Звонит Джереми, негодующий по поводу Джона Чивера. В своем дневнике, часть которого только что опубликовали в «Парис ревю», Чивер высказался по поводу концепта страдания. Джереми принял это выступление слишком близко к сердцу, несмотря на то что предложенные замечания имеют непосредственное отношение к Сэлинджеру.
— Ты только послушай, — кричит Джереми в телефонную трубку. — «Его проза великолепная и гибкая, но, кажется, он близок к сумасшествию. Мне самому указывали на то, что в моих работах слишком много страдания и что страдание — это не искусство, напротив. Поэтому я бы хотел написать историю о том, что все солнечно. Желтую, радостную, солнечную, ярчайшую историю».
Джереми негодует.
— Когда это Чивер страдал? Немного страдания ему бы не помешало.
Чивер опорочил одну из самых любимых эмоций Джереми. Последний склонен в любой современной критике видеть завуалированные намеки на его собственные работы. Сэлинджер — один из его тайных тотемов, и, когда Чивер атакует автора «Над пропастью во ржи», пусть даже весьма осторожно, он тем самым со всего размаху бьет Джереми Грина прямо по яйцам.
— Желтую, яркую, солнечную, — глумится Джереми, — кем он себя возомнил? Гребаным япошкой? Воздуху мне, воздуху! Сэлин должен был чувствовать меньше горечи и страданий?! Это сделало бы его еще более великим писателем? А как насчет Ивлина Во?
— Иностранцы, — указываю я. — С евро в кармане проще быть циником.