Любовь и другие слова

Сейчас: Среда, 10 января

Как только мы открываем дверь, меня охватывает мощный прилив ностальгии. Внутри дом Беркли пахнет так же, как и всегда — домом, но я не думаю, что осознавала раньше, что дом пахнет маминым кедровым сундуком, который мы использовали в качестве журнального столика, и папиными датскими сигаретами — очевидно, он проносил их чаще, чем я знала. Солнечный луч, ворвавшийся через окно гостиной, поймал несколько крошечных звездочек пыли, которые кружатся. Раз в месяц ко мне приходит женщина и убирает дом, но даже если все выглядит опрятно, место все равно кажется заброшенным.

Это вызывает у меня чувство вины, пронизывающее до глубины души.

Эллиот подходит ко мне сзади, заглядывает через мое плечо в гостиную. — Как ты думаешь, нам удастся сегодня попасть внутрь?

Он смягчает свою шутку поцелуем в мое плечо, и я не могу винить его за этот легкий укол: мы проезжали мимо дома уже дважды, поздно вечером после моих смен в больнице. Я была слишком истощена душевно, чтобы снова вернуться в дом моего детства. Но я не работаю до вечера, и сегодня я проснулась с чувством… готовности.

Наш план на сегодня — продать дом в Халдсбурге и навести порядок в Беркли, чтобы подготовить его для приезжих преподавателей Калифорнийского университета, которые хотят снять жилье с мебелью. Но убирать его для этого означает взять с собой все важные воспоминания — фотоальбомы, произведения искусства, письма, крошечные сувениры, разбросанные повсюду.

Я делаю шаг внутрь, потом еще один. Деревянный пол скрипит там, где он всегда скрипел. Эллиот следует за мной, оглядываясь по сторонам. — В этом доме пахнет Дунканом.

— Правда?

Он хмыкает, пропуская меня к камину, где висят фотографии нас троих, Кеннета и Бритт, маминых родителей, которые умерли, когда она была маленькой.

— Знаешь, я видела только одну ее фотографию. Ту, что была у Дункана рядом с его кроватью.

Ее. Моя мама. Laís, для всех остальных. Mãe, для меня.

Эллиот проводит пальцами по нескольким кадрам, затем берет один, изучает его, а затем смотрит на меня.

Я знаю, какую фотографию он держит. Это фотография, которую папа сделал, когда мы с мамой были на пляже. Ветер развевает ее длинные черные волосы на шее, а я прислонилась к ней, сидя между ее ног, и ее руки обхватили мою грудь. Ее улыбка была такой широкой и яркой; по ней без слов можно понять, что она была абсолютной силой природы.

Он снова моргает. — Ты так похожа на нее, это сверхъестественно.

— Я знаю. — Я так благодарна времени, что могу видеть ее лицо и радоваться тому, что унаследовала его от нее, а не ужасаться тому, что каждый день смотреть в зеркало будет все большей пыткой, когда я старею и начинаю все больше походить на то, какой я ее помню.

Я опустилась на колени у кедрового сундука, где хранятся все наши фотографии, письма и сувениры.

— Вот это должно быть в нашей квартире.

Когда Эллиот говорит это, крышка сундука наполовину поднята, и я, не глядя, опускаю ее обратно. Тепло так быстро распространяется по моим конечностям, что у меня кружится голова. — 'Наша квартира'?

Он поднимает взгляд от фотографии. — Я подумал, что мы должны переехать куда — нибудь вместе. В городе.

Прошло всего десять дней с тех пор, как мы снова вместе, но даже за это время дорога между нами превратилась в чудовище. Снимать комнату у Нэнси означает, что приглашать 'компанию' погостить у нас достаточно неловко, чтобы быть невозможным. А Эллиот находится слишком далеко от больницы, чтобы я могла оставаться с ним. Чаще всего он встречает меня поздним ужином в городе, потом едет домой, а я ложусь в постель.

В тот единственный выходной, который у меня был за это время — два дня назад — мы ни разу не выходили из его квартиры. Мы занимались любовью в его постели, на полу, на кухне. На короткий миг я представила, что имею доступ к нему — к его голосу, рукам, смеху и весу надо мной каждый раз, когда я прихожу домой — и желание этого стало вторым пульсом в моей груди.

— Ты бы переехал в город? — спрашиваю я.

Эллиот откладывает фотографию и садится рядом со мной на потертый персидский ковер. — Ты действительно сомневаешься в этом? — За очками его глаза кажутся почти янтарными в солнечном свете, проникающем в окно. У него такие длинные ресницы.

Я так хочу поцеловать его прямо сейчас, что у меня во рту все пересохло. Я знаю, что нам нужно работать, но меня отвлекает щетина на его челюсти и то, как легко было бы забраться к нему на колени и заняться с ним любовью прямо сейчас.

— Мейси? — говорит он, усмехаясь под напором моего внимания.

Я моргаю и смотрю ему в лицо. — Для тебя это большая поездка на работу.

— Мой график работы более гибкий, чем твой, — говорит он, а потом в его глазах загорается лукавый огонек. — И то, что ты каждую ночь в постели, может вдохновить на идеи для моего порно с драконами.

Я смеюсь. — Я так и знала.