Пари

Глава семьдесят первая: Вика

Следующие несколько дней я провожу как в тумане.

Не получается даже толком погоревать, потому что на носу куча дел, большую часть который нельзя отложить даже на этих злосчастных три дня.

Перове наперво нужно разобраться с жильем.

После довольно долгих споров с собой, все-таки принимаю решение не тратить деньги на съемное жилье, а вместо этого заехать в бабушкин дом, о существовании которого я вспомнила только сейчас. Точнее, вспомнила в таком ключе, потому что раньше идея перебраться в самый отдаленный район города, в застройку из стареньких одноэтажных домиков казалась мне сродни перспективы жить на вокзале. Когда я в последний раз там была — в день похорон бабушки — в память врезались пожелтевшие обои на стенах, старый продавленный диван и ламповый телевизор, которые сейчас существуют, наверное, исключительно и только в музеях. Когда бабушки не стало, я заперла ее дом на ключ и пообещала себе, что никогда туда не вернусь, а потом, когда у меня будет собственные большие деньги, я найму хороших реставраторов и превращу его в что-то вроде музея. Мысли продавать его не было никогда: отчасти потому что в моем мире желающих приобрести настолько захудаю недвижимость на отшибе бурной столичной жизни просто не существовало в природе, отчасти из-за того, что все равно была сильно морально привязана к месту, в котором прошло мое детство.

С котом и собакой на руках перспектива переселиться в пусть и обветшалое, но жилье с двором, где они смогут нормально гулять, показалась неплохой альтернативой очередной съемной квартире. В конце концов, это будут просто еще одни выброшенные на ветер деньги, а в теперешних обстоятельствах я решила экономить каждую копейку.

Первый заезд в бабушкин дом делаю пораньше с утра, опасаясь, что после того, как дом стоял без присмотра столько лет, крысы и тараканы — наименьшее из возможных паразитов, что могло там завестись. Не успеваю подойти к воротам, а рядом, как джин из бутылки, появляется сразу несколько любопытных бабулек. Лицо одной кажется смутно знакомым — кажется, она живет через два дома справа и в свое время сватала за меня своего внука — хорошего парня, владельца целого «десятка» уликов.

Во дворе все довольно заброшено, на клумбах, где у бабули цвели какие-то особенные лилии, сейчас просто трава в полный рост. Дверной замок порядком заедает, но не проржавел. Приходится повозиться, чтобы его открыть и я тут же делаю себе пометку в специальный список дел по дому, что нужно первым делом сменить замок, и лучше вместе с дверью.

Внутри столько пыли, что в редких лучах солнца, которое проглядывает в щели плотно занавешенных штор, она висит плотным саваном. Бегло прохожу по комнатам, чтобы убедить, что все окна целы и бабулин дом не облюбовали бомжи. Но все как будто в порядке и на тех же самых местах. Только после этого настежь распахиваю все окна и выхожу во двор, чтобы сквозняк сделал свое дело. Можно было бы потратиться на клининг и не морочить голову, но я обещала себе экономить. Пока не найду работу — мне все равно нечем заняться. А ногти…

С тоской смотрю на свой красивые длинные ногти.

Мне нравилась эта форма и я очень долго хотела именно такую, но сейчас готова избавиться от них в пользу практичного и короткого мягкого «квадрата». Запись на маникюр на завтрашнее утро, поэтому сегодня до конца дня мне нужно кровь из носу перевезти вещи.

Именно этим я и занимаюсь все следующие часов шесть. Хорошо, что вместо бессонной ночи страданий из-за Лекса, у меня была бессонная ночь страданий из-за Лекса, но в компании коробок и мусорных пакетов, куда я, экономии ради. Запихала свои любимые сумки и туфли. Никогда еще французские и итальянские люксовые бренды не падали так низко, как говорится.

Я сразу нанимаю грузовую машину и парочку грузчиков заодно. На этот раз, слава богу, обходится без скандала. Кстати, то, что Марат так резко и подозрительно исчез с горизонта, тоже настораживает, но выходить первой на связь я пока тоже не хочу — нужно подождать, пока улягутся чувства после расставания с Лексом. В таком состоянии я его даже как следует послать не смогу, чтобы не расплакаться. А Марату только дай повод думать, что он может довести меня до слез — откусить руку вместе с пальцем.

К вечеру, когда все мои вещи уже на месте, но еще в коробках и пакетах (я распаковала только самое необходимое, а остальное решила оставить на потом, когда пойму, какие именно вмешательства в интерьер необходимо сделать), еду в клинику чтобы проведать Бармалея. На этот раз меня даже к нему пускают. Готовлюсь увидеть бедного полуживого котейку, а из стеклянного бокса на меня угрюмо смотрит его хитрая бандитская рожа. На секунду даже мелькает крамольная мысль, не поспешила ли я называть его «своим котом» — ни домашним, ни тем более моим он точно не выглядит. Поэтому, когда доктор предлагает мне его погладить, я оцениваю недовольный кошачий глаз и говорю, что лучше в другой раз. Возможно, когда я заберу его домой и у нас будет достаточно времени друг к другу привыкнуть, Бармалей со временем хотя бы перестанет смотреть на меня как на жирную мышь.

Из ветеринарной клиники еду домой — еще не поздно, погода хорошая, а в одном из моих любимых районов города на площади перед драмтеатром устраивают вернисаж. Сходить туда — неплохая альтернативу многочасовому реву по разбитому сердцу. И во мне еще теплится надежда, что если я буду уставать настолько, чтобы едва волочить ноги, то сил на слезы и сопли у меня тоже не останется.

Накидываю на плечи кофту, обуваюсь в удобные кеды на низкой подошве, беру под подмышку довольного Орео и пешком пилю минут двадцать до ближайшей остановки автобуса, который еще минут пятнадцать везет меня до станции метро. Только оказавшись в вагоне (даже странно свободном несмотря на вечернее время) ощущаю, как на самом деле жизнь в центре столицы отличается от жизни в самых отдаленных ее кварталах. Как будто реально приехала из глубинки в технологический рай.

На площади тоже не очень много народа. Кажется, желающих посмотреть на работы начинающих и не очень художников, даже меньше, чем самих художников. Да и среди посетителей в основном люди пожилого возраста, мужчины и женщины, на которых написано, что они так или иначе имеют отношение к живописи или искусству.

Зато можно без опаски спустить Орео на землю, чтобы мой пирожок размял лапы — щенок или нет, а весит он уже прилично.

Побродив немного от пейзажей к натюрмортам и целой экспозиции «Город прошлого», на которых нарисованы карандашные наброски построек, на месте которых сейчас небоскребы и модные жилые комплексы, сворачиваю до маленького сквера неподалеку, где можно купить морожено с вагончика и посидеть на лавочке. Перехожу дорогу. Прихватив Орео под подмышку, но, когда оказываюсь на другой стороне, мое внимание привлекает знакомое женское лицо.

Катя.

Даже не знаю, почему она так хорошо мне запомнилась. Не в том смысле, что у меня плохая память на лица (с этим как раз все хорошо), но я узнаю ее даже несмотря на огромные солнцезащитные очки (странно, на улице уже давно вечер) и одежду а ля «интеллектуалка с театральных подмостков». В одной ее руке флейер — точно такой же есть и у меня, их раздавали всем посетителям вместе со скидкой в новый магазин интерьера и дизайна. Значит, Катя тоже была на вернисаже. Странно, что там я ее как раз не заметила, хотя среди людей пожилого возраста она точно бросалась бы в глаза.

Я уже собираюсь броситься к ней навстречу и «с порога» вылить все свои горести и страдания, но стопорюсь буквально на взлете, потому что Катя разворачивается на сто восемьдесят градусов в сторону здоровенного мужицкого тела. Которое, блин, тоже хорошо мне знакомо, хотя вместо памяти об этом типе я предпочла бы дырку в форме амнезии.

Тихий, собственной персоной.

Мне даже кажется — но я точно не уверена, — что он в том же пиджаке, в котором был в тот вечер, когда набросился на Лекса. А еще с цветами — огромным пафосным веником роз, который вручает Кате даже не замечая, что под весом этого, прости господи, букета, у нее подкашиваются ноги. Я стою как вкопанная, наблюдая за тем, как они о чем-то переговариваются и Тихий пару раз наклоняется к ее лицу, как будто плохо слышит, что она говорит.

Тихий… и моя чудесная отзывчивая Катя.

У Квазимодо, любившего Эсмеральду, хотя бы душа была красивая и сердце доброе, а что есть у этого крокодила?! Кулаки и мозг размером с грецкий орех?!

Как будто прочитав мой боевой настрой, Орео тоже начинает заливисто лаять. На мгновение кажется, что Катя вот-вот повернется, привлеченная назойливым звуком, но Тихий как бы невзначай кладет свою здоровенную лапу ей на талию и подталкивает вперед, в сторону сквера.

Так, стоп. Меня, как жирафа, осеняет только на третьи сутки — у них что, свидание?!

Черта с два я отдам хорошую Катю на растерзание этому тупому троглодиту!

Чтобы добраться до них делаю буквально олимпийский спринт, подлетаю сзади, набираю в грудь побольше воздуха и выпрыгиваю им наперерез.

— А ну убери от нее свои грязные клешни, Тихий! — ору прямо в его круглую от удивления рожу. — Или, клянусь, я тебе их от самых плеч отгрызу собственными зубами!

Катя мешкает — чтобы увидеть меня, ей нужно для начала избавиться от «веника», который закрывает обзор. А когда кое-как сует его обратно Тихому и смотрит на меня, то первое, что замечаю на ее лице — легкое недоумение. Катя меня не узнает. По крайней мере не сразу.

— Вика, блядь?! — Зато приходит в себя Тихий и сразу с матов. Теперь я точно знаю, у кого Лекс подхватил эту заразу. — Какого…

— Вика? — Катя, делает шаг вперед и приветливо улыбается. — Как твой кот?! Я писала тебе, но ты не ответила! Я очень переживала!

Только теперь вспоминаю, что действительно не заходила в мессенджер после нашего с ней последнего разговора. Решила взять паузу вообще на все социальные сети, но даже не подумала, что она действительно будет беспокоится о моем усатом подопечном. В голове отчетливо застряла мысль, что на этом свете нет человека, которому бы было не плевать на наше существование и как мы выберемся из передряги.

— С котом порядок… — отвечаю я, стараясь держаться на расстоянии от Тихого, рожа которого с каждой секундой становится все злее и все краснее. — Кать, я не знаю, как этот кусок дерьма задурил тебе голову, но он ужасный мерзкий поганый тип!

— Ага, блядь! — басит Тихий, пытается переть на меня торсом, но худенькая Катя в образе воздушной барышни из Высшего света, храбро заграждает ему путь собственным телом.

— Игорь, ты не мог бы оставить нас… ненадолго?

— Да я лучше под пулю встану, чем оставлю тебя наедине с этой гадиной!

— Аналогично! — машинально отзываюсь я, хотя, если честно, после того, как Катя встала между нами, мне стало немного спокойнее.

Тихий никогда не отличался умственными способностями и еще в то время, когда мы с Лексом были в отношениях, мог сорваться по идиотскому поводу и начинал крушить все, что попадало под руку. Я лично дважды была свидетелем того, как Лексу приходилось буквально выкупать его из неприятностей, грозящим совсем не эфемерным сроком. А еще он всегда был злопамятным, просто до ужаса. До сих пор с содроганием вспоминаю, как на каком-то застолье он вдруг поднял тост за то, что встал на ноги и теперь сможет плюнуть в рожу всем своим обидчикам. И без остановки назвал штук двадцать имен. В общем, я бы точно не удивилась, если бы он попытался придушить меня у всех на виду посреди бела дня.

— Может вы оба успокоитесь? — Просто удивительно, как в такой ситуации Кате удается хранить спокойствие — ее голос не повысился ни на полтона, и сама она выглядит максимально спокойной, хотя на фоне здоровенного двухметрового Тихого кажется совершенно крохотной. — Игорь, для начала ты сделаешь то, что уже неоднократно мне обещал.

Она так строго на него смотрит, что я даже почти готова закрывать уши руками, чтобы спасти свой несчастный слух от потока ругани в ответ, но ничего такого и близко не происходит. Тихий играет челюстями, а потом втягивает губы в рот, давая понять, что собирается держать рот на замке. И это в моем-то присутствии. Эта девушка точно нашла способ вить из него веревки. Ничего удивительного — она действительно какая-то особенная.

— Так, — Катя как раз разворачивается ко мне, и немного хмурится, — а ты, Вика, пообещай, что никому ничего не будешь отгрызать.

— Это удар ниже пояса, — недовольно ворчу я, и вертящийся около моих ног Орео точно так же ворчит в ответ.

— Пообещай, — настаивает Катя.

Вместо ответа показываю ей скрещенные пальцы.

Катя выжидает паузу, чтобы убедится, что каждый из нас собирается сдержать слово. А потом вопросительно смотрит в мою сторону, давая понять, что у меня есть право первого слова. Тихий громко фыркает и вскидывает руки, но держит рот на замке.

— Этот придурок — опасен, — говорю именно то, что первым пришло в голову, когда увидела их вдвоем. — Не знаю, что он тебе наплел, но не верь ни единому его слову! Он полный псих!

Хотя говорить это этом — все равно, что называть черное — черным. Да у Тихого на роже написано, что он на голову отбитый, даром что слюна изо рта не капает и глаз не дергается.

— Я опасен?! — Он дергает плечом в мою сторону, но взгляд Кати его останавливает. — Не пошла бы ты, сука, знаешь куда?!

— Игорь! — Наконец, лопается и ее терпение. — Я не позволю тебе разговаривать с женщиной в таком тоне.

Он так неистово сжимает челюсти, что противный скрип зубов заставляет меня сморщиться от раздражения.

— Извинись, — продолжает Катя.

— Что, бля?!

— Извинись, Игорь. Ты мужчина или обиженный маленький мальчик?

Если честно, то я бы никогда в жизни не подумала, что этот безмозглый гамадрил в принципе способен испытывать чувства к живому существу. Он всегда любил только деньги, мог сутками не спать как одержимый только ради того, чтобы урвать какую-то копейку, причем его совершенно не беспокоил коэффициент полезного действия, главным было просто получение выгоды, абсолютно любой. Он и Лекса постоянно подбивал забыть о сне, еде и личной жизни, из-за чего они частенько ссорились. Из-за чего Тихий и меня невзлюбил, потому что если бы я не организовала нам с Лексом какие-то каникулы, он наверняка бы рано или поздно полностью попал под влияние Тихого и стал бы такой же зарабатывающей деньги бездушной машиной.

Но то, как Тихий ведет себя с Катей…

Не могу себе представить никого (даже Лекса), кто бы безнаказанно так с ним разговаривал. Меня бы за такое он давно стер в порошок, причем одним только взглядом. Катя только что обозвала его обиженкой — и ей это абсолютно полностью сошло с рук. Даже больше — ведет себя как сто процентный подкаблучник, которым всегда обзывал Лекс за его терпеливое отношение ко мне.

— Ты ее защищаешь и даже не в курсах, что она такое! — предупреждающе рычит в ответ Тихий.

— Она моя приятельница, — заявляет Катя. — Милая хорошая девушка, с которой, как мы выяснили, у нас много общего. А еще она беспокоится о бездомном животном, за что я Вику безмерно уважаю.

— Приятельница? — Лицо Тихого медленно вытягивается, приобретая почти идеальную лимоноподобную форму. — Много… общего?

Выглядит он так, будто я не девушка, а какое-то безмозглый кирпич у дороги, с которым хорошая девушка Катя неожиданно нашла тему для разговора.

— Этот тип — полный отбитый на голову придурок! — в свою очередь заявляю я.

— Вика, — Катя слегка поворачивает голову в мою сторону, — тебя я бы тоже попросила воздержаться от резких высказываний. И вообще — что происходит между вами?

— Она бывшая Лекса! — как из пулемета выпаливает Тихий. — Подстила, которую он сейчас ебёт и из-за которой… вы…

Неожиданно, даже этому предмету по автоматической стрельбе не хватает слов, и он начинает почти судорожно хватать ртом воздух, напоминая уже не грозного борова, а здоровенного, но беспомощно болтающегося на крючке сома. Я поддаюсь секундной слабости, в своем воображении «дорисовываю» ему характерные длинные тонкие усы и издевательски посмеиваюсь в кулак.

— Бывшая…? — неожиданно сипло переспрашивает Катя.

И только после этого до меня доходит эхо брошенных Тихим слов.

Как в замедленно съемке прокручиваю время назад, про себя повторяю: «Это бывшая Лекса!» и вдруг соображаю, что он назвал его не «моего друга» и даже не «моего партнёра». Он сказал «Лекса», назвал его по имени. А Катя не переспросила, кто такой Лекс и почему его так странно зовут (как реагировали все без исключения мои знакомые, когда я называла его так).

Но окончательный и единственно верный вывод я все равно не успеваю сделать, потому что Катя успевает меня опередить.

— Виктория? — Она моргает, повторяя мое имя очень медленно, как будто от интонации зависит, та самая ли я Виктория или, может, случилось тотальное непонимание.

Катя тянется к наброшенной на плечо шали, цепляется в красивую винтажную брошь в виде корзинки с фиалками, которую безжалостно прокручивает несколько раз, пока небрежно наброшенный на плечи утонченный аксессуар не затягивается вокруг ее шеи словно удавка. И я обращаю внимание на ее пальцы — длинные и тонкие, с аккуратным маникюром на идеальной форме ногтей. Всегда немного завидовала девушкам с такими красивыми «модельными» руками, потому что у самой короткие и пухлые сардельки, несмотря на то, что визуально я как будто вешу меньше нее как минимум на пару кило.

Я уже видела эти пальцы. Я, блин, их из тысячи узнаю, потому что часами их рассматривала на разных фото, пытаясь угадать по цвету лака и украшениям, какой модели или красотке из социальных сетей они могут принадлежать.

— Эстетка? — произношу то единственное «имя», которым могу ее называть.

Несколько долгих и оглушающе тихих мгновений мы смотрим друг на друга. Лицо Кати из озадаченного сначала становится растерянным, а потом медленно застывает до состояния гипсовой маски. Свое я видеть не могу, но мои эмоции наверняка примерно в том же диапазоне.

Как такое возможно, что единственная девушка, за которую минуту назад я была готова броситься грудью даже на Тихого — та самая девушка, которую я тихо и беспомощно высмеивала за каждое ее красивое фото? Та самая, которая даже мысли свои писала так интересно, что я невольно начала ждать каждый ее новый пост?

В голове не укладывается.

— Пойдем, Кать, пока эта змея и тебя не отравила. — Тихий пытается взять ее за руку, но Катя успевает отодвинуться и его здоровенная лапа ловит только воздух. — Кать, я же серьезно говорю. Эта тварь…

— Игорь, ты не мог бы помолчать? — перебивает она. — А лучше — просто уйди.

— И оставить тебя наедине с этой кикиморой?!

— Я злой и страшный серый волк. — не выдерживаю и все-таки иронизирую, — а еще питаюсь молочными младенцами и беспомощными невестами своего бывшего. И да, в последнее время голодаю, Тихий, так что на твоем месте я бы прислушалась к доброму совету и свалила, а то вдруг решу сделать исключение и задрать себе на ужин свинью?!

Тихий еще раз смотрит на Катю, беспомощно вскидывает руки и отходит на несколько метров. Потом, когда видит, что она до сих пор недовольна, отходит еще дальше, и еще, пока расстояние между нами не становится безопасным для разговора тет-а-тет. Если раньше у меня были сомнения насчет того, что Тихий, если Катя захочет, будет и грязь из ее рук есть, то теперь они окончательно рассеялись. Интересная какая история получается — лучший друг Лекса влюблен в его невесту. Кстати, ведь тогда возле гостиницы в Праге, Тихий набросился на него из-за нее.

Странно, но «отступление» Тихого не приносит никакого облегчения. Наоборот, теперь, когда мы с Катей остались одни и больше никто не мешает поговорить, перспектива резкого выяснения отношений становится все более необратимой.

— Значит, Виктория, — первой начинает она, разглядывая меня как будто впервые. При этом делает это совершенно буднично, без высокомерия или зависти, без единой эмоции, которая дала бы мне повод мысленно обозвать ее «стервой» и пусть в ход весь арсенал своих гадостей. — Виктория…

— … Николаевна Лисицына, — представляюсь полностью, хотя она наверняка ожидала услышать что-то другое.

— Много о тебе слышала, — говорит Катя и снова без тени иронии.

— Прости, что не могу сказать того же.

— Лекс не очень любит распространятся о своей личной жизни, — понимающе и еле заметно улыбается она, давая понять, что обо мне она знает тоже явно не от первоисточника. И ту же подтверждает мою догадку, кивая себе за спину, где в десятке метров нервно расхаживает Тихий.

— Всегда знала, что он тот еще балабол, — не могу удержаться от пары ласковых. — Обычно я не поливаю людей дерьмом просто так, но Тихий — исключение.

— О тебе он примерно тоже самое говорил.

— Ну значит у нас с ним глубокая и крепкая взаимная ненависть, — кривляюсь я. — Что еще он обо мне рассказывал? Что я проститутка и последняя продажная тварь?

— Нет, — она как будто даже безразлично пожимает плечами, — только что ты предала Лекса, украла его акции и вышла замуж за его брата.

Катя как под копирку повторяет то же, что и остальные. Я уже настолько привыкла, что научилась не реагировать и воспринимать обвинение как надоедливую считалочку, но в «исполнении» Кати они звучат совсем иначе. Может потому что она говорит это без высокомерия и нарочитого издевательства, а просто констатирует как ужасный и грязный факт моей биографии. Сразу хочется достать невидимый зонт и закрыться им от гадостных осадков.

— Это правда, — не вижу смысла отнекиваться.

На ее лице красноречиво написано, что ей мое подтверждение в общем-то и не требовалось.

И снова на какое-то время повисает пауза, во время которой я краем глаза замечаю, что Тихий пристально следит за нами, видимо готовый в любое время порвать меня на тряпки, если посмею хоть пальцем тронуть его ненаглядную. Даже обидно — да за кого он меня вообще считает? Ладно я сука и стерва, но на всю голову отбитой истеричкой точно никогда не была!

— Значит, вы теперь… — начинает Катя и я спешу ее перебить.

— Он меня уволил, — пожимаю плечами, — и дал денег, чтобы я исчезла из его жизни.

— Куда исчезла? — Она выглядит странно удивленной.

— Ну во время обмена денежными знаками мы меридианы и параллели не уточняли, но тебе совершенно не о чем беспокоится — Лекс ясно дал понять, что если мы даже совершенно случайно столкнемся на одной улице, то мне лучше сразу удавиться, иначе меня ждет долгая и мучительная смерть от его рук.

— Ты всегда так много болтаешь? — Впервые за время нашего разговора Катя позволяет себе что-то вроде брезгливости.

— Это просто нервы, — как будто беззаботно пожимаю плечами. — Не каждый день встречаешь девушку своего бывшего.

Хотя на самом деле вся эта ситуация — один сплошной болевой триггер. Моментальный возврат в тот день, когда у меня на пороге появилась жена Егора. Сейчас мне кажется, что у них с Катей даже взгляды похожи и руки, только жена Егора была абсолютно спокойно, не крутила броши (может потому, что ее не было), а попросила чашку чая и поговорить. За все время нашего с ней непростого разговора ни разу меня не оскорбила, не повысила тон и называла исключительно Викторией.

Катя нервничает чуть больше: сдергивает шаль и неаккуратно заталкивает ее в сумку, которая для таких объемных вещей явно не предназначена. Я молча наблюдаю за ее движениями и стараюсь не упускать из виду Тихого, который следит за нами как бойцовский бультерьер, готовый в любой момент броситься спасать свою ненаглядную. Неужели Лекс настолько слепой, что не замечает очевидного? Тут одной минуты достаточно, чтобы понять. А если все видит — почему ничего не предпринимает?

— Мы с Лексом… — Катя спотыкается об какие-то непроизнесенные слова.

— Я в курсе, что у вас любовь-морковь и красивое колечко. Поздравляю.

Катя на это ничего не отвечает, только еще больше хмурится и снова пытается затолкать платок в маленькую сумочку.

— Откуда ты знаешь про кольцо? — спрашивает она немного погодя, когда становится понятно, что молчание в нашем разговоре нужно либо заканчивать, либо прощаться.

— Не переживай — участия в его выборе и покупке я не принимала. Просто случайно… — спотыкаюсь, вовремя сообразив, что Лекс вряд ли распространялся о том, что два дня в Праге мы жили в одном номере. — Лекс случайно обмолвился. А может и не случайно, а чтобы в очередной раз показать, что у моих планов на него нет никаких шансов. Но есть маленькая поправочка — у меня и так не было никаких планов.

— Разве бывшие возвращаются не для того, чтобы воскресить отношения?

— Ты мыслишь категориями мемов из Пинтереста, — беззаботно посмеиваюсь, хотя от моего бедного размотанного сердца и так уже почти ничего не осталось. — У меня был просто шкурный интерес — Лекс хотел отжать мои активы, я не хотела их отдавать. По меньшей мере без боя. Ни о каком возвращении в его объятия речь вообще не шла. И писала тебе об этом.

Как хорошо, что в нашей с ней переписке нет ничего такого, что сейчас она могла бы предъявить мне в качестве доказательства обратного.

— А кольцо, — снова возвращается к вопросу Катя, — Лекс сам о нем сказал? Ты его… видела?

Так, похоже, она еще не в курсе того, какое счастье ее ждет.

А я своей болтовней сломала Лексу его радужные планы осчастливить Эстетку красивым ужином, цветами и стойкой на одном колене с маленькой коробочкой в руках. Вспоминаю, как еще несколько дней назад, когда нашла то проклятое кольцо, рисовала аналогичную радужную фантазию, но только с моим участием, и сразу хочется сунуть под нос Кате тот скриншот из нашего с Лексом интимного видео. Он ведь сохранился в нашей переписке. Уверена, Кате даже этого будет достаточно, чтобы придавить ему хвост парочкой неудобных вопросов. Возможно даже, она пошлет его куда подальше — во всяком случае, терпилой она точно не выглядит, тем более не производит впечатление женщины, способной в серьезную верить, что главное — духовное единение, а физический секс с другой женщиной — это про «снять напряжение». Хотя, в тихих омутах запросто могут водиться не черти, а огромные колированные тараканы.

Но это же… Катя. Та самая Катя, которая помогала мне с кошачьим кормом и выбором бытовой химии. Которая давала бесценные советы, выслушивала мое нытье, когда в моей жизни не осталось ни одной подруги. Если бы она — я не спасла бы Бармалея.

Эта милая девушка, наверное, единственный человек на свете, которому я абсолютно не желаю зла. Ни капельки, несмотря на то, что мой Лекс будет с ней счастлив.

Хотя, какой он к черту мой?

— Слушай, просто забудь все, что я сказала про кольцо, ладно? — из последних сил натягиваю на лицо беззаботную улыбку с нотками сожаления.

— Ну почему же, мне очень интересно.

— Если я что-то и знаю про Лекса, так это то, что он умеет эффектно делать предложение.

— Ты про свое кольцо тоже узнала от его бывшей? — снова иронизирует Катя, но на этот раз у меня к ней нет ни капли злости.

На ее месте я, наверное, была бы вообще верхом неадекватности.

— Просто дай ему сделать все красиво и забудь о том, что я сказала. — Мне действительно больше нечего ей добавить, кроме единственного вывода, который напрашивается сам собой, стоит вспомнить слова Лекса о том, какое я омерзительное существо. — Я хорошо знаю Лекса и можешь мне поверить — он очень тебя любит и очень тобой дорожит. Иногда этому болвану не хватает ума показывать свои чувства, но он не стал бы размениваться на год отношений лишь бы с кем. Так что просто… забудь, ладно? Не было никакого кольца, и мы с тобой не встречались и вообще незнакомы. И вся эта история… она просто… знаешь…

Чтобы скрыть дрожащий от отчаяния голос, хватаюсь за телефон, нервно нахожу нашу с Катей переписку и удаляю прямо у нее на глазах. Следом стираю и ее контакт из телефонной книги.

Вот и все.

У меня теперь вообще никого нет.

— Это было совсем не обязательно делать, — неуверенно говорит Катя.

— Ну да, в самом деле, — позволяю себе каплю иронии, — мы же можем и дальше нормально общаться, обсуждать плохих бывших и сплетничать о мужиках, которые все повсеместно гады. Знаешь, а давай я и правда все верну и ты пришлешь мне свое счастливое фото с кольцом на пальце и в обнимку с Лексом! Это ведь именно то, что обычно делают бывшая и нынешняя одного мужика!

Хотя история знает и такие оксюмороны, но наше с Катей приятное общение и короткая дружба точно не должна скатиться в абсурд. Она тоже это понимает, поэтому согласно кивает.

— Спасибо за номер ветеринара, — говорю я, просто чтобы не заканчивать разговор на плохой ноте. — Теперь мне, кажется, понадобиться контакт дрессировщика тигров, но с этим я уже как-нибудь справлюсь сама.

— Ты очень сильная, — без тени иронии, абсолютно искренне говорит Катя.

— Не-а, у меня просто высокий порог выживаемости в любых условиях. Как у таракана, ну, почти.

Я разворачиваюсь на пятках так стремительно, что чуть не влетаю носом в пытающуюся меня обойти женщину. Быстро извиняюсь, хватаю на руки Орео и несусь со всех ног. Теперь, если кто-то спросит меня значение словосочетания «куда глаза глядят», я точно смогу сказать, что это все равно что бежать слепой и глухой в темноте и пустоте с чувством полной и безоговорочной беспомощности.

Какой же дурой я была, когда искренне хотела вернуться на три года назад.

Единственная точка отсчета, в которой еще можно было что-то изменить — тот наш с Лексом телефонный разговор, после которого мы налетели друг на друга как две сумасшедшие кометы.

Я бы хотела никогда ему не звонить.

Я бы хотела больше никогда его не видеть.

Я бы хотела просто отдать ему все, что он хочет просто так и сбежать на край земли, чтобы больше никогда о нем не думать.