Пока еще не настолько голодно. Пусть Саша выспится. Его же поднимут тут же, стоит ей вернуться.

Она вспомнила главное и прошептала в холодные воды:

— Ты мой. Я знаю — ты слышишь меня. Ты же хочешь свободу? Приходи — я могу её тебе дать. Только я. Иные будут использовать тебя как холопа.

Идольмень продолжал спокойно плескаться, словно её слова его не волновали.

Наверное, стоило капнуть крови, чтобы вода её услышала. Лиза даже нашла, где можно от мостков отломать острую щепку, чтобы проткнуть палец, но только при мысли о боли, которая тут же возникнет, стало дурно. Её бросило в жар, звучащий отрешенным голосом императора. Сердце забухало в грудной клетке, как перепуганная птица рвется наружу. Лиза сцепила зубы — она тут одна, и она в безопасности. Не хочет вода сейчас ей отвечать — ответит позже.

Она в безопасности, а вот Идольмень — нет.

— Только запомни, Идольмень, может оказаться поздно. Даже на глубине тебя могут достать — артефакт воды неизвестно в чьих руках.

Озеро и тут промолчало, глухо стуча волнами о мостки.

За спиной раздались мерные шаги, пугая до одури — Лиза резко обернулась на спокойный голос Саши:

— Лиза, это я. Не пугайся.

Он, одетый по-домашнему в простой костюм и наброшенную на плечи шинель, нес в руках плед и корзину, откуда вкусно пахло выпечкой.

Саша сел рядом, тяжело опускаясь на мостки. Корзину он поставил сбоку от себя.

— Лиза…

Он накинул ей на плечи плед и запустил под него своих огневок — она и не заметила, как замерзла. Все же гулять в одном платье несколько легкомысленно. Зима скоро. Саша серьезно рассматривал Лизу, словно пытался понять: насколько она больна. Вот именно от таких взглядов она и хотела тут спрятаться, чтобы собрать себя воедино из разбитых императором кусочков.

— Я в порядке.

Наверно, это прозвучало излишне горячечно, потому что Саша снова бессильно повторил, как молитву:

— Лиза…

Она сама подалась к нему, прислоняясь к крепкому, неудобному, твердому плечу. Саша обнял её, прижимая к себе.

— Я не лгу. Потом, может, не буду в порядке, но пока — терпимо. Потом это будет приходить во снах или в темноте, но пока… Не стоит беспокоиться. И не стоит из-за этого пропускать службу.

Он нахмурился и долго в упор смотрел на неё. Кажется, она сказала что-то не то или не так подобрала слова.

— Стоит, — твердо сказал он. — Ради тебя стоит пропускать службу или даже сменить её. Это во-первых. Во-вторых, сегодня воскресенье. А в третьих, я сам пока отстранен от службы. Почти по тем же причинам, что и ты. Кровопотеря.

— Император или?..

Саша улыбнулся, привычно отворачиваясь в бок:

— Полоз. Я дал ему свободу. Баюша сказала, что именно земля тебя забрала — мы с Мишей пошли к полозу, чтобы остановить его.

Лиза не совсем его поняла:

— Почему не к Дашкову?

Саша достал из корзины свою серебряную фляжку и протянул Лизе:

— Сбитень. Пей — согреешься.

Она послушно сделала глоток густого, сладко-горького лета.

Саша, продолжая с улыбкой рассматривать её, принялся пояснять:

— Мы с Мишей пошли не в Дашкову, потому что князь Волков, тот, который Константин Львович, в своем прощальном письме написал, что один из артефактов у императора. Дашков же, предположительно, управлял полозом кровью.

Лиза, протягивая фляжку Саше и наблюдая, как он делает большой глоток чуть запрокидывая голову назад, как ходит вверх-вниз его острый кадык, пробормотала:

— Дашков, кажется, стоит за нападением на императора.

— Возможно, — согласился он, протягивая фляжку назад Лизе. — С этим еще предстоит разобраться.

— Ты завтра выйдешь на службу? — она тут же сделала глоток, прячась от Саши за фляжкой.

Он мягко ответил, меняя румяный, пропахший ванилью сладкий пирог на пустую уже фляжку:

— Это не от меня зависит.

Лиза что-то подобное и ожидала. Она уставилась вдаль, бездумно отрывая кусочки от пирога и закидывая их в рот.

— Не надо быть при мне сиделкой, Саша. Я знаю — это будет возвращаться во снах, это будет то и дело напоминать жаром стыда и боли, из-за случайно оброненных слов. Но я выдержу. Я смогу. Не стоит.

Он сильнее прижал её к себе:

— Лиза… Зачем тогда вообще нужны друзья? Зачем тогда вообще нужен я, если у меня нет даже права тебя поддержать и утешить?

Горло перехватило удавкой боли:

— Я не это хотела сказать… Я не хочу тебя к себе привязывать, Саша. Вот что я хочу сказать.

— Лиза, друзья, семья, возлюбленные — это и есть душевные привязанности. Это нормально.

Она призналась куда-то в пропахшую бергамотом шинель:

— Я слишком долго была одна.

— Я тоже. Просто позволь мне и другим быть рядом с тобой, когда тебе нужна поддержка.

— Саша… А давай…

В Лизе заговорила шальная храбрость.

— …а давай поженимся?

— Лиза… — он тихо рассмеялся ей куда-то в макушку.

— Меня кидает из крайности в крайность?

— Именно. — Его сухие, чуть царапающие губы поцеловали её в висок. — Сейчас пост. Свадьбы не играют. Придется подождать месяц. Хотя не будь пост, я все равно отказался бы сейчас от свадьбы. Ты достойна и белого платья, и длинного шлейфа фаты, чтобы жизнь была такой же длинной и счастливой, как она… Я не хочу, чтобы, вспоминая свадьбу, ты вспоминала и ту допросную.

Лиза вздрогнула:

— Кстати о допросной… Я императора убила.

Он мягко поправил её:

— Не ты — Огнь. И не убила — его императорское величество тайно отбыл на переговоры с бриттами.

— Саша…

Он опустил голову, заглядывая ей в глаза:

— У тебя не было выбора. Точнее у Огня. У тебя бы просто не хватило сил — это сделал Огнь, а не ты.

— Я его не остановила.

Саша подтвердил:

— И хорошо, что не остановила. Я все равно бы тебя нашел, но… — он сцепил зубы и не смог договорить. Лиза сама его поняла — он же видел её после допросов. Он боялся, что её бы искалечили или просто забили до смерти.

— Он искал Агриков меч, — вспомнила Лиза самое главное. — Он хотел уничтожить Опричнину.

— Вот как… Необычно.

Она рассмеялась ему в грудь — иногда её и Сашины оценки происходящего не совпадали:

— По моей градации это — холера!

— Согласен — холера!

Лизу обдало болью стыда — она вспомнила о Сашином отце:

— Прости, я виновата в том, что на твоего отца напала земля. Это из-за Агрикова меча, который я разделила между тобой и Алексеем.

Саша потемнел лицом — кажется, у него была своя версия случившегося.

— Это Катя выдала императору секрет. Она не хотела, её тоже серьезно допрашивали.

Саша медленно, задумчиво кивал к такт своим мыслям. Хотела бы Лиза знать, о чем он думал. Сердце почему-то замирало.

— Саша?

— Он побоялся, что отец разгадает загадку Агрикова меча и пустит его в производство. Л-л-логично…

— Саша?

Он вскинулся и опомнился:

— Прости, забываю, что ты не в курсе. Я не рассказывал же тебе о своей семье. Виноват. Агриков меч — сложный артефакт, мой отец — владелец самой большой фабрики по разработкам и производству защитных артефактов. Получается, что причины и следствия совсем разные. Я ошибся в оценке происходящего. Получается, что Голицыны или кто-то еще обманули даже императора. То есть нам противостоял не император даже, а кто-то за его спиной.

— Что?

Саша заглянул ей в глаза:

— Думаешь, император позволил бы вызвать именно Огня? Для Агрикова меча достаточно огненного змея, а вызвали — стихию.

— Холера… — Лиза оледенела. Она-то думала, что император — главный враг, остальные будут поменьше. Получается, что ошибалась. — То есть спокойной жизни пока не предвидится. А я так хотела заняться расследованием полозовых невест. Я устала от интриг. Я хочу простое расследование, Саша. Простое и понятное.

Саша не удержался от смешка:

— Простое и понятное?

Она повторила за ним, тоже почему-то смеясь:

— Простое и понятное. Тебе говорил Алексей о…

Саша тут же посерьезнел, теряя свою и так редкую улыбку:

— Алеша пропал. Он не найден до сих пор. Полоз по приказу императора или своего теневого дирижера смог поймать много опричников. Мы не досчитались больше половины. Сейчас перерываем все тюрьмы — удалось найти почти тридцать человек…

Лиза не сдержала громкого вдоха — он сказал: «человек!» Не псов, не опричников, не кромешников.

Саша странно глянул на неё и продолжил:

— …многие обескровлены, некоторые сильно избиты… Но Алексея пока найти не удалось. Так о чем мне не успел рассказать Алеша?

— О русалках. О морских русалках. Помнишь, сказку Андерсена? Может, с учетом зверинца Шульца тут замешана не наша нечисть, а заморская?

Саша задумался, глядя в холодные воды Идольменя.

— Что ж…

Лиза напомнила:

— Перовский. Помнишь, он говорил про Шульца?

— Все, мол, у нас не так, все через пень-колоду. И леса не те, и нечисть не та, и животины у нас другие…

— Именно. Иная нечисть — это русалки. У них живые и хвостатые, а у нас утопленницы с ногами.

Саша кивал и хмурился. Лиза старательно замолчала, не напоминая разницу в названии зверинца — откуда-то же взялся «господин» на фургоне. Может, вместо этой надписи там раньше красовалась именно русалка?

— Я запрошу таможенную декларацию. Шульц при въезде должен был указать всех животных. Посмотрим, что там с русалками. На них не нужны паспорта: ввез одну — вывез другую… Никто и не заметит разницы, ведь записана же русалка с хвостом. Хвост есть. Все в порядке. Еще и Хумай эта орущая, чтобы скрывать возможные крики о помощи…

Лиза пыталась успеть за его мыслями — с Вихревым они пошли по другому пути.

— Ты думаешь, дело в Наталье или мне?

Саша напомнил:

— На картине Перовского ты тоже присутствовала. Шульц и его хозяева прицельно ехали за царской русалкой.

— Только русский колорит им все испортил. Наши русалки оказались не хвостатыми.

— Именно.

— И Шульцу или еще кому-то пришлось заняться амулетами, чтобы превращать в русалок обычных женщин.

— Умница, Лиза.

Она задумалась:

— Уже удалось опознать тела? Или хотя бы найти имена предположительно исчезнувших девушек?

— Этим занимается Владимир. Отчет будет только завтра утром — я сам отвлекся от расследования почти тогда же, когда и ты. Полагаю, что девушки были скорее всего из дома Лесковой — родителям, направившим своих дочерей к ней, не до жалоб в полицию, что дочери не вернулись домой. Только с Лесковой все трудно. Там высокие покровители.

Лиза кивнула, соглашаясь с ним. Он сунул ей в руку новый пирожок и сам принялся что-то задумчиво жевать. Саша то и дело смотрел в воду и думал. Лиза старалась ему не мешать, но вопросы так и теснились в ней. Особенно её волновала кровь. Все всегда почему-то упирается в кровь Рюриковичей.

— А мертвой кровью Наташи можно границу вскрыть?

Саша отрицательно качнул головой:

— Нет. Нужна именно живая.

— Как ты думаешь, Шульц нашел Наташу?

— Главное, что он не нашел тебя… — Он повернулся к ней, напоминая и так понятное: — ты в отличие от нее живая.

— Саша, все равно зверинец Шульца надо проверить и обыскать.

— Пока у нас нет для этого оснований. Все только на догадках, Лиза. У нас нет причин, чтобы выписать ордер на обыск. Даже если Шульц поймал Наташу, то все равно максимум, в чем его можно обвинить, так это в неподобающем обращении с умершим. Все. И для начала зверинец надо найти — из-за присяги зверинец ускользнул. Я телефонирую Соколову — он запретит выпускать зверинец Шульца из России.

— Мы сдадимся? — опешила Лиза. Такого от Саши она не ожидала.

Он посмотрел на неё и неожиданно поцеловал в висок.

— Лиза, конечно, мы не сдадимся. Будем искать зверинец. Будем искать кто разбрасывал чешуйки по дачному поселку. Будем ждать заключения судебного хирурга — может, Карл Модестович что-то сможет нам найти интересного.

— Я думала, заключение уже готово.

— Нет. Еще нет. Он сказал, что не готов назвать причину смерти без изучения микропрепаратов. Сама знаешь, там дается пять дней: покраска, нарезка, изучение… Завтра, надеюсь, результат уже будет готов.

Лиза мрачно отвернулась и уставилась в воду. Белые барашки волн кружились вокруг камней подводного войска. Её-то завтра не пустят на службу. Её, быть может, вообще тут запрут. Она любила Вдовий мыс, но быть его пленницей она не хотела.

— Лиза?

— Прости.

— Ты…

Она со вздохом призналась — Саше тоже тяжело, зачем его мучить еще и своими загадками:

— Я чувствую себя ненужной и лишней, Саша.

— Разве? А кто сейчас дельную мысль с русалкой подсказал?

Она встала, сдаваясь:

— Пойдем. Наверное, пора пить лекарства или что там положено делать больным.

Он поднялся вслед за ней:

— Никогда не умел болеть. Тяжко это…

Лиза не сдержала улыбки — он в больнице чем только не занимался в сентябре: и рисовал, и сказки выслушивал, и допросы устраивал.

Саша бросил на ней косой взгляд, словно оценивал её состояние. Лизе пришлось напоминать:

— Я в порядке, честно. Может, ночью станет хуже, а пока все хорошо.

Он протянул ей свою руку:

— Ты или я?

Лиза сглотнула — он предлагал шагнуть кромежем. Пришлось признаваться:

— Я так и не научилась.

Он поймал её холодные пальцы, поцеловал кончики, согревая своим дыханием и предложил:

— Тогда самое время начать учиться. Спуску нам никто давать не будет, даже со смертью императора игра не закончилась.

— Мне кажется, что Анна или Елена в плену Голицыных.

Саша кивнул:

— Возможно. Это бы объясняло игру Голицыных с Волковым и с императором, если за ней, конечно, стоят они. — Он напомнил: — ты так и не ответила: ты или я?

— Давай я. Только помоги, хорошо?

Она закрыла глаза. Саша шагнул куда-то в сторону по мосткам, осторожно потянув её за руку за собой. Она доверчиво пошла за ним, пытаясь почувствовать дом. Или кромеж больше не их дом, а всего лишь щель между мирами, как говорил Дашков?

Тихо плескался Идольмень, пахло влагой и мокрым песком. От воды тянуло холодом. Кромеж и не думал отзываться. Лиза вздохнула — она устала чувствовать себя бесполезной.

Саша прижал её к себе, целуя:

— Солнышко мое, еще получится. Просто не пришло твое время. Ты устала и голодна. После ужина продолжим, только и всего. А завтра назло всем выйдем на службу. Что-то не нравится мне все происходящее. Совсем не нравится.

Чуть дальше, за Вдовьим мысом, колыхалось на кромке мира между водой и землей рыжеволосое, бледное мужское тело с ярко-синим длинным вуалевым хвостом. Небольшие волны словно пытались забрать его обратно в озеро, только руками мужчина цепко ухватился за песок. Жаль, это не то, что удержит на земле.