Любовь и другие слова

Сейчас: Четверг, 5 октября

Я стою у входа в Nopalito на Девятой, и, не заглядывая слишком глубоко внутрь, знаю, что Эллиот уже там. Я знаю это, потому что сейчас десять минут восьмого. Мы договорились встретиться в восемь, а Эллиот никогда не отстает от графика. Что — то подсказывает мне, что это не изменилось.

Протиснувшись внутрь, я сразу же замечаю его. Его салфетка соскальзывает на пол, а бедра неловко сталкиваются со столом, когда он спешит встать. Я замечаю две вещи: во — первых, на нем парадный пиджак, хорошие джинсы и пара черных парадных туфель, которые выглядят недавно начищенными. Во — вторых, он подстригся.

Сверху по — прежнему длинно, но по бокам очень коротко подстрижен. Это делает его каким — то менее высокопарным литературным хипстером и более… скейтером. Удивительно, что образ, который он никогда бы даже не попробовал в подростковом возрасте, он вполне может носить и в двадцать девять лет. При этом я уверена, что благодарить он должна только своего стилиста. Мальчик, с которым я росла, больше думал о том, какой ручкой он пишет список продуктов, чем о том, как он выглядит в тот или иной день.

Ласковое чувство охватывает меня.

Я пробираюсь к нему, пытаясь дышать сквозь гул электричества, бурлящего в моей крови. Может быть, дело в том, что у меня было время подготовиться сегодня вечером, и в том, что я не в медицинской форме, но на этот раз я чувствую, как его взгляд переходит с моих волос на туфли и обратно.

Он заметно вздрагивает, когда я подхожу ближе и тянусь, чтобы быстро обнять его. — Привет.

Сглотнув, он произносит придушенное: — Привет, — а затем отодвигает для меня стул. — Твои волосы… ты выглядишь… прекрасно.

— Спасибо. С днем рождения, Эллиот.

Друзья. Не свидание, — повторяю я, как молитву. Я здесь, чтобы наверстать упущенное за завтрак и разрядить обстановку.

Я пытаюсь вбить это в свой мозг и в свое сердце.

— Спасибо. — Эллиот прочищает горло, улыбается без зубов, глаза напряжены. И действительно: с чего начать?

Официант наливает воду в мой бокал и кладет мне на колени салфетку. Все это время Эллиот смотрит на меня сверху вниз, как будто я вернулась из могилы. Неужели это то, что он чувствует? В какой момент он отказался бы от мысли связаться со мной, или ответ — никогда?

— Как сегодня прошла работа? — спрашивает он, начиная с безопасного места.

— Было много работы.

Он кивает, потягивая воду, а затем опускает ее, позволяя своим пальцам проследить за каплями конденсата, стекающими с губ к основанию. — Ты в педиатрии.

— Да.

— И ты сразу же, как только поступила в медицинский колледж, поняла, что хочешь работать именно в этой области?

Я пожимаю плечами. — Вполне.

Его рот искривила улыбка. — Дай немного больше, Мейс.

Это заставляет меня смеяться. — Прости. Я не пытаюсь быть странной. — После глубокого вдоха и долгого, дрожащего выдоха я признаюсь: — Наверное, я нервничаю.

Не то чтобы это было свидание.

То есть, конечно, нет. Я сказала Шону, что встречаюсь сегодня за ужином со старым другом, и пообещала себе, что расскажу ему всю историю, когда вернусь домой — что я и собираюсь сделать. Но он был занят настройкой своего нового телевизора и, похоже, не заметил, когда я вышла.

— Я тоже нервничаю, — говорит Эллиот.

— Прошло много времени.

— Давно, — говорит он, — но я рад, что ты позвонила. Или написала, скорее.

— Ты так быстро ответил, — говорю я, снова вспоминая его старый флип — фон. — Я не была к этому готова.

Он лучится от насмешливой гордости. — Теперь у меня есть iPhone.

— Дай угадаю: это подарок Ника — младшего?

Эллиот хмурится. — Как будто. — Он делает еще один глоток воды и добавляет: — Я имею в виду, что Андреас обновляет свой телефон гораздо чаще.

Наш смех стихает, но зрительный контакт сохраняется. — Ну, если тебе интересно, — говорю я, — счет равный — один — один. Лиз дала мне твой номер. Хотя, наверное, мне следовало бы его запомнить. Это тот же самый, который всегда был у тебя.

Он кивает, и мои глаза рефлекторно опускаются вниз, когда он прикусывает нижнюю губу. — Лиз замечательная.

— Я могу сказать, — говорю я. — Она мне нравится. Прочистив горло, я тихо добавляю: — Кстати говоря… извини за то, как я ушла за завтраком.

— Я понимаю, — быстро отвечает он. — Многое нужно пережить.

Это почти смешно; нас разделяет океан информации, и есть бесконечное количество мест, с которых можно начать. Начните с самого начала и работайте вперед. Начните сейчас и работайте назад. Прыгайте где — то посередине.

— Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать, — признаюсь я.

— Может быть, — нерешительно говорит он, — мы посмотрим меню, закажем вина, а потом поболтаем? Знаешь, как люди делают за ужином?

Я киваю, испытывая облегчение от того, что он кажется таким же психически устойчивым, как и всегда, и поднимаю меню, чтобы просмотреть его, но чувствую, что слова на странице перевешивают все вопросы в моей голове.

Где он живет в Беркли?

О чем его роман?

Что в нем изменилось? Что осталось прежним?

Но самая мелкая, предательская мысль, которая таится в виноватых тенях моего мозга, — это смелость, которая потребовалась ему, чтобы прекратить отношения после того, как он видел меня меньше двух минут. Я имею в виду, если только они не были очень прочными.

Или они уже были на исходе.

Это худшее место для начала? Я что, полный маньяк? Ведь, по крайней мере, это была последняя реальная вещь, о которой мы говорили вчера, верно?

— Все ли в порядке с… с…? — спрашиваю я, морщась.

Он поднимает глаза от своего меню, и, возможно, мое слегка обеспокоенное выражение лица подсказывает ему. — С Рейчел?

Я киваю, но ее имя вызывает во мне защитную реакцию: он должен быть с кем — то по имени Рейчел, которая со смаком читает каждый номер 'Нью — Йоркера', работает в некоммерческой организации, компостирует яичную скорлупу и свекольную кожуру, чтобы иметь возможность выращивать собственные продукты. Тем временем я в полном беспорядке, с бесконечными кредитами на медицинскую школу, проблемами с мамой, проблемами с папой, проблемами с Эллиотом и позорной подпиской на US Weekly.

— Вообще — то, все в порядке, — говорит он. — Я думаю. Я надеюсь, что в конце концов мы снова станем друзьями. Оглядываясь назад, могу сказать, что большего и быть не могло.

Это чувство проникает в мою кровь, теплое и электрическое. — Эллиот.

— Я слышал, что ты сказала, — серьезно говорит он. — Ты помолвлена, я понимаю. Но мне будет трудно быть просто твоим другом, Мейси. Это не в моей ДНК. — Он встречает мой взгляд и кладет меню обратно под руку. — Я попытаюсь, но я уже знаю это о себе.

Я чувствую, как его обезоруживающая честность разрушает упругую оболочку вокруг меня. Интересно, сколько раз он сможет сказать мне, что любит меня, прежде чем я растекусь лужицей у его ног.

— Тогда, я думаю, нужно установить некоторые основные правила, — говорю я.

— Основные правила, — повторяет он, медленно кивая. — В смысле, никаких ожиданий? — Я киваю. — И, может быть… все, что ты хочешь знать, я расскажу тебе, и наоборот?

Если это услуга за услугу, то мне придется надеть свои большие девчачьи штаны и пройти через это. Хотя внутри меня все бунтует в панике, я соглашаюсь.

— Итак, — говорит он, улыбаясь, — я не знаю, что ты хочешь знать о Рейчел. Сначала мы были друзьями. Много лет, в аспирантуре и после.

Мысль о том, что он годами дружил с другой женщиной, как нож, медленно вонзающийся в мою грудину. Сделав глоток воды, я легко отвечаю. — Аспирантура?

— МИД из Нью — Йоркского университета, — говорит он, улыбаясь. Потирая рукой волосы, как будто он еще не привык к этому ощущению, он добавляет: — Оглядываясь назад, мне кажется, что когда нам исполнилось двадцать восемь, мы по умолчанию вступили в отношения.

Я знаю, что он имеет в виду. Мне исполнилось двадцать восемь, и я по умолчанию перешла к Шону.

Он читает мысли: — Расскажи мне об этом парне, за которого ты собираешься замуж.

Это минное поле, но я могу сказать все прямо и быть честной.

— Мы встретились на ужине, где приветствовали всех прибывающих жильцов, — говорю я, и ему не нужно, чтобы я посчитала за него, но я посчитала: — в мае.

Его брови медленно поднимаются под лохматой копной волос. — О.

— Мы сразу же поладили.

Эллиот кивает, пристально глядя на меня. — Я полагаю, что тебе придется.

Я опускаю глаза на стол, прочищаю горло и стараюсь не отвечать защитно. Эллиот всегда был жестоко честен, но раньше это никогда не выходило у меня резко. Для меня его слова всегда были нежными и обожающими. Сейчас мое сердце бьется так сильно, что я чувствую, как оно проносится между нами, и это заставляет меня задаться вопросом, не борются ли наши индивидуальные сердечные боли в молчаливом поединке внутри наших тел.

— Прости, — бормочет Эллиот, протягивая руку через стол, но не решаясь дотронуться до меня. — Я не хотел, чтобы это вышло так. Это просто быстро, вот и все.

Я поднимаю глаза и слабо улыбаюсь ему. — Я знаю. Это действительно быстро.

— Какой он?

— Спокойный. Приятный. — Я кручу салфетку на коленях, желая придумать лучшие прилагательные для описания мужчины, за которого я планирую выйти замуж. — У него есть дочь.

Эллиот слушает, почти не мигая.

— Он благотворитель для больницы, — говорю я. — Ну, в каком — то смысле. Он художник. Его работы… — Я чувствую, что начинаю хвастаться, и не знаю, почему это вызывает у меня чувство тревоги. — Сейчас он довольно популярен. Он дарит много новых художественных инсталляций в Бениофф Мишн Бэй.

Эллиот наклоняется. — Шон Чен?

— Да. Вы слышал о нем?

— Книги и искусство здесь ходят в схожих кругах, — объясняет он, кивая. — Я слышал, что он хороший парень. Его работы потрясающие.

Гордость раздувается, согревая мою грудь. — Он такой. Да, это так. — И еще одна правда выкатывается из меня прежде, чем я успеваю ее поймать: — И он первый парень, с которым я была, который…

Черт.

Я пытаюсь придумать лучший способ закончить это предложение, чем голая правда, но мой разум совершенно пуст, если бы не серьезное выражение лица Эллиота и то, как нежно его руки обхватывают стакан с водой. Он разгадывает меня.

Он ждет и наконец спрашивает: — Который что, Мейс?

Черт побери. — Благодаря которому я не чувствовала себя предателем по отношению к…

Эллиот подхватывает мое незаконченное предложение нежным — О. Да.

Я встречаю его взгляд.

— У меня такого никогда не было, — тихо добавляет он.

Вообще — то, это минное поле. Моргнув в сторону стола, с сердцем в дыхательном горле, я продолжаю: — Так вот почему я согласилась, когда он сделал мне предложение, импульсивно. Я всегда говорила себе, что за первого мужчину, с которым я буду вместе и не буду чувствовать себя неправильно, я выйду замуж.

— Это похоже на… какие — то прочные критерии.

— Это было правильно.

— Но на самом деле, — говорит Эллиот, проводя пальцем по капле воды, попавшей на столешницу, — согласно этим критериям, технически этим человеком не могу быть я?

Официант — мой новый любимый человек, потому что он подходит, намереваясь принять наш заказ, как раз после того, как Эллиот говорит это, не давая мне возможности танцевать неловкий танец без ответа.

Взглянув на меню, я говорю: — Я буду такос дорадос и цитрусовый салат. — Подняв глаза, я добавляю: — Я позволю ему выбрать вино.

Как я, наверное, и предполагала, Эллиот заказывает кальдо тлальпеньо — он всегда любил острую пищу — и бутылку совиньон блан 'Хорс энд Плуг', после чего с тихой благодарностью передает свое меню официанту.

Повернувшись ко мне, он говорит: — Я точно знал, что ты собираешься заказать. Цитрусовый салат? Это как мечта Мейси о еде.

Мои мысли спотыкаются друг о друга: как это просто, как мы синхронизированы с самого начала. Это слишком просто, правда, и это кажется неверным в действительно сюрреалистическом и отсталом смысле по отношению к человеку, который находится в паре миль отсюда, устанавливая телевизор в маленьком доме, который мы делим. Я сажусь, стараясь придать своей позе некоторую эмоциональную дистанцию.

— И она отступает… — говорит Эллиот, изучая меня.

— Мне жаль, — говорю я. Он читает каждое мое движение. Я не могу винить его за это; я делаю то же самое. — Это стало казаться слишком знакомым.

— Из — за жениха, — говорит он, откидывая голову назад, указывая на другое место. — Когда свадьба?

— У меня довольно напряженный график, поэтому мы еще не назначили дату. — Отчасти это правда.

Поза Эллиота говорит мне, что ему нравится такой ответ — каким бы неискренним он ни был — и это усиливает тревогу в моем животе.

— Но мы думаем о следующей осени, — быстро добавляю я, отступая от истины еще дальше. Мы с Шоном вообще не обсуждали даты. Эллиот сужает глаза. — Хотя, если это останется на мое усмотрение, это произойдет в чем бы мы ни были одеты в здании суда. Очевидно, мне действительно неинтересно планировать свадьбу.

Эллиот молчит в течение нескольких напряженных секунд, просто позволяя моим словам отражаться вокруг нас. Затем он говорит мне простое — Ах.

Я неловко прочищаю горло. — Итак, расскажи мне, чем ты занимался?

Он прерывается лишь ненадолго, когда официант возвращается с нашим вином, показывает Эллиоту этикетку, открывает его на столе и предлагает попробовать. Есть способы, с помощью которых уверенность Эллиота бросает меня в дрожь, и это один из них. Он вырос в самом сердце Калифорнийской винной страны, поэтому ему должно быть комфортно, но я никогда не видела, чтобы он пробовал вино за столом. Мы были так молоды…

— Это великолепно, — говорит он официанту, затем поворачивается ко мне, пока тот наливает, явно отгоняя его от своих мыслей. — Как далеко назад мне идти?

— Может, начнем с сегодняшнего дня?

Эллиот откидывается на стуле, задумывается на несколько мгновений, прежде чем, кажется, решает, с чего начать. А потом все вываливается из него, легко и подробно. Он рассказывает мне, что его родители все еще живут в Халдсбурге (— Мы не могли заплатить папе, чтобы он ушел на пенсию); что Ник — младший — окружной прокурор округа Сонома (— То, как он одевается, прямо из какого — нибудь плохого криминального сериала, и я бы сказал это только в этом безопасном пространстве, но никто не должен носить акульи шкуры); Алекс учится в средней школе и увлекается танцами (— Я даже не могу обвинить в своих восторгах братскую гордость, Мейс. Она действительно хороша); Джордж — как я знаю — женат на Лиз и живет в Сан — Франциско (— Он в костюме, в офисе. Я, честно говоря, никогда не могу вспомнить, как он работает); а Андреас живет в Санта — Розе, преподает математику в пятом классе, женится в конце этого года (— Из всех нас вероятность того, что мы будем работать с детьми, была наименьшей, но оказалось, что у него это получается лучше всего).

Все время, пока он обновляет информацию, я думаю только о том, что мне достаются сливки, снятые сверху. Под ними еще так много всего. Множество крошечных деталей, которые я упустила.

Приносят еду, и она такая вкусная, но я ем ее, не обращая на нее внимания, потому что не могу получить достаточно информации, как и он. Студенческие годы описываются в монохроматической манере ретроспективы, истории ужасов аспирантуры рассказываются со знающим смехом того, кто тоже страдал и видел другую сторону. Но мы не говорим о том, что влюбились в другого человека и о том, что нас теперь связывает, и как бы сильно это ни было с нами в каждом вздохе и каждом слове, мы не говорим о том, что произошло, когда я видела его в последний раз, одиннадцать лет назад.