Следующим вечером я обнаружил себя на Аппер-Уест-Сайд берущим интервью у актрисы в Центральном парке (скукотища, даже и не спрашивайте). Потому я решил заскочить к Джереми.
Ладно-ладно, идолопоклонники, развлеку вас одной из моих программных заготовок: «Я вовсе не считаю себя звездой. Я просто горда быть частью творческого сообщества» (команда ввода: «Блумсбери»).
Джереми впустил меня и устроился на лестничной площадке наблюдать, как я с трудом преодолеваю пять пролетов:
— Пижон, восходящий по лестнице, — прокомментировал он.
Его длинные белые патлы висели чуть ли не до четвертого этажа. Он мрачно мотнул головой в сторону квартирной двери и рухнул в кресло посередь безукоризненно аккуратной, заставленной цветами гостиной. Я почувствовал зимний мороз среди всего этого великолепного цветения.
— Ты, должно быть, соцработник из службы помощи самоубийцам?
— Нет. Я президент фан-клуба Джереми Грина.
— Ты лжешь, клуб развалился. Два бывших члена клуба ходят сейчас на групповую терапию, а третий бросил меня ради фан-клуба Дениса Джонсона…
Джереми вздохнул и передернулся. Хоть вам и могло бы показаться, что симпатяга-писатель, развалившийся в кресле, должен выглядеть как пробудившийся к жизни юный Труман Капоте, но Джереми больше напоминал человека, которого пытали и ломали на дыбе невидимые инквизиторы.
— Ты только посмотри, — он потряс номером «Дейли ньюс» прямо перед моим носом. Там, в колонке городских новостей, разместили совместное фото насупленного Джереми и сияющей Филомены.
— Мои поздравления, — отреагировал я.
— Меня чертовски унизили.
— Этот комментарий по поводу моей подружки?
— Она — модель. Ей положено ошиваться и попадаться в объектив камеры — это ее работа. А я — писатель, господи боже ты мой!
— Ну, одна газетная фотография не обязательно скомпрометирует твою артистическую невинность и чистоту.
— Они больше никогда не напишут обо мне серьезный критический отзыв.
Джереми отвратительна и одновременно страшна мысль о том, что кто-то может подумать, будто он раскручивает себя за счет пары фраз на страницах газеты, где напечатали упоминание о вечеринке с его участием. Он, демонстрирующий отвращение к оскорбительным слюнявым поцелуям общественного вкуса, сильно возмущается своей безвестностью по сравнению с другими, менее талантливыми, на его взгляд, писателями. В воскресном выпуске «Таймс бук ревю» и парой строк в «Нью-Йоркере» он был оценен весьма благосклонно, и из его дебютного тиража распродали где-то четыре с половиной тысячи книжек в твердой обложке — весьма приличная цифра для сборника рассказов, в котором главной темой является самоубийство. Это позволяет Джереми говорить о том, что в стране проживает всего пять тысяч серьезных читателей. Еще я слышал, как он возводил поклеп на торговые возможности его бывшего издательства. Новый сборник Джереми будет называться «Замурованный» (наведенный на Генри Торо глянец с отсылками к Эдгару По). Манхэттен в нем подан в виде мрачного отражения вальденского пруда, септической экосистемы, которая доводит своих обитателей до безысходности и самоубийства. Я просил почитать рукопись, но он настаивает, чтобы я подождал, пока он закончит книгу.
Он встает и, прохаживаясь по комнате, выразительно вздыхает.
— Есть ли что-то такое, о чем все знают, типа как проснуться с утра и захотеть вылезти из постели? Что-то, что я пропустил, переступив порог последней своей реинкарнации? Какая-то надежда, которая не позволит мне наложить на себя руки?
— Я думаю, это называется «секс».
— Тебе просто говорить. У тебя, подонка, связь с девицей с обложки модного журнала. А я не могу даже заполучить назад свою собаку.
Джереми ткнул пальцем в один из многочисленных цветочных горшков, нахмурился и пошел на кухню.
Вообще-то Филомена никогда не была ни на каких обложках. И вообще она на пол пути — угадайте куда? — чтобы уйти из модельного бизнеса и стать актрисой. А вокруг Джереми вьется множество женщин, хватающих его за лодыжки, рыдающих при виде его, вымаливающих номер телефона, прядь волос, каплю спермы. Представьте себе рок-звезду с великолепными зубами и кожей и к тому же с потрясающим словарным запасом. Большинство мужчин, окажись они в шкуре Джереми, нашли бы множество причин, чтобы чувствовать себя счастливчиками. Что касается бывшего напарника Джереми из породы собачьих — это длинная и грустная история.
Он вышел со склянкой воды для фикуса.
— Я думал, ты вернул чудовище назад еще на прошлой неделе.
О Боже, зачем я это сказал! Джереми готов разразиться слезами. Отвернувшись от меня, он сконцентрировал все внимание на обезвоженном фикусе.