Любовь и другие слова

Сейчас: Четверг, 23 ноября

Дез выходит из ванной, вытирая руки о джинсы, как будто он зашел туда по обычным причинам, а не для того, чтобы спрятаться от битвы бывших в гостиной. Он смотрит вверх с яркой улыбкой, которая медленно тает, когда он понимает, что Рейчел больше нет с нами.

— Серьезно? — спрашивает он Эллиота, который беспомощно пожимает плечами.

— Я не знаю, что ей сказать, — говорит Эллиот. — Она сказала, что все будет хорошо. Но очевидно, что это не так.

Эллиот поворачивается и направляется на кухню. Я могу сказать, что его беспокоит то, что Рейчел ушла, и мне хочется думать, что это потому, что он человек с нежным сердцем, а не потому, что он беспокоится, что что — то испортил с ней надолго.

Но, Господи, кто мог не предвидеть этого за милю?

Он стоит у небольшого очага, наклоняется, чтобы проверить индейку, а затем опирается обеими руками о край плиты, делая несколько глубоких вдохов.

Я встречаю взгляд Деса, и он поднимает подбородок, говоря мне идти туда. — Он ужасен в этом дерьме.

И это выбивает меня из колеи. Я уверена, что Дес абсолютно прав, но мне нужно перестроиться, чтобы поверить в это: между нами двумя, Эллиот всегда был лучше в управлении сложными эмоциями.

Несмотря на то, что кухня светлая, с огромным окном в одном конце, она кажется крошечной. Я скольжу руками по спине Эллиота, чувствуя, как напрягаются мышцы, и перехожу к его плечам, разминая их.

Прикосновения настолько интимны, что я понимаю, что не могу долго лгать ему о Шоне, не выглядя при этом как заигравшаяся дразнилка. Он вопросительно смотрит на меня через плечо.

— Мне жаль, — говорю я. — Я чувствую, что, возможно, мне не следовало приходить.

Он поворачивается ко мне лицом, прислоняясь спиной к плите. — Я действительно хочу, чтобы ты была здесь. То, что ты была приглашена, не обсуждалось. У нее был выбор, приходить или нет.

— Я знаю, но вы с ней давно дружите.

Отвернувшись в сторону, он смотрит в окно, его челюсть напряжена, пока он думает. Его профиль такой… взрослый. В моем мозгу все еще слишком много образов молодого Эллиота. Смотреть на него сейчас — все равно что смотреть через телескоп в будущее. Так странно быть так близко к нему и представлять все моменты, которые он пережил без меня.

— Нам действительно нужно поговорить, в какой — то момент, — шепчет он.

— О Рейчел?

Он хмурится. — Обо всем этом, Мейс.

Я знаю, что мне нужно услышать, что он хочет сказать — и, Боже, я тоже должна ему свою историю, — но сегодня определенно не тот день, чтобы еще одна женщина расплавлялась в его квартире.

— Итак, — говорю я так же тихо, помня о Десе в соседней комнате, — давай найдем время. Может быть… после свадьбы Андреаса?

— Что? — Он снова поворачивается ко мне, брови опущены. — Это через месяц.

— Я думаю, месяц — это хорошо. — На стойке срабатывает пронзительный таймер, но мы оба не обращаем на него внимания.

Эллиот слегка покачивает головой. — У нас уже одиннадцать лет.

— Таймер, — зовет Дес из гостиной.

— Поскольку у меня сегодня выходной, я должна работать на Рождество. — Я смотрю мимо него, на вытяжку над его плитой. — Я беру четыре дня на Новый год для свадьбы, так что я буду работать почти каждый день между этим и тем временем, и мне нужно… — Мне нужно время вдали от работы, чтобы подумать, как распаковать все, что я должна ему рассказать. О Шоне, и о последней ночи, когда я видела Эллиота одиннадцать лет назад, и обо всем, что было потом.

Дез заходит на кухню и кричит на нас, прежде чем снова вынырнуть: — Эй, что — то пищит!.

Эллиот протягивает руку, грубо заглушая шум шлепком ладони.

Вернувшись ко мне, он низко пригибается, встречаясь с моими глазами, ищущими. — Мейси, ты знаешь, что я в любой день найду для тебя время. Любой клочок времени, который у меня есть, — твой.

Эта правда, данная так легко, парализует мои инстинкты, чтобы держать себя в руках, чтобы сделать передышку между окончанием помолвки и погружением в Эллиота. Мое первое признание проскальзывает: — Мы с Шоном расстались.

Я наблюдаю, как пульс учащается в его горле. — Что?

Я только что сбросила бомбу с облака. — Это не было — никогда — тем, чего я действительно хотела…

— Ты ушла от Шона?

Я подавляю желание заплакать от надежды, которую вижу в его глазах. — Я съехала, да.

Рука Эллиота поднимается к передней части моих джинсов, его указательный палец проникает внутрь, скользит к моему пупку, и он использует рычаг, чтобы притянуть меня ближе. — Куда?

— Я снимаю комнату в городе.

Кровь поднимается к поверхности моей кожи, жаждущая того, что, как я представляю, сейчас произойдет — его рот опускается к моему, подавляющее облегчение от этого, ощущение его языка, скользящего по моим губам, вибрация его звуков.

Я закрываю глаза и на секунду поддаюсь фантазии: скольжение его рук по моей рубашке вдоль талии, то, как он поднимет меня, положит на стойку, встанет между моих ног и прижмется ближе.

Поэтому я отодвигаюсь назад, дрожа от сдержанности. — Помнишь, что я сказала в Тильдене, — начинаю я, — о том, что с тобой я чувствую так много?

Он кивает, его взгляд прикован к моему рту, дыхание неровное.

— Я не хочу торопиться вслепую. — Я сглатываю, морщась. — Особенно не с тобой. Мы уже однажды все испортили.

Моргнув мне в глаза, его выражение немного проясняется. — Мы.

Между нами всегда была напряженность. Раньше это заставляло меня верить, что он — мой человек, а я — его. А теперь, он бросил свою девушку ради этого, я бросила своего жениха, но по правде говоря, мы снова общались всего один месяц после одиннадцати лет в глуши. Его лучший друг в другой комнате — незнакомец для меня, а женщина, которая только что ушла, знает о сердечной боли Эллиота больше, чем я. Мы все еще такие грязные.

— Давай съедим немного индейки, — говорю я, осторожно отталкивая его палец от моих джинсов. — Мне придется потрудиться, чтобы собрать слова воедино, хорошо?

Эллиот скользит рукой по моему бедру, бормоча: — Хорошо. Конечно. Все, что тебе нужно.

Я позволяю себе одно интимное прикосновение и использую его, чтобы прижать руку к его дико бьющемуся сердцу.