Вечер. Я сижу перед компьютером, копаюсь в Интернете. Звонит телефон. Определитель номера показывает код Лос-Анджелеса.
— Алло?
— Здравствуйте, могу ли я поговорить с Колином Макнилом?
— Коннор Макнайт вас не устроит?
— Ах, да, конечно. Это Чери Смит, ассистент Чипа Ральстона. Он просил передать, что переменил решение относительно вашей статьи. У него просто нет на это времени.
— Вы шутите?
— Он меня просил передать вам это.
— Извините, а могу ли я с ним поговорить?
— Сожалею, но он сейчас занят.
— Да я и сам не очень хочу писать эту статью, но у меня недостаточно денег на счету, чтобы заплатить свою часть арендной платы, не говоря уже о части моей сбежавшей подруги.
— Мне очень жаль, но я просто делаю свою работу. Приятного дня, до свидания.
Я не сдамся так просто. Теперь у меня есть номер. Вышел купить пачку сигарет. По дороге пытаюсь имитировать мрачную тональность Джейсона Таунза, чтобы прорваться через секретаршу и переговорить напрямую с Ральстоном, с этим засранцем.
«Это Джейсон Таунз». Нет, не совсем так: «Хай, это Джейсон. Могу я поговорить с Чипом?»
Настороженное молчание мне в ответ.
«Привет, это Джейсон, — повторяю я, трясясь на углу Двенадцатой и Гудзона, — Джейсон Таунз».
— Ага, а я — Мишель Пфайфер, — комментирует прогуливающая собачку молодая негритянка.
Вернувшись домой, я выкурил две сигареты, чтобы голос стал более сиплым, подождал пятнадцать минут и перезвонил по волшебному номеру, нацарапанному в моей записной книжке.
— Алло? — в трубке звучал до боли знакомый голос. — Алло? Кто это?
— Фил?!
— Коннор?!
— Что ты там делаешь? — выжал я из себя, когда наконец обрел голос, хотя ответ был очевиден.
— Как ты…
— Какое это имеет значение? Ты спрашиваешь меня, как я… Господи боже, я не могу поверить, что это происходит.
— Я не хотела делать тебе больно.
— Ты не хотела делать мне больно? Так вот почему ты трахаешься с Чипом Ральстоном — чтобы уберечь меня? Вот что ты хотела сделать вместо того, чтобы раздавить меня своими маленькими каблучками и разбить мое сердце?
— Я имею в виду, что именно поэтому я не хотела, чтоб ты знал.
— Так вот почему он динамит это сраное интервью?
— Коннор, вряд ли ты можешь написать о нем непредвзято в данных обстоятельствах.
— Я понятия не имел, каковы эти обстоятельства!
— Ну, ты бы их выяснил.
Помолчав, она продолжила:
— Скоро начнутся съемки.
— Я вылетаю сегодня же.
— Коннор, не надо, все кончено. В любом случае мы сегодня уезжаем в Монтану.
— В Монтану?
— У Чипа дом около Ливингстона. Мы собираемся провести там какое-то время.
— О! Это должно быть… восхитительно!
— Я говорила тебе, что хочу легкой жизни.
— Легкой? Ты едешь в гребаную Монтану с долбаным Чипом Ральстоном! Ты представляешь себе, как это пошло? У меня это есть даже в базе, код ввода: «шаблонная Монтана». Это не легкость. Это глупость!
Она молчала на том конце провода. Что касается меня, то я просто не мог произнести ни слова. В конце концов я выдавил:
— Это ведь шутка?
— Коннор, так бывает. Ты разве не слышал? В этом нет ничьей вины.
— Чип Ральстон?
— Я понимаю, что ты расстроен.
— Это слова.
— Не заставляй меня говорить того, чего ты не хочешь слышать.
— Он — ничтожный карлик, Фил!
— Не беспокойся об этом, Коннор, он гигант — когда требуется. Спасибо большое!
Я отшвырнул телефон и тут же пожалел о том, что сделал. Схватив фарфоровую лягушку — часть Филомениного имущества, — я запустил ею в стену. Мы купили эту лягушку на блошином рынке в Киото, и, помнится, меня очень занимала мысль о будущем первой приобретенной нами совместно вещи. Свяжет ли она нас вместе? Будем ли мы смотреть на нее десять лет, двадцать, вечность и предаваться воспоминаниям? Потом мы отправились в Риокэн, на холмы к западу от города, где скрипела в ожидании нашего прихода глубокая кедровая бочка, на чернобоких матах татами покоились бело-голубые полосатые халаты. Что бы случилось, если бы я мог повернуть время вспять? Смог бы я оживить все эти воспоминания с багажом уже имеющихся у меня знаний? Или я бы утопил суку прямо там, в бочке?
Следующие двадцать минут я перезванивал по обозначенному номеру, забивая автоответчик Чипа бранью вперемежку с мольбами. После пятого звонка автоответчик перестал включаться. Мои размышления о том, как я проживу оставшиеся тридцать лет один на один сам с собой, прервал звонок в дверь.