Пари

Глава тридцать пятая: Вика

Официально — я первый человек на свете, который на сто процентов знает, как ощущается вареный в собственном сером веществе мозг.

— Я больше не могу, — стону охрипшим от постоянный зазубриваний голосом, пока Хасский сует мне под нос еще пачку еще одну увесистую пачку распечатанных таблиц. — У меня букв перед глазами путаются, боже. Почему нельзя просто посмотреть какие-то обучающие видео в Ютубе?

Он вопросительно смотрит на меня поверх очков, и я понимаю, что единственное, чего я добьюсь попыткой выторговать поблажки — полное прекращение наших «уроков». Поэтому, издав последний трубный а ля «депрессивный слон» звук, беру пачку и пытаюсь вгрызться в нее взглядом.

Сегодня уже воскресенье, конец пятого дня нашей вечерней школы, хотя ее совершенно заслуженно можно переименовать в круглосуточную.

Вопросы. Таблицы. Длинные пласты информации. Все это мы прошли за первых три дня, и я почти хлопала в ладоши, когда Хасский, скрепя сердце, принял у меня экзамен и предложил перейти к практическим разборам. Думала, что будет как в институте — что-то типа задачек на смекалку. С ними, в отличие от теоретического материала, я всегда неплохо справлялась. Можно сказать, именно благодаря этому закончила институт своими силами и даже с хорошим результатом. А диплом мой слушали целых два часа — уже потом я узнала, что члены комиссии до сих пор вспоминают о моем «шедевральном выступлении».

Но Хасский за пару минут не оставил камня на камне от моей надежды на скорое избавление.

Сейчас, к концу второго дня «практики» я понимаю, что не раздумывая согласилась бы обменять каждый час практики на еще одни сутки теории. Тогда я хотя бы не чувствовала себя такой никчемной.

— Здесь нужно… — Пытаюсь разобрать задачу о банкротстве банковского филиала, но как только дохожу до первой теории, Хасский предупреждающе сводит брови. Тоже самое он делает и с другим моим планом спасения, который я разрабатываю как «гипотетический руководитель» несчастных банкротов. — Боже, ну почему я такая тупая?!

Откидываюсь на спинку старого дивана и тот моментально «подвывает» мне противным скрипом старых ржавых пружин.

— Иногда нужно действовать не по учебнику, Виктория, — говорит Хасский, терпеливо взирая на меня с высоты своего роста, который настолько впечатляет, что даже сидя он все равно висит надо мной как тень отца Гамлета. — Или просто попытаться увидеть ситуацию не только как она выглядит на первый взгляд.

— Я была бы не против понимать хотя бы так! — Мысль о том, что за этих пять дней я ни на шаг не сдвинулась с мертвой точки очень сильно деморализует. Если так пойдет и дальше, я приеду завтра на работу только для того, чтобы уволиться! — Так, предлагаю сделать перерыв! У меня еще остался поганый кофе и…

— Вика, у моей супруги сегодня День рождения, — со вздохом говорит Хасский. — Я говорил, что в воскресенье смогу позаниматься с тобой только до полудня и только потому, что она была не против.

— Прекрасная женщина! Передайте ей мои поздравления!

Он уходит быстро и тихо, как будто призрак — только что был, а потом просто исчез. И я смотрю на оставленную им гору бумаг и таблиц со смешенным чувством радости за окончившиеся страдания и паники из-за отсутствия хоть какого-то результата. Почему, блин, раньше это работало, а сейчас, когда я собираю бумажки со стола и время от времени смотрю на напечатанный на них текст, у меня чувство, что я вообще вижу все это впервые?!

— С таким настроем, Вика, ты точно далеко не уедешь, — бормочу себе под нос, и чтобы взбодриться и напомнить себе, ради чего все эти страдания, заглядываю на страницу Эстетки.

Она как раз отдыхает в Париже и все ее безупречные красивые вылизанные фото моментально приводят меня в нужный боевой тонус. Я тоже хочу Париж, вид с Эйфелевой башни, прогулки по набережной Сены и все вот это вот, даже если у меня кривые лапки, которыми ни за что на свете не сделать даже в половину такой же красивый кадр. Вообще не представляю, как нужно держать телефон, чтобы так шедеврально сфотографировать обычные «конверсы» на вытянутых ногах. Ради интереса пытаюсь аналогичным образом сфотографировать собственные ноги в домашних тапках, но когда листаю фото, там только какие-то, прости господи, толстые икры и куриные лапки!

Боже, это что — мои ноги?!

Быстро все удаляю заглядываю в ее сторис с левой страницы.

Не знаю почему, но несмотря на все очевидные доказательства, я каждый раз листаю ее фото и короткие видео с надеждой увидеть там совсем другого мужика. Ну, типа, мало ли какие совпадения бывают в жизни — может, она встречается с парнем, который ведет его страницу в социальной сети? Это сразу бы объяснило и странное совпадение по дате поездок, и общее фото. В конце концов, оно ведь всего одно — это вообще ничего не значит. Хотя я все-таки заморочилась и поискала его по фотобанкам, надеясь, что Эстетка просто взяла из интернета подходящую по смыслу фотографию (зачем бы ей это было нужно, если она сама может запросто продавать абсолютно все, что попадает в объектив ее камеры?). Но такого фото нигде не оказалось.

Сейчас у нее там прогулки, фото цветущего Парижа, архитектура и даже короткие заметки на французском. Но никакого намека на мужика, только несколько традиционных фото со стаканчиками кофе, которых всегда два, что как бы намекает.

Я быстро закрываю ее страницу, потому что все это начинает быть похоже на какой-то нездоровый сталкинг. Когда-то читала, что часто женщины так надолго застревают на страницах новых девушек своих бывших, что могут годами следить за их личной жизнью в надежде выковырять хотя бы маленькое подтверждение их хреновых отношений.

Меня их с Лексом киношная история должна волновать исключительно в корыстных целях — рано или поздно они поссорятся, и тогда у меня появится шанс оттяпать Лекса обратно, тепленького и готового. Потому что, хоть ранка на моей губе уже давно зажила, я все равно чувствую легкую боль в том месте, на которое надавливаю языком.

Лекс хочет меня — это же очевидно.

Значит, если я правильно все разыграю, он станет моим еще до того, как закончится срок нашего сумасшедшего пари. Эти пять дней с Хасским показали, что шансов выиграть его честным путем у меня вообще нет.

Я кое-как готовлю себе омлет из последнего яйца, сгребаю на тарелку этот вообще не аппетитный, да еще и подгоревший комок пищи. Ковыряю его так и эдак и после коротких уговоров себя самой, просто проглатываю за пару раз, почти не прожевывая. А потом беру пакет с кошачьим кормом и пробираюсь на балкон, чтобы покормить своего троглодита. В последние дни его почти не видно, но каждый раз, когда я приношу ему новую порцию еды, миска оказывается пустой. Еще не хватало мне начать верить в котов-призраков!

Звонок в дверь застает меня врасплох, как раз в тот момент, когда я собираюсь взбодрить себя хотя бы какими-то позитивными новостями и позвонить Диане чтобы узнать на каком этапе уже идет производство. В последний раз мы контактились пару дней назад — трубку она не смогла взять, но написала извиняющееся сообщение, в котором уверила, что процесс идет и уже совсем скоро я увижу фото первой партии.

Но все радостные мысли о предстоящем денежном дожде по случаю запуска моего личного бренда моментально улетучиваются, когда на пороге открытой двери оказывается… Егор.

Я смотрю на него примерно с тем же видом, с которым смотрела бы на зомби, если бы мир пошел по сценарию сериала про мертвяков. Нет сил даже пошевелить языком или напрячь горло, чтобы издать хоть какой-то звук.

— Привет, Вика, — улыбается Егор, и протягивает мне настолько огромный букет роз, что тот в буквальном смысле не пролезает в дверной проем. — Я позвонил Хасскому, хотел узнать у него твой номер телефона, ну и…

Я с трудом обхватываю букет двумя руками и под его весом делаю пару шагов назад. Но Егор принимает этот жест за приглашение войти, которым тут же пользуется — перешагивает за порог, закрывает дверь и даже придерживает меня за локоть, чтобы я окончательно не завалилась на пол под всей этой грудой цветов.

— Я не звала… — пытаюсь дать понять, что ему лучше уйти, но Егор уже начинает хозяйничать.

Сначала забирает у меня цветы, посмеиваясь, что в магазине его о чем-то таком предупреждали, спрашивает, где у меня ваза.

— Ваза? А почему не бассейн? — говорю растеряно, но все равно продолжаю пятиться назад.

— Хорошо, тогда подойдет ванна. — За букетом Егора вообще не видно, но в его голосе хорошо угадываются веселые нотки. Как будто катавасия с букетом — целый повод для юмористического шоу.

— Ванна там, — показываю пальцем, пока пытаюсь обойти его сбоку, чтобы спрятаться на кухне.

Но в узком коридоре, да еще и с таким веником, это вообще нереально сделать, так что приходится идти перед Егором, чтобы открыть ему дверь. Взгляд падает на натянутые под потолком веревки, на которых сушится мое белье. Да что ж такое-то! Шмыгаю внутрь, быстро сдергиваю пару лоскутков и пытаюсь спрятать их за спину, пока Егор бережно укладывает цветы на дно маленькой, пожелтевшей от времени и местами побитой ванны. На крохотном клочке свободного пространства между втиснутой внутрь мебелью и стиральной машиной, было не развернуться даже мне одной, а вдвоем мы прилипаем друг к другу как два пельменя.

— Нужно набрать воду, — с этими словами Егор прижимается ко мне еще сильнее, чтобы дотянуться до крана.

Жаль, что я не могу черепаха втянуть голову в свой безопасный панцирь, и сбежать прямо сейчас тоже не могу, потому что путь до двери перегородила рука Егора.

— Прости, что я без приглашения, — говорит он мне на ухо, чтобы я расслышала его слова даже сквозь шум льющейся воды. Слава богу, в этот раз она хотя бы сразу нормальная, а не ржаво-желтая жижа.

— Не прощаю. Уходи.

Мне хочется спросить, зачем он искал мой номер, зачем приехал, зачем притащил этот монструозный букет, который больше похож на орудие убийства, чем на предмет для впечатления девушки. Но все это не имеет значения, потому что во главе угла стоит наше с ним общее прошлое, которое до сих пор болит. Хотя я не вспоминала о Егоре уже несколько лет.

— Даже выслушать меня не хочешь? — Егор теперь уже совершенно намеренно становится так, чтобы полностью закрыть дверь спиной.

— Нет, не хочу. И цветы забирай — меня такое уже давно не впечатляет, но в мире еще много дурочек, которых можно свести с ума этим царским жестом.

Хорошо, что сейчас мой голос уже не дрожит. Я даже почти владею собой, по крайней мере достаточно, чтобы выдерживать холодный тон разговора. Хотя, конечно, внутри все клокочет.

— Хасский сказал, что ты в некотором затруднительном положении, но я не предполагал, что все настолько… — он обводит взглядом крохотное помещение с двумя пятнами плесени в углу справа, — … плохо.

— У меня все прекрасно, это временная мера.

— Брось, Вика, мы оба знаем, что ты не создана для жизни в таком клоповнике.

— Мы? — Я с трудом проглатываю рвущееся наружу очень не-девичье высказывание о том, что я думаю о «нас». — Кстати, как поживет супруга? Все так же выедает тебе мозг, а ты все так же терпишь ради дочери?

Егор прищуривается и даже тусклого света желтоватой лампы достаточно, чтобы рассмотреть глубокие морщины у него под глазами и на лбу, и еще вокруг рта. Его возраст уже дает о себе знать, хотя я знаю многих мужчин, кто в его годы и даже старше выглядит гораздо свежее. Да зачем далеко ходить, Марат всего на четыре года младше Егора, но выглядит так, будто они и близко не ровесники. Хотя, справедливости ради — Марат трясется над своей внешностью так, как это не делают многие женщины.

— Мы разъехались, — с опозданием отвечает на мой вопрос Егор. — Дочь поступила в университет, учится на втором курсе.

— А кольцо ты, конечно, носишь просто чтобы не оскорблять ее чувства? — Поверить не могу, что меня до сих пор дергает это дерьмо. — Это который по счету раз вы вот так «расходитесь окончательно»? Раз десять было только при мне.

— Мы подали документы на развод, но судебный процесс, когда людей связывает двадцать лет брака, обычно длится не меньше полугода.

— Сочувствую, — произношу это с подчеркнутым пренебрежением, чтобы ему и в голову не пришло подумать, будто я могу говорить такое всерьез. — И на какой вы сейчас стадии? Выбираете пилу, которой будете делить совместно нажитое? Или уже пилите?

— Ирония, Виктория, никогда тебя не красила.

Я чувствую острый прилив ностальгии в ответ на этот его поучительно-наставнический тон. Только раньше готова была в рот ему заглядывать, лишь бы «выпросить» какой-нибудь урок жизни, заслужить вот это легкое словесное поглаживание против шерсти, потому что за ним всегда следовал мой феерический прогиб в прыжке. А потом, заслужив похвалу и идущей с ней в комплекте «плюшки» в виде свидания или выезда за город, взлетала на седьмое небо от счастья. Тогда я еще была наивной дурой и верила, что если буду достаточно хорошей, правильной, послушной и заботливой — Егор выберет меня. А как иначе, если, по его словам, они с женой чуть ли не с первого дня брака жили как кошка с собакой.

Господи, какой же бесконечно наивной дурой я была!

— Тебе лучше уйти прямо сейчас, — отчеканиваю я, а для верности тычу пальцем по направлению к двери. — Пока я не начала звать на помощь. Знаешь, у этих старых домов есть одно неоспоримое преимущество перед модными жилыми комплексами — здесь просто невероятная слышимость. Стоит мне рот открыть — и бдительные соседи вызовут полицию, «скорую» и пожарников на всякий случай. Уверен, что на твой развод положительно повлияет встреча с ними со всеми?

К моему удивлению — и легкому разочарованию — Егор даже бровью не ведет. Просто скрещивает руки на груди и нагло вздернутой бровью дает понять, что я могу исполнить озвученную угрозу — он и с места не сдвинется.

Странно.

Раньше, когда наши отношения были уже на той стадии, где все участники процесса, включая его жену, знали друг о друге, он всегда пасовал, стоило мне пригрозить скандалом. Всегда находил убедительные доводы, почему такой спектакль навредит в первую очередь мне самой.

— Ты невнимательно слушала, Виктория. Я же сказал, что мы разводимся. У моей бывшей жены уже есть новые отношения, так что мы давно не лезем в жизнь друг друга — исключительно кошелек.

— Звучит так, будто ты вот-вот расплачешься.

— Ерничаешь? Тебе это тоже не к лицу.

— Пошел ты знаешь куда?! — Не знаю, откуда берутся силы и проворство, но каким-то чудом мне все-таки удается вырваться из ванной в коридор, и уже там я отбегаю на приличное расстояние, где мы с ним хотя бы не дышим одним воздухом. — Кто дал тебе право снова врываться в мою жизнь, Егор?! После всего, через что я из-за тебя прошла, ты вот так запросто, просто увидев меня пять минут вдруг решил, что имеешь право появится на пороге, притащить свой всратый веник и перед тобой раздвинуться все ноги мира?!

Когда я грозила ему скандалом, у меня и в мыслях не было устраивать крик на весь мир, но только когда стихает эхо моих последних слов, я понимаю, насколько это в действительности было громко. Да все мои соседи, наверное, уже прилипли ушами к стенам, дожидаясь развития сюжета.

— Мне не интересна твоя жизнь и ваши с женой прекрасные отношения, потому что всем этим ты так меня перекормил, что меня тошнит от одного слово «развод»! Кто тебе сказал, что можно врываться в мою жизнь и заливать мне про успехи твоей прекрасной дочурки? Да мне плевать на вас на всех, и не моя проблема, что ты не понимаешь банальной иронии и небанальных намеков на то, что тебе лучше взять свою задницу в руки и свалить! Дверь — там! — снова и снова тычу пальцем в сторону порога. — Она не заперта и не заварена, убирайся, Егор!

Мне до сих пор больно произносить его имя. Возможно еще и потому, что как-то так сложилось, что в моей жизни он — единственный мужчина с таким именем.

Он молча, но уже и близко не так пафосно а ля «Хозяин этой помойки» выходит из ванной, проходит мимо меня, даже не пытаясь задеть, но все равно задерживается у порога.

— Вот. — Достает карту из портмоне и с подчеркнутым щелчком новенького пластика кладет ее на потрепанную оббитую тумбу около двери. — Там нет лимита. Мне будет спокойнее, если ты примешь эти деньги вместе с моими извинениями за прошлое. Я, собственно, только ради этого и приехал — увидел тебя в больнице с тем типом и подумал, что тебя нужно спасать. Я обещал Николаю, что позабочусь о его дочери.

— О да, ты позаботился! — Я подлетаю к нему. Хватаю прохладный, идеально гладкий пластик новенькой кредитки и швыряю ему в лицо. — Убирайся! И деньги свои забери! Лучше землю жрать буду, чем…

Я не успеваю закончить, потому что в ответ Егор выходит и захлопывает дверь, тем самым ставя точку. Но банковская карта так и остается на полу, в сантиметре от моей ступни.