Брук внесла чашку без ручки, которую Даг принял с благодарностью и сжимал страстно (как будто в ней заключался ответ на извечный вопрос, что же ему делать со своими руками в отсутствие скальпеля и зажимов), но только до тех пор, пока не обнаружил, насколько она горяча. Тогда он начал неистовые поиски нейтральной поверхности, на которую можно было бы поставить чашку.
— Но ты ведь все еще работаешь, э-э-э, для журнала, разве нет? — продолжал он упорствовать, дуя на свои обожженные пальцы.
— Немного.
— Как прошел твой день, Даг? — защебетала Брук.
Я не мог поверить, что она настолько воспряла духом из-за присутствия этого вялого субъекта.
— Неплохо.
По счастью, он не стал вдаваться в подробности, прерванный писком пейджера.
— Ты можешь позвонить из спальни, — сказала Брук и зашипела на меня, когда он исчез: — Не мог бы ты хоть раз попытаться не быть таким засранцем, хотя бы ради меня!
Меня как обожгло. Я — засранец? Я тут же напомнил, что вообще-то она собиралась избавиться от него.
Возник Даг и объявил, что его требуют в больницу. Кто-то при смерти. Он даже вроде бы оживился оттого, что оказался кому-то нужен, или оттого, что возвращался туда, где комфортно себя чувствовал. Я-то уж точно обрадовался такому исходу. Он притормозил еще ровно на столько времени, сколько нужно было, чтобы облиться чаем. Брук вытерла его и поцеловала у двери.
— Я не понимаю, что ты нашла в этом мужлане.
— Он милый, и добрый, и порядочный, то есть обладает тремя качествами, которые никто не приписал бы тебе. У меня был чертовски трудный год, и я очень признательна Дату за его заботу.
— У него отсутствует индивидуальность.
— Что у него отсутствует на самом деле, так это осанка.
Я не выношу, когда Брук сердится на меня. Мы очень редко расходимся в наших мнениях, поэтому я был подавлен собственной ограниченностью и неспособностью оценить добродетельного доктора Халливелла по достоинству. Но я видел, как она разозлилась, и, чтобы привести ее в чувства, извинился. Я даже не стал имитировать, как смешно он сопит вместо того, чтобы просто дышать, зная, что ее не заинтересуют мои наблюдения, а он все равно не сможет исправиться.