Любовь и другие слова

Сейчас: Воскресенье, 31 декабря

«Я здесь.»

«Я сейчас выйду.»

Я выхожу из своего номера в скромном мотеле L&M и попадаю под резкие блики зимнего солнца на асфальте. Прикрыв глаза рукой, я успеваю заметить Эллиота всего в десяти футах от меня, прислонившегося к двери со стороны водителя и держащего в руках небольшой букет нераспустившихся полевых цветов. При виде его выпрямления и пристального взгляда мне сразу вспоминаются все герои подростковых романов.

После тридцати семи дней мои глаза тоже хотят пить, впитывая каждый дюйм того, как он выглядит в смокинге, его волосы аккуратно расчесаны, лицо гладкое от тщательного бритья.

Мы несколько раз переписывались после Дня благодарения, немного разговаривали по телефону, когда у меня возникал вопрос о свадебном наряде или когда он хотел уточнить, где меня сегодня забрать, но я не видела его с тех пор, как он наклонился поцеловать меня в щеку у своей входной двери, наши животы были набиты индейкой и вином, и смотрел на меня многозначительно в течение трех тихих вдохов.

— Дай мне шанс, — сказал он.

Я пообещала, что дам. Вопрос заключался в том, захочет ли он еще этого, когда услышит то, что я скажу.

Я отпраздновала свое Рождество 22 декабря с Сабриной, Дэйвом и Вив. Просто наблюдая за ними с кухонного стула, потягивая вино, можно было легко заметить, как формируются их ритуалы: рождественский альбом Canadian Brass играл по кругу; Дэйв испек рождественское печенье из магазина; Сабрина пошла в гостиную, нанизывая крошечные белые огоньки вокруг их огромной елки. Это был еще один маленький удар осознания, подобный тем, которые я испытывала весь месяц, слушая, как коллеги рассказывают о том, чем они планируют заняться в свободное время: вечеринки, встречи выпускников, выпечка, полеты за город.

После того как я потеряла Эллиота и — конечно же — после того как я потеряла папу, я также потеряла всякую связь с традициями. Я жадно хочу их вернуть. Я хочу печь черничные кексы в рождественское утро и зажигать каландры по вечерам. Я хочу книги на день рождения и хот — доги на пляже на Новый год. Но я также хочу, чтобы День благодарения был днем, когда мы с Эллиотом сидим на полу, вдвоем в нижнем белье, и едим индейку с кости. Я хочу отмечать годовщину в постели весь день, разговаривая на расстоянии дюйма друг от друга.

Я готова.

Итак, я выхожу на потрескавшуюся парковку, неустойчиво ступая на каблуках, пытаясь грациозно подойти к нему. На самом деле я хочу прыгнуть в его объятия, но мне удается сдержаться и остановиться в футе от него. Он так хорошо пахнет, а когда он надвигает солнцезащитные очки, его глаза кажутся почти янтарными на солнце. Вступительные слова, которые я репетировала снова и снова в течение последнего месяца — Когда я ушла из дома Кристиана, я пошла в хижину. Я заснула на полу, и там папа нашел меня — затихают, превращаясь в далекое эхо.

Эллиот сжимает цветы в моей руке и наклоняется, целуя меня чуть ниже челюсти, как раз там, где пульс бьется сильнее всего.

Я наклоняюсь и вдыхаю цветы — на самом деле они ничем не пахнут, но они такие яркие, почти флуоресцентные. — Цветы. Разве вы не идеальная свадебная пара?

— Я собрал их вон там, — признается он, кивая на небольшой участок неухоженных сорняков на краю участка. Когда он оборачивается и усмехается, ему снова восемнадцать. — Мама не разрешила мне взять розу из номера.

Он оглядывает меня, его взгляд теплеет, поднимаясь по моей груди, шее, лицу. На мне новое платье, и я признаю, что чувствую себя просто потрясающе. Это приталенный мятый шелк — оранжево — красный цвет с маленькими, расшитыми бисером бретельками. Благодаря ему моя смуглая кожа кажется золотистой.

Наши глаза встречаются, и я чувствую, как улыбка расплывается по моему лицу. Мы разгрузим все позже. Предвкушение того, что бремя будет снято, заставляет меня чувствовать себя невесомой.

— Готова? — спрашивает он.

— Готова.