13.51. Сообщений нет.
14.00–14.13. Все вокруг тебя, весь город занят какой-то целенаправленной деятельностью, пока ты вяло, бессмысленно, в унынии мотаешься из угла в угол. Жизнь потеряла смысл. Утеряно направление. Неудивительно, что Филомена тебя бросила. Звонок, по счастью, прервал начало самоэкзекуции.
— Я не могу писать, — это Джереми, — я даже читать не могу. Статью в «Таймс» отложили.
Благослови, Господи, еще одного непродуктивного жителя Нью-Йорка. На заднем плане бормочет «Ничего не изменить» Тодд Рандгрин.
— Может, все исправится?
— Ты не хочешь позавтракать? — спрашивает он. — Сделать то, что делают нормальные люди в это время, позавтракать? Перехватить? Перекусить? Как там еще говорят? Эти, люди с нормальной работой и расписанием дня. Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, они ходят на работу в офисы, говорят по телефону, сидят на собраниях, спасают мир, а потом примерно в полдень, в половине первого, идут в кафе и рестораны, чтобы возместить потерянные калории, проглотив кусочек мяса млекопитающих или булочку, или что ты там ешь в компании своих коллег. Я думаю, что это привилегия… людей, не имеющих нормальной работы, — не иметь своих коллег. Привет, это мой коллега, Хомер Ланчбокс, позавтракаем вместе?
Многие люди считают, что это просто счастье — иметь расписание жизни Джереми, располагать временем по своему усмотрению, но он думает, что свобода и безделье — тяжелое бремя, навязанное засранцами, которые каждое утро просыпаются, чтобы идти на работу, ехать на поезде или писать глупые статейки о еще более глупых звездах. Именно это я и люблю в Джереми — его бескомпромиссную безрассудность.
Я ответил, что ничего не имею против маленького безумного мероприятия, которое называют ланчем (хотя, если честно, не был голоден).