Любовь и другие слова

Сейчас: Воскресенье, 31 декабря

Эллиот останавливается в густых зарослях оливковых деревьев, поворачивается и смотрит на меня. На таком расстоянии звук сверчков оглушителен; свадебная вечеринка — это далекий гул. Я представляю, как мы прошли полмили, по широкой тропинке, которая переходит из ухоженной, пыльной в фермерскую землю.

Господи, с чего начать?

Я хочу начать с прикосновений.

Он, возможно, хочет начать со слов, объяснений и извинений — моих и его. Мне еще так много нужно ему сказать.

Его грудь поднимается и опускается от силы его дыхания, и мои легкие, кажется, хлопают внутри меня, пытаясь втянуть воздух.

Я жду, что он что — то скажет, но вместо этого он просто падает передо мной на колени, обхватывает руками мои бедра и прижимается лицом к моему животу. Застыв на мгновение, я смотрю вниз на его макушку, пытаясь понять, как трясутся его плечи.

Он плачет.

— Нет, нет, — шепчу я. Мои руки запускаются в его волосы, наклоняя его лицо ко мне, и я опускаюсь, прижимаю его спиной к дереву, ползу к нему, по нему, пока его лицо не оказывается прямо напротив моего, так близко, что он расплывается. Так близко, что он — единственное, что я могу видеть. Я сдвигаю его очки на лоб и снимаю с лица, аккуратно кладу их в траву неподалеку.

— Что мы делаем? — шепчет он.

— Я скучал по тебе. — Я наклоняюсь, целуя его шею, его челюсть.

Он притягивает меня за плечи, и я вижу, как две тяжелые слезы катятся по его скуле. — Я думал, что никогда больше не прикоснусь к тебе.

— Я тоже так думала.

Он прикусывает нижнюю губу, глаза расширены. — Я возьму все, что ты мне дашь. Разве это жалко?

Я наклоняюсь, касаюсь его губ, вдыхаю чистый запах его лосьона после бритья, резкий аромат травы, мне нужен кислород, чтобы оставаться в сознании во время всего этого.

Его рот открывается напротив моего, и он садится с резким вдохом, руками снова обхватывая мою челюсть. Срочно, он возвращается за добавкой, наклоняет голову, кусает и сосет, и мне нужно глубже, больше. Мне нужен весь он. Его стоны заглушаются моими губами, зубами и дыханием. Его руки пробираются под мое платье, задирая его до талии, пока я стягиваю его галстук — бабочку, расстегивая рубашку.

Холодные пальцы скользят по внутренней стороне моего бедра. Но его грудь такая теплая под моими руками, и я проникаю внутрь, скользя ладонями по его ключицам и вниз к животу, желая ощутить каждый сантиметр.

Он произносит какие — то нечленораздельные слова, когда чувствует меня через нижнее белье. А потом его пальцы скользят по моему пупку, осторожно копаясь в кружевах, и я поднимаюсь над ним на колени, помогая ему добраться до того места, где его прикосновения нужны мне больше, чем что — либо другое в галактике.

— Ты мокрая для меня? — спрашивает он, отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. Его пальцы проникают в меня, большой палец поглаживает. — Это мне?

Я киваю, и его неверие заразительно; именно оно усиливает ощущение каждого прикосновения, заставляет меня двигаться вместе с ним, кусать его, пока он прикасается ко мне. Это то, что посылает мое тело вверх по крутой винтовой лестнице, один пункт назначения — вот он, всего на два удара выше. Еще два.

— Элл.

— Да.

— Я собираюсь кончить.

Его улыбка искривляет единственное слово: — Хорошо.

Я нащупываю его, его ремень, его молнию.

— Подожди, — говорю я своему телу. — О Боже, я уже близко.

Подожди.

Подожди. Подожди.

Он не прекращает своих действий, когда отстраняется и смотрит мне в лицо. — Ты хочешь…?

Кончики его пальцев скользят по мне, теснее, быстрее.

Неуклюже, я проникаю внутрь, нащупывая тяжелый жар его тела, обхватываю его рукой, сдвигаюсь так, что оказываюсь рядом, наклоняю его, заставляя его увлажниться от меня.

Он стонет, погружаясь в меня, и этот звук поражает меня своей древностью и дикостью.

Облегчение от этого — от его толстого и голодного, наконец — то глубоко входящего и выходящего из меня — это плавящаяся звезда, распространяющая огонь в моей крови. Он задыхается, говоря, что не хочет кончать, никогда не хочет кончать, никогда не хочет останавливаться. Я уже на острие, и наш мгновенный, бешеный трах доводит меня до этого с помощью неровных толчков. Он встает, я кончаю.

Сверчки и Эллиот затихают от резких, ноющих криков, вырывающихся из меня.

В наступившей тишине я чувствую, как бьется его пульс там, где мои губы встречаются с его горлом. Но потом его руки добираются до моей челюсти, обхватывают и наклоняют мое лицо к своему.

— Да? — шепчет он. Я киваю в его руках, чувствуя его вес внутри себя. — Матерь Божья, — говорит он в поцелуе, — это нереально.

Все сужается до крошечных движений моих бедер по его бедрам и мягких засасывающих поцелуев. Я почти не двигаюсь. Просто покачиваюсь, сжимаюсь. Это значит, что я не ожидаю, что он так плотно прижмется ко мне и скажет, что он близок.

Я прижимаю вопрос к его губам: — Ты хочешь, чтобы я остановилась?

— Только если ты ничего не принимаешь. — Его язык встречается с моим, и он стонет. — Мейси, дорогая, я так близок.

Я не уверена, почему именно в этот момент я осознаю реальность того, что мы занимаемся любовью, все еще почти одетые, где — то в садах на свадьбе его брата. Но когда Эллиот приходит, я хочу, чтобы его руки и прохладный влажный воздух были на моей коже, а не на мятом шелке моего платья. Каждый раз, когда мы прикасались друг к другу, мы были в основном одеты.

Я тянусь назад, расстегиваю молнию, сдвигаю бретельки с плеч и быстро избавляюсь от крошечного бюстгальтера без бретелек. Мое платье падает до талии.

Его рот там, и его слова одобрения — за тепло и сладость меня, за ощущение моей груди на его языке. На моем животе царапается его распахнутая накрахмаленная рубашка, и внутри я чувствую, как он поднимается, чувствую, что ему нужно больше, чем то, что он получает, и его руки находят мои груди, держат их для его открытого рта.

Мы снова достигаем крещендо, теперь быстрее, я подпрыгиваю на нем три, четыре, пять, шесть раз.

— Блядь.

Он кусает меня, дико.

— Да.

Эллиот останавливает меня, когда его железная хватка опускается на мои бедра, и он впивается в меня, его рот открыт, зубы обнажены на моей груди.

Это оставит след.

Но даже после того, как он закончил, он проводит зубами взад — вперед, языком поглаживая тугую вершину, успокаивая место своей нежной атаки. Я чувствую, как он все еще спазмирует. Его дыхание — это сильные толчки воздуха о мою грудь.

Мои пальцы путаются в его волосах, прижимая его к себе. Его руки скользят по моей коже, обхватывая мою спину, прижимая меня к себе.

Он кончил в меня.

Он все еще внутри меня.

Что мы только что сделали?

И как я так долго обходилась без него?

Занятие любовью с ним вдруг кажется жизненно важным, как воздух, вода и тепло.

Он ожидающе поворачивает свое лицо к моему, и стоит лишь немного сдвинуться вперед, чтобы мой рот встретился с его ртом в этом новом, ленивом облегчении.

Это одновременно знакомо и чуждо. Его кожа грубее от щетины, его губы крепче. Внутри меня, я знаю, он толще.

Я начинаю сдвигаться с него — беспокоясь о том, что могу испортить его смокинг, — но он держит меня крепко, прижимаясь бедрами к моим. — Еще нет, — говорит он мне в губы. — Я хочу остаться здесь. Я все еще не верю, что это происходит.

— Я тоже. — Я теряюсь в ленивых движениях его языка, в крошечных поцелуях, которые переходят в более глубокие.

— Возможно, я захочу сделать это снова.

Я улыбаюсь. — Я тоже.

Он перемещает свой рот на мою шею, его левая рука поднимается, чтобы коснуться моей груди.

— Это странно, — начинаю я, — что я чувствовала, будто занимаюсь сексом с кем — то новым и старым одновременно?

Это заставляет его рассмеяться, и он наклоняется, целуя мою грудь. Наклонившись назад, он шепчет: — Хочешь узнать кое — что еще более странное?

Мои глаза закрываются. — Я хочу знать все.

И впервые за последние десять лет я действительно хочу.

— Прошли годы, прежде чем я был с кем — то, кроме тебя. Ты была единственной женщиной, с которой я был, пока я не стал… ну, долгое время.

Его слова ударяют в глухую стену моей сексуальной дымки, а затем ужас наваливается на меня, как чернота.

— Я любил тебя всю свою жизнь, — продолжает Эллиот, его губы прижимаются к моей ключице. Медленно я открываю глаза, и он смотрит на меня сверху. — По крайней мере, с той минуты, как я начал думать о любви, сексе и женщинах.

Он все еще внутри меня.

Он улыбается, и лунный свет ловит острый угол его челюсти. — Я никогда никого не хотел так, как тебя. Прошло много времени, прежде чем я захотел кого — то еще, физически, вообще.

Это немного похоже на то, как будто находишься в глазу торнадо. Вокруг меня все происходит, но внутри моей головы так тихо.

В ответ на мое молчание его глаза сначала расширяются, а потом закрываются. — О, Боже мой. Я только что понял, что я сказал.