Крушение

Глава 13

Клара сидела и смотрела дефиле. Стройные манекенщицы сменяли одна другую, демонстрируя новую коллекцию, — дразнящую, романтичную. Переливающиеся ткани, неожиданные разрезы, кружева. Кружева и определяли найденный дерзкий стиль, их было не много, но они были тем звучным аккордом, который задавал тон, привлекал внимание. Клара не могла не отдать должного красивым платьям, они радовали взгляд, но мысли ее были заняты другим. Мысленно она была с Жозе, он таскал коробки, помогал осветителям, в любую минуту готов был таскал коробки, помогал осветителям, в любую минуту готов был прийти на помощь, одно поднести, другое подать.

Лейла, заглянув в зал, дружески кивнула Кларе, но та ее не увидела, так была занята своими мыслями, а точнее, чувствами.

Больше всего работы у Клементину было, разумеется, после дефиле, которое прошло с необыкновенным успехом. Он таскал коробки с платьями, с аксессуарами, потом ящики с аппаратурой. Клара сидела в уголке и смотрела, как он работает, словно это был лучший из показов мод.

— Рафаэла! Похоже, Клара влюбилась не на шутку! Представляешь, она была со своим грузчиком у вышивальщицы, потом привезла его на своей машине сюда и теперь любуется, как он таскает ящики, — с невольной улыбкой проговорила Лейла.

— Не может быть! Интересно взглянуть на необыкновенного мужчину, который так ее взбудоражил.

И Рафаэла, любопытная, как все женщины, выглянула, чтобы увидеть героя Клары. Приглядевшись к черноглазому коренастому человеку в черной рубашке и джинсах, она побледнела.

— Он и тебя сразил наповал? — насмешливо поинтересовалась Лейла.

— Это мой брат, — прошептала Рафаэла. — Я даже не знала, что его выпустили. Не нужно, чтобы он меня увидел.

— Не увидит, — успокоила ее Лейла. — Главное, ты успокойся. Неужели тот самый? А ты уверена? Ты же видела его в последний раз подростком.

— Ну и что? Потом я видела его портреты в газетах. Прочитала его историю. И обратилась к Марте за помощью, я просила ее отговорить Сезара давать такие ужасные показания. Тогда-то мы с ней и подружились. Мы обе считали, что Клементину виноват, но убил в состоянии аффекта, из ревности.

— И что это меняет? – спросила Лейла, накапав Рафаэле успокоительного, видя, насколько она взволнована.

— Многое, — Рафаэла выпила успокоительное и с признательностью взглянула на Лейлу. – Это не смягчает вину, но уменьшает наказание. Он мог отсидеть не двадцать лет, а пять. Я боюсь, что за эти годы он только озлобился…

— Поэтому ты откроешь ему объятия с криком «Я твоя сестра!»? – Лейла выжидательно смотрела на Рафаэлу.

— Да нет, что ты. Я люблю его, он был добрым, хорошим мальчиком, но что общего у нас может быть теперь? Хотя, конечно, я хотела бы ему помочь...

— И помоги. Но сама оставайся в стороне. Ведь и он не слишком о тебе волновался. После того как отец выставил тебя из дома, он не пытался узнать, что с тобой случилось, жива ты или умерла. Умоляю тебя, не спеши!

В этот миг в ателье вошел Клементину и, извинившись, забрал одну из коробок. Вскоре заглянула и Клара попрощаться, Клементину закончил работу, и они уезжали.

— Нам понравилось, как твой друг работает, — сказала Рафаэла, — и мы постараемся подыскать ему работу получше.

Глаза Клары засияли от удовольствия. По дороге они встретились и с Анжелой, и Клара с большим удовольствием представила ей Жозе.

— Мы уже знакомы, — медленно сказала Анжела, — вы ведь приходили ко мне наниматься на работу.

Жозе Клементину молча наклонил голову.

— Мы очень спешим, — очаровательно улыбаясь, сказала Клара. – Чао! Я забегу к тебе при первой же возможности, дорогая.

Анжеле очень хотелось удержать эту сумасшедшую, которая с очаровательной улыбкой летела прямо в бездну. Она попыталась что-то ей сказать, что-то предложить, но та махнула на ходу рукой и ушла, оживленно беседуя со своим спутником.

Кларе хотелось отпраздновать этот день. Мало того, что Жозе начал работать, у него сразу же появились перспективы на будущее. Значит, не одна она видит в нем достоинства, значит, он и в самом деле замечательный человек. Господи! Неужели наконец-то ей повезло, и она повстречала того, о ком мечтала? Доброго, порядочного человека, с которым можно построить семейную жизнь, который будет заботиться о ней и о доме?! Да, так оно и было. Этот человек шел с ней рядом, и Клара чувствовала себя такой счастливой, какой, пожалуй, никогда и не чувствовала.

Клементину слушал ее очень серьезно.

— Я приглашаю тебя в ресторан, — сказала Клара. — Мы поужинаем, поговорим, отпразднуем сегодняшний день.

— Отпразднуем, — согласился Клементину. — Нам есть что праздновать.

— Вот и я так думаю, — закивала Клара.

— А что, сеньора Анжела Видал, которую мы с тобой повстречали, твоя хорошая знакомая? — осведомился Клементину.

— Можно сказать, подруга, и даже близкая, — рассеянно ответила Клара, потому что они уже сидели за столиком, и она внимательно изучала меню, хотя и без меню прекрасно знала фирменные блюда этого уютного местечка.

— Если она твоя близкая подруга, — сумрачно проговорил Клементину, — то, значит, ты меня больше не захочешь видеть.

Клара недоумевающе взглянула на него. Она никак не могла взять в толк, о чем он ведет речь.

— Клара, я не врал тебе, но многого не рассказал, — проговорил сурово да Силва, и было видно, что слова даются ему с трудом.

— Я тебе тоже много чего не рассказывала, — отозвалась она, а про себя подумала: «И не расскажу».

— Может быть, и у тебя много тайн, — сказал он с вздохом, — но ни одна из них не сравнится с моей.

— Ты женат, — догадалась Клара, и сердце у нее упало.

— Был. У меня две дочери, они уже взрослые.

— А жена? Ты с ней развелся?

— Я убил ее, Клара. Застукал с двумя мужиками и убил. Меня судили и дали мне двадцать лет. Я отсидел и вышел. Потому мне и работу никто не дает.

Клементину все выпалил, и ему, как ни странно, стало легче. Зато Кларе... Такого удара она не ждала, это был удар ниже пояса.

— А почему ты мне сразу не сказал? – спросила она тихо.

— А почему сказал сейчас?

— Потому что хочу, чтобы ты все узнала от меня, а не от своей близкой подруги. Я приходил к ней, просил работу и заполнил анкету. В ней все написано черным по белому.

— Извини, мне надо выйти, — сказала Клара.

Ей нужно было побыть одной, собраться с духом, справиться с истерикой, а так хотелось закричать в голос, рыдать, биться головой о стенку. Но она справилась. И они даже вполне пристойно поужинали фирменными блюдами в уютной обстановке. И Клара довезла Клементину до дома и даже сказала: «До свидания», хотя ни о каких свиданиях не могло быть и речи. А потом еще выслушала все, что говорила ей Марта, у которой, наконец, нашлась минутка, чтобы высказать все свои волнения.

— Я не могу быть спокойной, — говорила Марта, — потому что у тебя с юности тяга к опасным подонкам.

— Я изменилась, — сказала Клара, — человек, с которым я встречаюсь сейчас, необыкновенно высоконравственный, честный и работящий.

В ее тоне прозвучала такая горькая ирония, что Марта только и сказала:

— Боже мой! Боже мой!

Но и она поняла, что Клару лучше оставить в покое. Только у себя в комнате Клара дала себе волю и до рассвета проплакала. Клара плакала, а Клементину ругался. Он ругался с Аженором, отводя душу за все случившееся в этот дурацкий вечер. Ему показалось, что все злые силы ополчились против него. Злые? А может быть, добрые? Как бы там ни было, но именно в этот день Аженор наткнулся на тайничок Клементину, где он прятал все, что нужно для… Чего? Фейерверка? Взрыва? Ведь когда-то он был первоклассным пиротехником. И сейчас снова экспериментировал с взрывчатыми веществами, пугая Жаманту. Жаманта охотно рассказал бы «крестному» — так он называл Аженора — про «бум-бум», которые устраивает Клементину, но он боялся. Жаманта всего боялся, всех боялся, разговорить его могла только Сандра. Перед Сандрой он млел и не мог ей ни в чем отказать, а она еще и угощала его рюмочкой-другой, после чего он разбалтывал ей все секреты. Навели на этот тайник Аженора Куколка и Агустиньо. Им все не давали покоя отцовские сто тысяч, выигранные в лотерею. Вот и на этот раз они шарили по всем углам, ожидая, что, может быть, повезет. И были уверены, что повезло, потому что, сунув руку в шкаф, на дальней полке обнаружили сверток — бумажный, шуршащий. Но это были всего-навсего заметки о торговом центре Башня. Братья плюнули с досады, но Аженор, покопавшись и обнаружив еще и взрывчатку, посмотрел на все иначе.

Для начала он хорошенько отругал двух лоботрясов, которые только и знают, что занимаются глупостями.

— Идиоты! Что я, сумасшедший, чтобы свои деньга в дурацком шкафу хранить?! — орал он. — Я припрятал их в надежном месте, не чета этой лачуге, этому проходному двору!

Он костерил и ругал на все корки двух младших, чтобы отбить у них охоту лазить куда ни попадя, потому что вмиг сообразил, что его старшенький задумал недоброе, и мало того, что сам снова сядет в тюрягу, но еще и всех их под монастырь подведет. Аженор не хотел окончить свои дни в тюрьме, он ее как огня боялся. А эти дураки наткнутся на заначки Клементину, растреплют кому-нибудь, полиция нагрянет и возьмет его с поличным, а заодно и всех остальных. Террористический акт, и точка.

Аженор с нетерпением ждал Клементину, чтобы вес ему высказать.

— Я знаю, что ты задумал, — встретил он его. – И не дам взорвать «Вавилонскую башню», лучше сразу в полицию сообщу!

Клементину сначала сделал вид, что ничего не понял, но очень скоро отец допек его, и он гаркнул:

— Не лезь не в свои дела и оставь меня в покое! Я сделаю то, что должен сделать! Двадцать лет жизни я потерял из-за этой сволочи Сезара Толедо! Ровно двадцать. Это он пудрил мозги присяжном и твердил, что я представляю опасность для общества. Вот теперь он у меня узнает, какую я представляю опасность!

— Опять в тюрьму захотел?

— Почему бы и нет? Мне там все знакомо. Это ты за двадцать лет меня даже ни разу не навестил. Я сидел за решеткой, как зверь, а ты ни разу ко мне не выбрался! И теперь будешь учить меня, что мне делать и чего не делать? С какой стати? Захочу и разрушу эту пакость, и никто мне не указ!

— Нищий вроде тебя никогда не провернет такое дело, — с пренебрежением сказал Аженор, и, право, лучше бы не говорил. Клементину так и взвился от этих слов, а вернее от отцовского пренебрежения.

— Не провернет? Это я-то? Ты что, хочешь сказать, что я неудачник? Ноль без палочки? Так вот я разрушу башню хотя бы для того, чтобы заткнуть тебе рот! Если уж я родился в дерьме, и отец у меня дерьмо, и сам я в жизни не добился, то я хотя бы разрушу то, чем гордится этот проклятый город!

— Я заявлю на тебя в полицию! – угрожающе заявил Аженор.

Клементину схватил его за руку:

— Пошли! Сейчас! Немедленно! Только имей в виду, что еще и доказательств потребуют! Ты им что, вырезки из газет предъявишь? Да они над тобой посмеются и упекут тебя в сумасшедший дом как выжившего из ума старика с манией преследования. Лучше оставь меня в покое. Я в тюрьме узнал, что такое закон, что можно делать, а чего нельзя. Так что ты со мной не шути! А жить буду в сарае! От вас ото всех подальше. А попробует кто-нибудь вмещаться!

Клементину был зол на весь свет, и на себя больше всех. Он любил свою жену, от этого такое и получилось. Увидев ее с двумя мужиками, он не только голову — себя потерял. Что произошло дальше, он даже не помнил, очнулся уже за решеткой. О защите, о наказании он и не думал. Одна мысль сверлила его: как это может быть, что ее нет на свете? И неужели я... Как это может быть? По местам он все расставил уже много позже, в тюрьме. И на жену посмотрел совсем другими глазами. Любить-то он ее любил, только вот женой она ему никогда не была. И тогда он поклялся себе, что больше никогда не влюбится. И еще поклялся, что отомстит тому, кто отнял у него двадцать лет жизни. И теперь не собирался отказываться от своих клятв. Потому так и ругался. А может быть, он ругался потому, что готов был отказаться? По крайней мере, от одной из них? Спать они разошлись, так ни о чем и не договорившись, недовольные друг другом, и поутру завтракали, не глядя друг на друга.

— Опять поссорились? — огорченно спросила появившаяся из комнаты заспанная Шерли. — Помиритесь, сделайте милость!

— Как помиришься, когда он сам не знает, чего хочет? – недовольно пробурчал старик, мгновенно растаяв перед своей любимицей. И, взглянув на сына, процедил сквозь зубы: — Обидишь ее, из-под земли тебя выкопаю. Помни об этом!

Аженор не любил жену, не любил сыновей, дочь выгнал на улицу и ни разу о ней не вспомнил. А если кто-то напоминал ему о ней, равнодушно говорил, что она давно умерла. Но вот в младшей своей внучке души не чаял, и, не будь у Шерли такого ангельского характера, она бы из старика веревки вила. Но Шерли чувствовала одно: все вокруг нуждаются в любви, все тоскуют без тепла и ласки, и старалась всех согреть своим щедрым горячим сердцем. Была и у Шерли своя тайна, своя сердечная рана: ей очень нравился Александр. Александр, который был без ума от Сандры и казался Шерли таким добрым, таким участливым. Шерли считала сестру красавицей, себя — уродиной, ни на что не рассчитывала, ничего не ждала и становилась просто счастливой, когда он появлялся в их доме. И вот она увидела, что он выходит из машины, остановившись у их дома, и просияла улыбкой.