Пари

Глава шестьдесят восьмая: Вика

Я просыпаюсь от того, что кто-то трясет меня за плечо.

Точнее, в моем сне я как раз занята тем, что мастерю из дерьма и палок куклу-вуду с лицом Лекса, чтобы потом предать ее изощренным болезненным пыткам. И в тот момент, когда мои пальцы заняты очень тонким делом, случается судорога, которая буквально не дает закончить важную деталь соответствия. Я пытаюсь размять плечо, но судорога становится еще сильнее и…

— Виктория… — слышу издалека раздраженный женский голос. — Виктория, проснитесь.

Резко сажусь, но еще несколько секунд пытаюсь понять, куда делся мой шедевр колдовского мастерства, прежде чем понимаю, что я сделала его во сне. Очень жаль — прямо сейчас не отказалась бы воткнуть в него шило. Раз… несколько. Для начала.

Но я, судя по остановке, все еще в ветеринарной больнице, а за окном уже сереет что-то похожее на рассвет, значит, я проторчала тут всю ночь. Последнее, что я помню перед тем, как провалиться в сон — девушка с ресепшена, сообщающая новость, что «мой жених» все оплатил, и текущие, и будущие расходы. Именно облегчение от этой новости не действует на меня как снотворное.

— Простите, — тру глаза костяшками пальцев, а потом быстро осматриваюсь в поисках Орео. Его нет и мои глаза округляются до болезненных размеров. — Где мой щенок?!

— Успокойтесь, он с нашей Тоней. Захотел есть. Ну и по своим собачьим делам.

Я краснею и снова извиняюсь. Приз Хозяйки года мне не светит даже если на соревнованиях буду участвовать только я. Но когда мы везли сюда Бармалея, я буквально взяла только то, что можно было еще каким-то чудом впихнуть в руки.

Бармалей.

Ему должны были сделать операцию и только поэтому доктор Светиков разрешил мне остаться, десять раз предупредив, что обычно они выпроваживают всех хозяев своих хвостатых больных, не делая исключений ни для кого. Но у меня был такой жалостливый и зареванный вид, что отказать от не смог. Стыдно признаваться, но ревела я, конечно, не из-за кота.

— Как операция? Уже закончилась? Как Бармалей? С ним все в порядке?! — забрасываю девушку вопросами и она торопиться отстраниться, чтобы выйти из-под «обстрела».

Пытаюсь встать за ней следом, но от долгого лежания в одной позе на диванчике, который явно для этого не предназначен, мышцы затекли и одеревенели.

— С вашим животным все хорошо, не кричите вы так, — кривится девушка. В отличие от улыбчивого и добродушного Светикова, большинство его персонала — настоящие мегеры, маскирующиеся под людей. — Доктор сейчас к вам выйдет.

Светиков появляется минут через десять. К тому времени я успеваю найти своего щенка и даже сполоснуть лицо в женской уборной. Добрый доктор выглядит заметно уставшим и уже не держим мину Айболита.

— Мы вставили штифты, — начинает объяснять, сухо перечисляя еще кучу медицинский терминов, которые мне ни о чем не говорят. — Сейчас животное под наркозом, его жизни ничего не угрожает. Не ему еще нужна квалифицированная помощь, поэтому какое-то время Бармалей останется у нас.

— Я не могу забрать его домой сегодня?

— Ни сегодня, ни завтра, ни, полагаю, через неделю. Но не буду пугать вас долгими прогнозами. В любом случае, здесь о вашем животном позаботятся и окажут все необходимое лечение, чтобы он как можно скорее встал на лапы.

Я рассеянно киваю, и прошу посмотреть на него еще хотя бы разочек.

Доктор против, мотивируя свой отказ тем, что животное после операции выглядит не самым лучшим образом, и видеть его таким может быть травмирующим для моей психики. Приходится напомнить, что я несла его сюда еле живого, с кровью изо рта и болтающей на честном слове задней лапой, что тяжело назвать «усладой для глаз». Светиков сдается.

Бармалей лежит в просторном белом боксе, весь перебинтованный, как египетская мумия. Из лент повязок торчит только одно рваное ухо и обрубок хвоста.

— Хвост пришлось ампутировать, — говорит Светиков, — но вы не беспокойтесь, обычно животные довольно быстро восстанавливаются после таких хирургических манипуляций.

— А все остальное? Лапы? — С моего угла обзора тяжело рассмотреть, все ли они на месте.

— Уверяю, лапы мы не трогали. Все они там, где им и положено быть. Все пять.

Мы обмениваемся взглядами, и я благодарю его улыбкой за попытку разрядить обстановку.

В любом случае, из ветеринарной клиники ухожу с тяжелым сердцем. На прощанье Светиков потребовал, что я не появляюсь у них раньше завтрашнего дня, потому что животное все равно будет отходить от операции и мне не разрешат с ним контактировать.

Я спускаю Орео на землю, беру поводок и, со вздохом, бросаю взгляд на часы.

И того: у меня нет ни копейки на обратную дорогу, сейчас почти шесть утра и через полтора часа мне нужно быть в офисе свежей и блестящей как новая копейка. Интересно, сколько времени мне понадобится, чтобы пешком добраться до дома? Проложенный моим телефоном маршрут на семьдесят минут, потому что топать мне буквально далеко, в другую часть города. Просто чудо, что эта клиника вообще оказалась в черте города.

В общем, не один раз за всю пешую прогулку я благодарю себя за то, что, во-первых, привыкла рано вставать и утром всегда бодрая, во-вторых — за то, что никогда не ленилась много и часто ходить пешком. И в-третьих — иногда даже мой не очень острый ум может соревноваться с телефоном в коэффициенте полезного действия, благодаря чему я дважды удачно срезаю и таким образом экономлю как минимум пол километра.

Но даже при таких бонусах я успеваю забежать домой только для того, чтобы быстро ополоснуться, переодеться в первое, что попадает под руку и покормить Орео. Подумав немного, взвесив все «за» и «против», принимаю решение взять его с собой. Если кто-то накапает Лексу, я всегда могу напомнить, что это именно он подарил мне щенка, прекрасно зная, что у меня нет денег ни на няньку, ни на какие-нибудь собачьи ясли. Он, бедняжка, так распереживался, что я могу обидеть щенка — вряд ли станет наезжать за то, что решила всюду таскать его с собой.

Даже если это не собачка для сумки и держать его в руках в вагончике метро — это целое испытание на выносливость. Но он хотя бы ник к ому не лезет и не пытается вытереть слюни обо все, что шевелиться поблизости.

Из метро выбегаю пулей, чуть не попадаю под машину, не осторожно выскочив на перекресток на мигающий желтый, но, слава богу, дело ограничивается только порцией забористого мата мне вслед.

И — о, чудо! — я успеваю прибежать в офис за две минуты до начала рабочего дня. Останавливаюсь на крыльце, чтобы привести себя в порядок и взбить руками волосы, которые совершенно не было времени сушить, так что пришлось просто заколоть их «крабом». Проходящие мимо меня сотрудники натянуто здороваются, но мне вообще плевать — главное, что я успела вовремя и сволочи Яновскому не к чему будет прицепиться. Уж не знаю, какая вожжа ему под хвост попала, что он снова превратился в мудака, но больше у него этот перевертишь не сработает.

Захожу в офис уверенным шагом, иду до проходной, но на половине пути дорогу преграждает Стёпа — наш самый главный «охранник». Не потому, что действительно рулит входом-выходом, а потому что с его габаритами модно было вообще не придумывать шлагбаум на проход — мимо такой туши даже мышь не проскочит.

— Доброе утро, Степан Андреевич, — здороваюсь, сверкая приветливой улыбкой.

Пытаюсь обойти его, но Стёпа снова передо мной.

— Доброе утро, Виктория Николаевна.

— Стёп, в чем дело? — начинаю раздражаться, когда становится понятно, что он не просто так мешает мне пройти, а делает это совершенно намеренно. — У меня пропуск есть.

Вообще-то мне не нужно демонстрировать его для прохода — достаточно просто приложить магнитную карту к считывателю, чтобы система зафиксировала имя и время, когда сотрудник попал внутрь офиса. Но мало ли, с какой ноги сегодня встал этот медведь-переросток?

— Вот, — тычу пропуск прямо ему под нос (для этого приходится едва ли не подпрыгнуть). — Теперь все в поряд…?

Мой рот так и остается открытым, потому что Стёпа выхватывает пропуск из моих рук и прячет его во внутренний карман пиджака.

— Прошу вас покинуть помещение, Виктория Николаевна, — отчеканивает сухим казенным голосом.

— Что происходит? Я не опоздала! — Тычу пальцем в экран телефон, на экране которого только-только всплывают цифры «08:00».

— Распоряжение Алексея Эдуардовича.

Я снова открываю рот, готовясь возражать сотней любых аргументов, но именно к такому повороту событий оказываюсь совершенно не готова. Даже несмотря на наш с Лексом последний разговор.

Мне нужна пауза, чтобы просто переварить услышанное.

— Это какая-то ошибка. — Банальщина, но это единственное, что вот так сходу приходит мне на ум. — Лекс… Имею ввиду. Алексей Эдуардович не мог.

— Виктория Николаевна, прошу вас, покиньте офис, — ни капли не изменившийся интонацией, повторяет Стёпа.

— Это ошибка! — взрываюсь, как только он пытается взять меня за локоть и развернуть в сторону выхода. В ответ на мои нервные попытки освободить руку, Орео начинает громко тявкать и пытается схватить моего обидчика за палец. — Стёпа, это просто бред! Я здесь работаю! Ты хотя бы в курсе, на какой вообще должности?!

— Если вы не уйдете сами — мне придется позвать охрану. — Рожа этого медведя ни на грамм не меняется. — Мне не очень хочется это делать, Виктория Николаевна, но я действую согласно полученным инструкциям.

— И что — в этих инструкция сказано, что ты должен выкручивать руки беспомощной женщине?! — От возмущения меня уже почти трясет. Что это такое?! Что, блин, происходит?!

— Виктория Николаевна, поверьте, если вас выведут отсюда под руки и спустят с лестницы — приятного в этом будет мало. А я уже теряю терпение.

Такое чувство, что медведь Стёпа проторчал на проходной всю жизнь в ожидании своего звездного часа — возможности вышвырнуть на улицу беспомощную и бесправную женщину.

— Хорошо, я уйду, но сначала — набери его. — По лицу охранника видно, что он не очень понимает, кого я имею ввиду и чего хочу. Приходится разжевывать и объяснять, что хочу лично убедиться, что Лекс отдал именно такие распоряжения и нет никакой ошибки.

— Ошибки нет, — басит Стёпа, но когда снова пытается подтолкнуть меня к двери, я к этому уже готова и успеваю сманеврировать в сторону. — Виктория Николаевна, я же предупреждал. Правда хотел по-хорошему.

— Я тоже хочу по-хорошему, и учитывая все сопутствующие обстоятельства, а также тот факт, что у меня с Алексеем Эдуардовичем не было никаких конфликтов и других причин для того, чтобы он вынес такое радикальное решение, я хочу убедиться, что эти, как вы выражаетесь «распоряжения», действительно существуют. Не хочу потом узнать, что меня уволили за прогул без уважительной причины.

— Виктория Николаевна, это уже просто ни в какие рамки.

— В чем проблема, Степан Андреевич? Если это действительно распоряжение нашего цербера — вам не о чем беспокоится. Наоборот, заработаете себе «звездочки» за исполнительность и предусмотрительность. Просто наберите его, включите громкую связь, и мы все услышим из первых рук.

Стёпа колеблется, но потом сдается и набирает номер Лекс. Переводит телефон на громкую связь.

— В чем дело? — раздраженно спрашивает Лекс, отвечая примерно через три гудка.

— Алексей Эдуардович, тут такое дело… — Стёпа мнется, но мой подталкивающий взгляд все-таки заставляет его продолжить. — Виктория Николаевна не хочет уходить.

Я зло кривляюсь, потому что на самом деле мой запрос звучал совсем не так.

— Виктория… Николаевна, — как будто через силу цедит Лекс. — Она рядом с тобой?

— Да, я громкую связь включил.

— Хорошо. Вик, — в голосе Лекса звучат те самые нехорошие нотки, которые я слышала от него всего пару раз в жизни, — ты на хуй уволена за промышленный шпионаж. И если через минуту Стёпа не перезвонит и не скажет, что ты свалила — тебя «уйдут» так, что об этом месяц будут трубить во всех главных новостях страны.

Я даже не сразу понимаю, почему его голос сменяется звенящей тишиной.

Не сопротивляюсь, когда охранник разворачивает меня до двери, иду туда просто как заводная игрушка — на автомате. И даже сил нет реагировать на едкие взгляды мне в спину.

Спускаюсь со ступеней на удивление даже не кубарем, а на своих двух, хотя суставы буквально задеревенели и почти не слушаются.

Промышленный шпионаж?

О чем он вообще?

Что произошло за весь вчерашний день? Какое отношение это имеет ко мне, почему. За что?! Я же все время была у него на виду! Я не сделала вообще НИЧЕГО!

Щенок на руках начинает скулить, а потом, пытаясь слизать слезы с моих щек, фыркает и елозит языком по своей слюнявой морде. Если бы я не была настолько фундаментально разбита, то нашла бы силы умилиться и сделать пару фоточек, но я настолько разломана, что с трудом понимаю, на каком вообще свете.

А что дальше?

Работы у меня нет, денег нет, никакой перспективы получить хотя бы какой-то заработок — тоже. Еще и как назло прямо в эту минуту срабатывает напоминание, что тринадцатого числа истекает аренда квартиры. То есть, у меня в запасе всего пять дней. Просто отличная вырисовывается перспектива — от светской львицы до попрошайки на паперти.

Чтобы переварить все это, мне точно нужно присесть.

Выдохнуть.

Еще раз подпить в голове «итоги», чтобы убедиться, что я ничего не пропустила.

Хотя, кажется, кое-что все-таки забыла — и вспоминаю об этом, когда взгляд падает на иконку входящих сообщений, на которой со вчерашнего вечера висит отметка об одном непрочитанном входящем. Ссылка, которую прислала Тоня перед тем, как тоже меня послать. Если бы я вспомнила о ней утром, то точно не стала бы открывать, чтобы не добивать свой еле живот оптимизм, но сейчас терять уже нечего, поэтому тыкаю в нее пальцем даже почти с веселым любопытством.

По ссылке перехожу на страницу одного из самых скандальных пабликов, известного своими, зачастую, совершенно притянутыми за уши «журналистскими расследованиями», больше похожими на коллективный бред их команды (потому что один человек просто не в состоянии генерировать такую ахинею). Но еще большую славу им принесла позиция «никаких опровержений». Даже если вскрывается правда — эти товарищи никогда и не при каких обстоятельствах не скажут своим подписчикам, что сказанное ими ранее — в лучшем случае непрофессионализм, а зачастую — сознательное вранье. Вот и получается, как в анекдоте про ложечки и осадочек.

В общем, помойка, которую мне одно время было даже смешно читать, но когда туда угодила одна из моих подруг с совершенно грязное статьей, разоблачающей якобы ее роман с многодетным отцом и, по совместительству, олигархом, и на кону оказалась ее освежённая семейная жизнь, я поняла сразу две вещи. Во-первых, отмыться от грязи, которую хотя бы однажды на тебя выльют — невероятно сложно, а во-вторых — такие помойки существуют потому что их читают такие же любители совать нос в чужие трусы. Поэтому, в качестве своего личного вклада в очищение пространства, отписалась. Правда, написать какое-то разоблачение огромной аудитории собственных подписчиков так и не решилась — побоялась в отместку схлопотать бумеранг с фекалиями.

Интересно, зачем Тоня прислала мне ссылку на эту помойку? Я была уверена, что после той истории они последовали моему примеру и тоже перестали отслеживать этот испорченный телевизор, но, как оказалось, ничего подобного.

В закрепленных — три поста, но в глаза бросается самый первый свежачок, потому что на обложке — какая неожиданность! — мое лицо. Ну в целом, не могу сказать, что сильно удивлена. Это был просто вопрос времени, когда эти паразиты, пропесочив звезд первой величины, ненадолго переключатся на жизнь простых смертных. Сначала даже хочу закрыть и не добивать себя окончательно, но потом вспоминаю, что несколько минут назад решила, что этот день, как бы он не закончился, уже просто не может стать еще хуже и открываю помойку.

Примерно через полчаса, когда более-менее возвращаю себе способность думать (потому что все это время мой мозг кипит совсем не в переносном смысле этого слова), забираю назад свой оптимизм — до того, как я прочитала этот… высер, мои дела были еще относительно ничего. По крайней мере у меня была последняя возможность как-то сводить концы с концами, пока жизнь не наладится — моя личная страница. Я подзабросила ее в последнее время, но по крайней мере со мной остались мои только самые преданные поклонники и еще оставалась перспектива получить какие-то рекламные предложения. В текущем положении я согласилась бы рекламировать даже туалетную бумагу, говоря на чистоту.

Но теперь об этом явно можно забыть, потому что в помойному паблику было мало облить меня помоями — они слили все мои контакты, включая полное разоблачение: возраст, вес, вредные привычки, личная жизнь.

Я трижды перечитала эту немаленького размера отрыжку и к концу последнего прочтения поняла, что готова возненавидеть эту мерзавку Викторию Янус, даже несмотря на то, что она — это я! Потому что Виктория Янус вылезла в люди на горбу успешного бизнесмена Алексея Яновского (из грязи в князи), а потом, когда жизнь подставила бедняжке подножку — коварно выскочила замуж за его родного брата. Но подлой парочке и этого оказалось мало, поэтому они еще и отжали бизнес прикованного к постели, с трудом сводящего концы с концами Алексея. И как оказалось — это была только прелюдия к основной статье.

Где вывернули наружу всю мою жизнь.

Абсолютно каждый мой не самый хороший поступок, включая роман с женатым мужиком (я бы очень удивилась, не всплыви имя Егора), история из университетской жизни — ко мне клеился преподаватель и недвусмысленно намекал на альтернативный способ сдачи экзамена, я пожаловалась в деканат и придурка выгнали. Само собой, в статье все перекручено с ног на голову и коварной соблазнительницей выставлена я, а бедный ни в чем не виновный «любимец студентов и преподаватель от бога» пострадал за то, что настаивал на том, чтобы я сдавала экзамен наравне со всеми остальными.

И это — только капля в море.

В конце, «на десерт», приводится тупейший разбор всех моих публичных выходов и скрупулезный обзор всего, что на мне надето. Естественно, «неоспоримыми фактами» доказывается, что буквально каждая вещь на мне — подделка от «китайских производителей» (о количестве ехидных «хе-хе» на процент текста даже не стоит упоминать — они там буквально в каждом абзаце). И «закономерный» вывод из всего этого «высокопрофессионального расследования» — Виктория Янус, по совместительству Виктория Николаевна Лисицына, сама по себе подделка и фальшивка. Они там даже предлагают гражданам проявить сознательность и устроить мне «отмену»[7].

В комментариях «счастливые мамочки ангелочков» и «просветленные» от души подливают масла в огонь, рассказывая о моих якобы махинациях и о том, как грубо я отвечаю, и как зазвездилась и забыла, кому должна быть обязана своей популярностью. Как будто каждая лично писала мне интересные посты, делала бесплатные фотосессии и давала деньги на раскрутку! О том, что пишут мужчины (хотя таких скорее стоит называть «не правильно определившимися с половой принадлежностью), даже говорить не хочется — по их мнению, любая проститутка со стажем и сифилисом, по определению лучше меня, потому что «честнее».

Такого потока дерьма в свой адрес я даже в страшном сне представить не могла.

Наверное, меня до сих пор не закидывают тухлыми помидорами только потому, что статься вышла буквально вчера днем и человечеству нужно время, чтобы созреть для побития камнями.

Я закрываю паблик.

Пытаюсь восстановить дыхание, но вместо этого зачем-то снова его открываю и перечитываю уже в четвертый раз. Какое-то совершенно больное желание еще раз сделать себе больно, сродни желанию содрать корочку с заживающей раны.

Но ни после четвертого, ни даже после десятого прочтения легче не становится. Боль от того, насколько несправедлив этот мир, не притупляется. Жизнь как будто решила запихнуть меня в жернова и сделать муку экстра-мелкого помола, но даже этого ей оказалось мало.

Я достигла точки полного тотального отчаяния, после которого в голове остаются только вполне закономерные мысли о том, как закончить весь этот ад. Как превратить боль, потому что сейчас она уже настолько огромная, что просачивается буквально в каждую клетку моего тела. Вряд ли мне поможет даже пачка обезболивающих. Я бы даже поставила на то, что не сработает и слоновья доза транквилизаторов. Ощущения такие, будто мне сразу, в обход всех стадий, прививают последнюю стадию рака и не дают ни капли передышки. Как ни одно — так сразу другое.

Эта статья дошла до Лекса и поэтому он так резко переменился?

Но причем тут «промышленный шпионаж»? Об этом в статье нет ни слова. Да и кому из «счастливых просветленных мамочек» интересно читать о скучных терках в бизнесе, то ли дело — узнать, кто с кем спит, кто кому платит за интимные услуги, кто у кого увел мужа и отца, на прощанье хладнокровно переступив через безутешно рыдающую чихуахуа.

На свою страницу я захожу только один раз — чтобы увидеть, что от моих подписчиков осталось меньше трети, забитый директ и тысячи комментариев под последними записями. Не трудно догадаться, что возмущенная добропорядочная общественность пришла реализовать свое законное право плюнуть в нарушительницу общественной морали.

Можно, конечно, просто закрыть страницу на какое-то время, подождать, пока дерьмо перестанет бурлить и потихоньку снова выплывать на поверхность. Но я ловлю себя на мысли, что мне уже все равно. Это явно не та часть жизни, которую я готова спасать ценой публичных унижений и попыток вымолить прощение и этих «безгрешных» (с послужными списками круче любой порно-актрисы). Я бы вообще удалила все и сразу, но от такого радикального шага удерживает не желание вдобавок к порочной женщине прослыть еще и трусливой улиткой. Наверное, если бы я узнала обо всем этом через пару дней, то даже запилила бы насмешливо-едкий пост с предложением выплеснуть лишнюю желчь тем, у кого с ней явно проблемы. А сейчас у меня просто… как будто… совсем опустились руки.

Я сижу на скамейке так долго, что Орео надоедает делать вид, что он не голоден и мой криволапый «сынок» начинает коситься на проходящих мимо людей, выискивая в их руках, чем бы поживиться.

И только этот факт не дает мне окончательно развалиться на части. Никогда еще я не была так близка к тому, чтобы добровольно свалить в закат жизни человека без определенного места жительства. Но у меня на руках как минимум две ответственности: одна смотрит на меня голодными умоляющими глазами, а вторая, когда выкарабкается, будет нуждаться в соответствующем не дешевом уходе.

И горевать мне тоже нельзя, потому что вариант «я подумаю об этом завтра» не прокатывает по той простой причине, что мое «завтра» наступило еще вчера.

— Все будет хорошо, — подтираю слезы кулаками, встаю, распрямляю плечи. Никогда не думала, что это будет так сложно сделать под весом всех свалившихся проблем. Гуглю, можно ли щенкам давать кошачий корм, потому что дома остался внушительных размеров пакет, который я покупала для Бармалея. Узнаю, что категорически нет и ставлю на этом точку. — Мы что-нибудь придумаем. Обязательно. Голодать мои дети не будут!

Вот и я докатилась до жизни собачников и кошатников, которые своих хвостатых у усатых питомцев иначе как «доченькой» и «сыночком» не называют. Можно сказать — зашла в этот статус с ноги.

До дома добираюсь на метро, откопав на дне сумки неиспользованный жетон и еще немного мелочи. Хватит купить щенку собачьи консервы — не премиального качества, конечно, но зато большая и ее хватит разделить на два раза. А денег этих все равно не хватило бы ни на что другое.

Дома принимаю душ, устраиваю себе часовой ритуал релакса в ванной, а потом трачу еще час на то, чтобы обмазаться своими любимыми уходовыми средствами и втереть в волосы душистые питательные масла. Как говорила одна гуру, у которой я проходила просветление и очищение чакр — ни одна аффирмация не сработает, пока у тебя грязная голова и мешки под глазами. Понятия не имею каким образом это работает, но в голове понемногу проясняется. И хотя понимания, что делать, до сих пор нет, жизнь уже не кажется такой безысходной.

— Вы у меня голодными сидеть не будете, — говорю в сонную морду Орео. — В конце концов, я не безрукая и не бестолковая. Ну… в основном.

Я не безрукая, не безногая, если очень постараться — смогу найти работу хоть сегодня до конца дня. Да, не в каком-нибудь модном бутике, скорее всего, но у меня много других профессиональных навыков. Беглый заход на первый же сайт поиска работы показывает кучу вакансий — секретарь, консультант онлайн-магазина, личная помощница у астролога (даже не представляю, чем на этой должности нужно заниматься). Уборщицы требуются всегда и везде, как и няни, но последних в основном подыскивают специализированные агентства — там требования наверняка совершенно адские. Да и какая из меня няня, если у меня от десятисекундного детского крика начинаются панические атаки и мигрень?

— Одно плохо, — я со вздохом смотрю на до сих пор висящее в телефоне напоминание о том, что скоро истекает аренда квартиры. А даже эта крохотная каморка практически без удобств стоит гораздо больше, чем я смогу заработать за несколько дней, даже если не буду спать вообще.

Пока я гипнотизирую взглядом сообщение, как будто от этого оно чудесным образом исчезнет вместе с проблемой, всплывает еще одно, системное — телефон предупреждает, что у меня закончилась память и это может привести к сбоям в работе. У меня такое уже когда-то было — после поездки на Мальдивы, где я бездумно фотографировала и снимала буквально все, что попадалось на глаза. За пару дней моя галерея забилась настолько, что начала трещать по швам. Но сейчас-то что? У меня совершенно новый телефон, и на Мальдивы в последнее время я могу «поехать» разве что во сне. Но когда проверяю галерею, кое-что там все-таки есть.

Видео.

Огромное, длиной почти в шесть часов.

Мне даже смотреть его не нужно, чтобы понять, что это за видео, хотя на «обложке» в галерее там просто черный квадрат.

Вспоминаю, как в то утро пищал телефон, потому что успел за ночь разрядиться почти в ноль. Ну еще бы, если он записывал всю ночь и несколько часов до этого. Я ставила его на запись вообще только из принципа, чтоб в случае чего — напомнить Лексу о его обещании. А потом все пошло совсем по другому сценария и утром я просто забыла об этом.

Идиотское видео!

Как и все, что я допустила потом и на следующий день.

Нужно поскорее от него избавиться, как и от всего, что напоминает о сволочи Янковском.

— Кроме тебя, конечно, моя сладкая булочка, — сюсюкаю с уже давно посапывающим Орео, потому что это хоть как-то помогает сбросить градус внутреннего напряжения.

Уже заношу палец над кнопкой удаления, но в последний момент…

— Нет, — рассуждаю вслух той ужасной мысли, которая только что посетила мою голову. Ужасной и… интересной одновременно. — Нет, Вика, ты не станешь этого делать. Немедленно забудь. Не все, что посещает твою светлую голову — хорошая идея. Некоторые вещи появляются там просто так, как случайные попутчики.

Несколько минут я отчаянно балансирую между «правильным» поступком — удалить видео, и продуманным решением его оставить.

И в конце концов, проигрываю второму.

Набираю номер Лекса, потому что если еще немного «поторможу», потом уже точно не смогу совершить задуманное. А у меня на руках двое «детей», которых нужно кормить, поить и обеспечивать им уход. И вообще — я же не у слепого бездомного собираюсь что-то красть?

Скрепя сердце, все-таки открываю видео. Сразу ставлю на паузу, отматываю где-то до середины, где хорошо видно нас с Лексом уже в полуголом виде. Сердце моментально сжимается до острой боли и на несколько минут даже попытки дышать превращаются в настоящее испытание на прочность. Приходится снова и снова напоминать себе, что я была искренней с ним. Можно сказать — я вообще впервые в жизни открылась перед живым человеком!

Ну что ж, Лекс, надеюсь, у тебя было достаточно времени насладиться своей сладкой местью, потому что я собираюсь испортить тебе аппетит.

Делаю скриншот с видео, немного подкручиваю резкость в редакторе, что наши лица на фото стали более четкими и отправляю ему СМС-кой. Никакой приписки не делаю, потому что это будут просто дешевые угрозы и выкрутасы. Одного скриншота абсолютно достаточно, чтобы Лекс сложил два и два. А потом — его ход.

Он звонит мне почти сразу, до того, как я успею сгрызть свой давно нуждающийся в коррекции маникюр. Я смотрю на экран телефона и снова почти поддаюсь импульсу не начинать всю эту грязь, потому что отмыться от нее будет еще сложнее, чем от своего предательства. Но потом в памяти воскресает идеальная вылизанная страница Эстетки, ее бесконечные фото и сторис о том, как красиво она сегодня завтракала, обедала и ужинала — и внутри начинает клокотать злость.

Он купил то красивое кольцо ей. И если бы я не развесила уши как последняя дура, то эта мысль сразу бы пришла мне в голову. Потому что так только в сказках бывает, что после ночи «страсти и любви», влюбленный мужик бежит за обручальным кольцом. Тем более так не поступил бы циник Лекс, которым я видела его буквально каждую нашу встречу с момента «возвращения».

— Ты почти побил рекорд, — говорю первой, и нахально прищелкиваю языком, воображая перед глазами секундомер. Не все же ему корчить из себя человека, способного каждую жизненную ситуацию уложить в шестьдесят секунд. — Я засекла время, но ту превысил лимит на три секунды.

— Это, блядь, что? — в хорошо знакомой мне манере бессердечного мудака, спрашивает он.

— Хм-м-м… дай подумать… Ну, с точки зрения технических характеристик — кадр из фильма, но в народе это, кажется, называется «хоумвидео».

Он замолкает. Так надолго, что приходиться проверить телефон, чтобы убедиться, что мы все еще на связи. Потом, судя по легким шумам в динамике, до меня доходит, что Лекс, видимо, еще раз смотрит мое сообщение.

— Убедился, что это не похожая картиночка из интернета? — не могу не поддернуть. Я так отравлена злостью и разочарованием, что каждая капля возвращенного ему яды приносит пусть и небольшое, но облегчение.

— Спрашиваю еще раз — что это? Не ответишь — пойдешь на хуй, и я тебе клянусь, что дозвониться до меня тебе не помогут даже мобильные линии Господа Бога.

— Ты всегда так смешно нервничаешь, когда тебе насыпают соли на хвост. Но ладно, так и быть, а то вдруг еще лопнешь от злости, и тогда твоей драгоценной любимой придется постить фото траурных пирожков с капустой, а не идеальных круассанов с фисташковым кремом. Господи, как вообще нормальный человек может поглощать такое количество глютена?

— Вик, я слышал, что у части людей, переживших стихийное бедствие или катастрофу, последствия психотравмы могут проявляться не сразу. Сходи к врачу, потому что с твоей головой точно не все в порядке.

— С моей головой все в порядке, Яновский. А вот с желудком- не очень. Поэтому сегодня ты ведешь меня в ресторан. В «Osteria Toscana». На девятнадцать ноль-ноль меня вполне устроит.

— А не пошла бы ты…

— Или я скину весь этот длинный, очень длинный «фотомонтаж» твоей невесте, — успеваю перебить его до того, как Лекс меня пошлет. После всего, что он уже и так сделал, я больше не смогу с ним разговаривать, если он еще раз меня пошлет. Я просто перестану себя уважать, если сяду с ним за один стол и позволю оплатить счет. Но тогда на моем плане тоже можно будет ставить жирный крест, а лавочка на вокзале из сомнительной неприятной перспективы превратится в постоянное и реальное место жительства.

Лекс ожидаемо замолкает.

Я не тороплю, даю ему возможность самому нарисовать масштабы вырисовывающегося скандала в датском королевстве. Никакие мои угрозы не будут такими красочными, как работа его собственного воображения.

— Я так понимаю, ты решила упасть на самое дно, Виктория? — подает голос Лекс.

В одной этой фразе презрения больше, чем за все последние месяцы вместе взятые. Если бы я могла контролировать свой слух, то в такие моменты становилась выборочно глухой, чтобы все это происходило даже как будто не со мной.

— Ну куда уж нам, жителям Бездны, до вас — ангелоподобных, никогда не ошибающихся, кристальное чистых существ. Хотя, погоди, кажется, хорошие мужчины не трахают своих бывших в пяти минутах от связывания себе брачными узами. Но знаешь что, Яновский? Мне твои оскорбления решительно надоели. Если кроме очередной попытки меня унизить тебе нечего сказать, то на этом наш разговор лучше закончить.

— Хорошо, Вика, — отвращение в его голосе сменяется раздражительностью. — Только будь добра, сжался над этим униженным мудаком и перенеси встречу на девятнадцать тридцать, потому что в это время я никак не смогу к тебе приехать. Буду с невестой на консультации у организатора свадьбы — могу не успеть.

И снова издевка, но она кажется самоуничижительной только на первый взгляд. В действительности это еще одна порция помоев мне за шиворот, которую мне тоже приходится проглотить.

Организатор свадьбы, да, Лекс?

Я очень легко могу представить их выхолощенное торжество, такое же прилизанное и идеально красивое, как и все те булочки, кексики и облака, которые его обожаемая невеста ежедневно выставляет в своей социальной сети. Даже цветы в ее свадебном букете будут максимально правильного, одобренного цвета, идеально сочетающимися с фасоном платья и гирляндами на свадебной арке.

— Хорошо, Лекс, девятнадцать тридцать. И для тебя же лучше не опаздывать и не заставлять меня нервничать. Потому что твоему свадебному организатору придется очень быстро переквалифицироваться в ведущего похорон.

Я кладу трубку до того, как он успевает придумать прощальную гадость.

Откладываю телефон, потому что он начинает жечь пальцы. С опаской жду, что Лекс перезвонит со словами: «Я не договорил!», но мой телефон молчит как камень.