Вернувшись из Понта-Поры, Энрики стал еще задумчивее. Мало ему было денежных неприятностей, к ним прибавились еще и сердечные — он не мог позабыть ангельского лица Селести, жены Гильерми. Что бы он ни делал, оно вновь и вновь возникало перед ним. Он никому не сказал, что в Понта-Поре у брата живет семья — жена и маленький сынишка Гиминью, потому что об этом его попросила Селести. Она не хотела, чтобы богатые родственники забрали у нее сына. Сын был единственным ее счастьем. Работала она на фабрике, жила бедно, но была горда и самостоятельна.
— Я отдаю вам Гильерми. потому что моя любовь не может его спасти, — сказала она на прощание.
И проникновенный взгляд ее небесных глаз то и дело тревожил покой Энрики.
Ему позвонили из коллегии адвокатов Атлантик-Сити и сообщили, что ничем не могут ему помочь. Возможности вернуть пропавшие деньги нет. Счет за оказанную ему помощь они пришлют.
Энрики бодрился, но Анжела прекрасно видела, в каком он отчаянии. Пройдет еще какое-то время, и скрыть, что на семейном счету не осталось ни сентаво, будет невозможно. Семья разорена, и что за этим последует?
— Я расскажу все отцу, — сказал Энрики, — дальше скрывать от него не имеет смысла.
— А обо мне ты подумал? — остановила его Анжела. — Говорить нужно было раньше. Вы останетесь семьей, которая владеет доходным предприятием, а я потеряю все. Сезар не простит меня, и больше никто не возьмет меня на работу.
— Что ты предлагаешь? – спросил Энрики.
— Все последнее время я изучаю условия страховых полисов. Что, если воздействовать на компьютерную программу, ввести вирус или еще что-нибудь? Во-первых, будут уничтожены все сведения, а во-вторых, нам выплатят страховку.
— И ты решишься? — спросил Энрики, пристально глядя ей в глаза и понимая, что и Анжела дошла до крайней степени отчаяния, если предлагает такое. — Ты же знаешь, что в этом случае проводится следствие, и если найдут виновника, то ему грозит тюремное заключение и ущерб оплачивается за его счет.
— Знаю, — ответила Анжела, — но не вижу иного выхода. Подумай и ты, Энрики, как это лучше сделать. Умоляю тебя, подумай!
Энрики только пожал плечами, сейчас ничего толкового он придумать не мог. Но все-таки пообещал не спешить с разговором с отцом.
Вернувшись домой, Анжела застала у себя Клару, которую довольно давно не видела. Та была так поглощена своей новом жизнью, что времени на друзей у нее не оставалось. К тому же Анжела пристроила ее на работу в фирму пейджеров, которая называлась «Говорящее сердце». Сам пейджер был в виде сердечка, и передавались по нему любые послания. У Клары был красивый голос, и ею были очень довольны.
Но сейчас, увидев подругу, Анжела поняла, что произошла катастрофа, на Кларе лица не было.
— Все было обманом! Он настоящий преступник! Я была для него только средством, — и она зарыдала.
— Что случилось? Расскажи толком! — Взволнованная Анжела усадила Клару и уселась с ней рядом.
Клара рассказала, что с тех пор, как Клементину поселился в небольшой мастерской, она не бывала у него дома, но сегодня зашла навестить Шерли. которая ей очень нравится. Она чувствует, что бедной девочке одиноко, и время от времени заходит поболтать с ней. Жаманта встретил ее весь побитый и стал твердить:
— Я убью Сандринью. Я убью Сандринью.
Шерли сочувственно смотрела на него. Бедняга задумал сделать Сандре предложение я явился к ней в кафе с букетом цветов, нарвав их по дороге.
Сандра вместо того, чтобы посмеяться, пошутить, жестоко отколотила его. И с этих пор Жаманта твердят, что убьет Сандринью. Он схватил Клару за руку и потянул в комнату Аженора.
— Жаманта знает, — говорил он. — Жаманта все знает. Он тоже сделает «бум»!
Раньше бы он никогда не отважился на такое, но, решившись на отчаянный поступок, он стал сам на себя не похож.
Он показал Кларе на большой сундук. Клара заглянула в него и — о ужас!
— Взрывчатка! Чертеж Торгового центра! Помечены места, где нужно положить динамит! Так вот для чего он хотел устроиться охранником! Он мечтал только о мести! Он использовал меня! А я-то! А я-то! Я же люблю его, Анжела! По-настоящему люблю!
— Сообщи в полицию, — решительно посоветовала Анжела. — Ты же не хочешь, чтобы мы все взлетели на воздух.
— Я люблю его, люблю, — по-прежнему рыдала Клара.
Но Анжела уже задумалась и прикусила язычок.
— Говорила же я тебе, что нельзя связываться с преступниками! — вместо утешения повторяла она, и было видно, что думала она совсем не о несчастьях Клары. Они сидели притихшие, погрузившись каждая в свои мысли, как вдруг раздался телефонный звонок. Клементину разыскивал Клару.
— Я знаю, она у тебя, мне нужно с ней поговорить.
— Мне не о чем разговаривать с преступником, — отвечала Клара.
— Объясни ей, что я давно отказался от мести, давным-давно, потому что встретил ее, — умоляющим голосом говорил Клементину. — Анжела! Ты слышишь меня? Ты ей передашь это?
— Она больше тебе не верит, — холодно отвечала Анжела. — Да и мне трудно поверить человеку, который провел за решеткой двадцать лет.
Клементину бросил трубку и помчался к Аженору. Он-то думал, что отец давным-давно все уничтожил. С какой целью он переставил сундук к себе вместо того, чтобы от него избавиться? Но сейчас они распростятся с ним навеки, и тогда Клементину с чистой совестью предстанет перед Кларой. Ей уже не в чем будет его обвинять. Не останется ни одной улики.
В доме Клементину застал очередной скандал. Аженор гонялся за Жамантой, а тот убегал с какой-то фотографией.
Клементину на ходу вырвал фотографию из рук Жаманты, взглянул на нее и застыл: его бывшая жена смеялась над ним из объятий Аженора.
— Что это? — спросил он, держа маленький кусок картона с брезгливостью, словно гусеницу.
Аженор со вздохом сказал:
— Я давно хотел поговорить с тобой, да все времени не было, да и повода тоже.
Он забрал из рук сына фотографию и сунул в карман.
— Я с ней был знаком до тебя, сынок, и она хоть и была никчемной женщиной, была моей единственной любовью. Но я не хотел жениться на ней, потому что понимал, с кем имею дело. И страшно злился на тебя, когда ты женился на ней. Она вышла за тебя, чтобы поиздеваться надо мной, только и всего. Клементину сидел как пришибленный: только таких откровений ему не хватало!
— И ты хочешь сказать, что ты с ней…
— Да. Я не мог устоять перед ней. Если она хотела, то хотел и я. — Аженор смотрел прямо перед собой, словно бы видя перед собой прошлое. — Это любовь, сынок.
— Слава Богу, нет, — сказал Клементину. — Любовь — это совсем другое, и я это понял только сейчас.
— Со своей Кларой? — спросил старик.
— Да, — кивнул Клементину. — Знаешь, — продолжал он, намереваясь от слов перейти к делу и вывезти, наконец, сундук, который мешал ему и дышать, и жить, который поссорил его с Кларой, но тут старик сообщил ему нечто такое, из-за чего он даже и о сундуке забыл.
— Я все хотел тебе сказать, что Шерли не твоя дочь, а моя, — сказал Аженор.
Шерли? За которую он не раз благодарил Бога, что он послал ему этого ангела в утешение. Шерли, которая одна из всего семейства ходила к нему в тюрьму, которая любит его и верит ему. Шерли не его дочь?!
— А Сандра? – тупо спросил он.
Он бы не удивился, если бы услышал в ответ: тоже. Вот Сандра всегда открещивается от него, и он бы сам охотно от нее окрестился.
— Нет Сандра — твоя кровная, — ответил Аженор.
Тяжкий камень лег на сердце Клементину. Все его прошлое было перекроено в один миг и приняло совершенно иные очертания, наполнилось иным смыслом. Хорошо, что он перестал быть игрушкой в чужих руках, что у него появилась своя собственная жизнь, что он больше не завися от своего прошлого, хотя оно то и дело вторгается в его настоящее.
— Я был у нее до тебя, и мне не из-за чего просить у тебя прощения, сынок, — сказал Аженор. — Я всегда любил, ты — мой первенец, и мне было жаль, что мы гибнем из-за негодной бабенки.
— Мне кажется, не стоит ничего говорить Шерли, — глухо проговорил Клементину.
— И мне так кажется, — согласился Аженор. — Она тебя любит, да и вообще, какая ей разница?
— Я пришел, чтобы уничтожить сундук, — сказал Клементину. — Он не дает мне покоя.
— Возле сарая без конца вертелись Агустиньо и Куколка, — ответил Аженор. — Мне даже показалось, что они подобрали к нему ключ, поэтому я забрал его к себе — целее будет. Меня они по старой памяти побаиваются, так что будь спокоен. Я первый стал отговаривать тебя от мести. А сегодня вряд ли что-нибудь выйдет. Ребята ухали на грузовике сдавать металлолом, вернутся поздно. А без грузовика нам не управиться. Приходи лучше завтра к вечерку, и мы все с тобой сделаем.
— Завтра не получится, у меня суточное дежурство, — ответил Клементину.
— Ну, значит, послезавтра, это уже верняк, — подвел итог Аженор.
Они разговаривали так, словно не была открыта постыдная тайна, словно эта постыдная тайна не разделяла их. А может быть, так оно и было? Может быть, канув в прошлое, больше уже не разделяла? И желая избавить настоящее от всех постыдных и мучительных тайн, Клементину сказал:
— А ты знаешь, отец, что наша Неуза жива?
— Не может быть! Зря ты о ней вспомнил? Мне это безразлично! Она — позорница! Она... она... живет, небось, в трущобах и на помощь напрашивается! Но я ей ни сентаво не дам! Пусть не рассчитывает.
— Я простил тебя, отец. Прости и ты ее, тем более что тебя ее жизнь никак не касается. Она стала богатым, уважаемым человеком и очень мне помогает. Хоть ни разу и не призналась, что сестра. Может, теперь она нас стыдится? Я ей в родственники тоже не навязываюсь, она — моя хозяйка, Рафаэла Катц.
— Она? Стыдится? Родни стыдится? — Аженор был вне себя от возмущения, что пропащая девка может его, родного отца, стыдиться.
— Зря я с тобой о ней заговорил, — вздохнул Клементину, — я переменился и решил, что и ты тоже. Но вижу, что ошибся. Давай больше не будем об этом.
— Не будем, не будем, — проворчал Аженор, но как только Клементину ушел, тут же отправился в Торговый центр. Ему хотелось поговорить с пропащей, которую он выгнал — и правильно сделал! И неужто она — она! — может его стыдиться?
Завидев Аженора, верный Карлиту мгновенно предложил Рафаэле свою помощь. Предложила свою и Лейла, но Рафаэла покачала головой.
— Как видно, пришел час разобраться с моим прошлым. Это мой отец и я сама с ним поговорю.
Лейла ушла готовить успокоительный чай, потому что помнила, в каком состоянии была Рафаэла, только увидев и еще ни слова не сказав своему отцу. Аженор тут же набросился на пропащую с бранью. Мол, для чего она воскресла, когда он ее похоронил? Только одного ей и надо: мучить его и семью позорить?
— Замолчи! — сурово оборвала его Рафаэла. — Позорить семью ты, когда стыдишься собственной дочери вместо того, чтобы гордиться ею. Я стала образованной, богатой женщиной, меня любят, дружбой со мной дорожат, восхищаются моими талантами.
— Знаю я твои таланты, — брызгал слюной Аженор, — постыдилась бы о них говорить родному отцу!
— Я не знаю, зачем ты ко мне пришел. Еще раз выгнать на улицу? Но это мой дом, поэтому это невозможно. Тебя выгонять я не хочу. Мне очень жаль, что в твоем сердце вместо любви и света живут ненависть и злоба.
— Мужик, он должен всех ненавидеть, тогда он становится сильнее, тогда он победит в драке, тогда... — кричал Аженор.
А Рафаэла вспоминала печальную историю денег, которые отец выиграл в лотерею. Он и в самом деле выиграл сто тысяч. Как они все радовались! Как торжественно его провожали за выигрышем! Мать нагладила ему рубашку, а потом стояла на пороге и махала вслед рукой. Вернулся он на другой день к вечеру, пьяный, оборванный и без гроша в кармане. Получив деньги, он тут же отправился в третьесортный бордель, где шлюхи со своими сутенерами обобрали его. И у него не хватило смелости отправиться туда, протрезвев, чтобы разобраться со всей этой шушерой. Теперь-то она понимала, что жестокость — всегда спутник слабости, но как трудно не отвечать жестокостью на жестокость!
— Мне стыдно, что ты моя дочь! — просипел Аженор.
— А мне стыдно за тебя, — сурово отрезала Рафаэла. — Если тебе больше нечего сказать мне, то всего хорошего. Больше тебе здесь делать нечего.
— Выгоняешь? Родного отца выгоняешь? — взвыл Аженор.
Теперь он окончательно убедился, что пропащая его стыдится, отправился в ближайший бар и напился до бесчувствия, заливая свою обиду на обидчицу-жизнь. Как всегда напившись, он стал буянить, и хозяин бара сдал его полицейским. Когда темной ночью старик не вернулся домой, Шерли забила тревогу и побежала к Клементину.
— Найди его, папа! Разыщи! Он же старый! С ним наверняка что-то случилось!