Мой телефон зазвонил, и на экране появилась фотография Эллиота. Я сделала ее всего неделю назад, когда он стоял на поросшем мхом камне в лесу за нашими домами и смотрел на деревья, пытаясь определить птицу, которую он видел. На фотографии солнце освещало его в профиль, подчеркивая его челюсть и рельеф груди под рубашкой.
Мое сердце колотилось так сильно, и когда я ответила, мой голос прозвучал гулко. — Алло?
— Мейси, нет, — сразу же сказал он. — Это не то, что я имел в виду.
Я кивнула, уставившись на свою стену и глянцевый плакат с единорогом, который висел у меня с восьми лет и который я так и не удосужилась снять. — Хорошо.
— Я просто имею в виду, — сказал он тихо, — что мы будем сводить себя с ума, переписываясь по электронной почте каждые десять минут каждый день недели.
Я села на кровать, скинув кроссовки. — Ты, конечно, прав. Просто сейчас все по — другому. Страшнее быть врозь.
— Это не по — другому. — Он выглядел запыхавшимся, как будто бежал трусцой по лестнице. — Мы всегда так чувствовали. Я здесь. Ты там. Как и раньше, мы по — прежнему принадлежим друг другу.
— Хорошо.
— И когда ты вернёшься, — сказал он, и я услышала, как закрывается дверь, — мы будем проводить вместе столько времени, сколько сможем.
Я свернулась калачиком в подушке, прижав телефон поближе. — Я просто хочу поцеловать тебя сегодня вечером, — прошептала я. — Я просто хочу, чтобы ты был здесь, рядом со мной, целовал меня.
Он застонал, а затем затих, и мое сердце заколотилось в груди от боли.
— Мейс, — сказал он. — Это все, чего я тоже хочу.
Мы замолчали, и я подумала, позволит ли он мне заснуть, разговаривая с ним по телефону, позже. Моя рука скользнула под рубашку, ощущая тепло моего живота, представляя его ладонь там.
— Еще только один год все должно быть так, — сказал он, наконец. — Подумай об этом. Мы заканчиваем школу весной. Наши жизни больше не будут раздельными. Все пройдет так быстро, и тогда мы сможем быть вместе, по — настоящему.