Под звездами

32 Мэддокс

В дверь моего номера постучали, и я недовольно поморщился. Ужин я уже заказал, и абсолютно не горел желанием, чтобы меня кто-то тревожил.

Я приехал сюда прямо из больницы. После того, как убедился, что с Джорджией всё в порядке. Всё навалилось на меня в тот момент, когда она открыла глаза.

Не тогда, когда она провалилась под лёд, и не когда я делал ей искусственное дыхание. Словно организм сработал на автопилоте — чистый инстинкт: борись или беги. Я дрался как мог, чтобы довезти её до больницы. Чтобы убедиться, что она выберется.

Но стоило этим сапфировым глазам встретиться с моими... Стоило услышать её хриплый голос...

Меня словно током ударило.

Перед глазами всплывали обрывки того, как я пытался вдохнуть жизнь в маму. Как давил руками ей на грудь. Как её безжизненное тело уносили из дома. Я будто снова переживал всё это. И не мог выбросить из головы образ Джорджии, лежащей на льду с посиневшими губами и неподвижным телом. Позволить себе любить кого-то так, как я люблю её, было самой безрассудной идеей в моей жизни.

Я облажался.

Потому что не переживу, если потеряю эту женщину.

Я посмотрел в глазок и снова чертыхнулся. Какого хрена Уайл здесь?

Открыл дверь.

— Ты, видимо, не получил моё сообщение, что со мной всё нормально и я не хочу никого видеть?

Он прошёл мимо меня, как ни в чём не бывало.

— Получил, конечно. Просто мне плевать, что ты там написал.

Я подошёл к мини-бару, плеснул себе ещё виски и одним глотком опрокинул его, позволяя холодному напитку прожечь горло.

— И что теперь, Мэддокс? — усмехнулся он. — Будешь сидеть тут, запершись, потому что твоя девушка чуть не умерла? Я думал, ты у нас самый взрослый из братьев.

— Да пошёл ты. Ты вообще не представляешь, что случилось. Понятия не имеешь, что у меня в голове. — Я ткнул ему пальцем в лицо, он тут же отмахнулся.

— Не будь придурком. Я сотни раз просил тебя поговорить со мной после той ночи с мамой, но ты вечно закрывался. Так что не надо мне тут. Расскажи, что случилось с Джорджией. Я знаю, она провалилась под лёд, и ты дотащил её до больницы. Но я хочу знать, что у тебя внутри. Что тебя так зацепило?

Я прошёл мимо него и опустился в кресло у рабочего стола.

— Слишком много всего, понимаешь? Она чуть не умерла, Уайл. Это я её туда привёл. Она кружилась на этом чёртовом льду, как маленькая фея, и потом... — Я отвёл взгляд, глядя в окно, за которым небоскрёбы скрывали последние лучи солнца. — И её не стало. Без предупреждения. А когда я вытащил её...

Он налил себе выпить, подтащил стул вплотную ко мне так, что наши колени почти касались.

— Это, должно быть, жутко. Она дышала, когда ты её вытащил?

Я шумно втянул воздух, прежде чем выдохнуть.

— Губы синие. Она не дышала. Я перевернул её на бок, стучал по спине, пытался, чтобы вода вышла из лёгких. А потом делал искусственное дыхание, пока она не задышала. Везде была кровь, и я не знал, что, чёрт возьми, делать. Вызвал скорую, но они ехали слишком долго. Я укутал её, а она была как тряпичная кукла. Без сознания. Но я знал, что она дышит.

Он положил ладонь на мою руку, и я вздрогнул. Ланкастеры не из тех, кто обнимается.

— Наверняка это вернуло тебе память о той ночи с мамой.

— Сначала нет. Только когда она очнулась. И тогда меня накрыло, как грузовиком. — Я провёл рукой по лицу. — Чёрт, Уайл. Если бы я её потерял — всё, конец мне. Как я вообще позволил себе дойти до такого?

— Ты её любишь. А любить — это, мать его, страшно. Но вот ты сидишь здесь, в городе, говоришь, как чуть не потерял её и как бы это тебя сломало… А сам не с ней, когда она нуждается в тебе больше всего.

Я резко поднял голову.

— Я был с ней, когда она нуждалась. Я не отходил от неё.

— Да, ты остался, пока она была в коме, брат. А как только она проснулась — ты свалил. Это, мягко говоря, странно.

— Я вляпался по уши, Уайл. Мне нужно было убедиться, что с ней всё в порядке, но всё это — слишком для меня. Надо быть осторожнее дальше. Больно слишком. И я ведь сам её туда привёл, понимаешь? Какой же из меня, к чёрту, парень? Чуть не угробил её в День святого Валентина. Первую девушку, которую когда-либо любил. Я для этого дерьма не годен.

Он залпом допил янтарную жидкость из стакана, поставил его на стол и покачал головой:

— Ты себя слышишь вообще? Чушь какую-то несёшь. Во-первых, то, что она провалилась под лёд, не имеет к тебе никакого отношения. Это была чертова случайность. Дерьмо случается, Мэддокс, оба это знаем. Это было вне твоего контроля. Мог бы повезти её в какой-нибудь модный ресторан и попасть в аварию по дороге. И это было бы не больше твоей вины, чем лёд. Дерьмовый парень не полез бы в ледяную воду по пояс, между прочим, сам мог провалиться. Ты рискнул. Но сделал это, потому что любишь её. Ты, мать твою, жизнью рисковал ради неё. — Он хлопнул меня по руке, когда я продолжал смотреть в окно, и ждал, пока я повернусь. — Увидеть её в таком состоянии, ясно дело, могло здорово по тебе ударить. Особенно после того, что было с мамой. Но Джорджия не умерла, Мэддокс. Она жива и здорова. Всегда есть риск, когда кого-то любишь. Но мы все когда-нибудь умрём. Нет варианта без риска. Это не значит, что надо переставать любить только потому, что можешь потерять кого-то. Знаешь, в чём прикол, Гарвард? Потеряешь. Все потеряем. Надо просто любить, пока можешь. Верно?

Он посмотрел мне прямо в глаза, и я покачал головой:

— Что, чёрт возьми, здесь происходит? Кто ты и куда дел моего безэмоционального брата?

— Слушай, думаю, это был тревожный звоночек для нас всех. Мы все закрылись после того, как потеряли маму. А она бы так разозлилась из-за этого. Её смысл жизни был в чувствах, понимаешь? В любви к близким.

— Да, — кивнул я.

Я был до чёрта вымотан и понятия не имел, что, блядь, делаю дальше.

— Она бы сейчас на тебя взбесилась, — рассмеялся он.

— Пошёл ты. Ни за что. Она никогда не злилась на меня.

Он ухмыльнулся во весь рот:

— Это правда. Но... ты ради девушки, чёрт побери, героем стал. Вдохнул в неё жизнь, ни на шаг не отходил. А потом она просыпается — и ты сбегаешь? Это, брат, странно.

Я провёл рукой по лицу:

— Всё, понял. Я идиот. Честно говоря, я и не подозревал, что способен любить кого-то так, как люблю её. И это, блядь, пугает до чертиков.

— Ты никогда не был трусом. Соберись уже.

— Ладно, может, хватит с меня этих резких мотивационных речей, дай хоть прийти в себя. Кстати, откуда ты вообще знал, что я здесь? — прищурился я.

— Хью Рейнольдс, видимо, нашёл мой номер в телефоне своей сестры. Позвонил. Говорит, волнуется за тебя. Заехал к тебе домой, в офисе тебя никто с тех пор, как ты уехал из больницы, не видел. Я позвонил в отель, узнал, что ты тут, и приехал. Я, кстати, был в городе — встречался с дедом. Думаю, пора снова включиться в жизнь. Ты меня вдохновил. Согласился взять должность и работать с отцом. Занимаюсь теперь недвижимостью. Что поделать.

— Смотри-ка, сколько сюрпризов.

В дверь снова постучали, я закатил глаза:

— Когда я сказал на ресепшене, что не хочу, чтобы меня беспокоили, они, похоже, решили, что это приглашение стучать каждые пять минут.

— Ладно, я встречаюсь с девушкой в баре. Но этот сюрприз я устроил сам. Можешь не благодарить. — Он подошёл к двери, распахнул её, и я остолбенел, увидев на пороге Алану Рейнольдс.

— Что ты здесь делаешь?

— Она твой терапевт. Хью и я подумали, что тебе не мешало бы провести сессию. У тебя час, вертолёт ждёт, чтобы отвезти её обратно, — Уайл пожал плечами и подмигнул.

Вот же мелкий ублюдок.

— Извини, что тебе пришлось так далеко ехать, — сказал я, отступив в сторону, чтобы она могла пройти.

— Удачи, Алана. Он крепкий орешек, — усмехнулся Уайл, выходя за дверь и давая ей захлопнуться за собой.

Я отодвинул стул у стола, она присела.

— Может, выпить хочешь?

— Пока что нет, спасибо.

Я устроился напротив неё.

— Не стоило ли тебе быть сейчас с Джорджией?

Она улыбнулась:

— С Джорджией всё в порядке, Мэддокс. Её выписали из больницы, все её кузены прилетели в Коттонвуд-Коув, чтобы её поддержать, и у неё всё отлично. Я заходила к ней сегодня днём — видела все цветы, что ты отправил.

Я прокашлялся:

— Хотел, чтобы она знала, что я думаю о ней.

— Думаю, она это знает.

Я откинулся на спинку стула.

— Ты не выглядишь злой на меня…

— Я и не злюсь. Сейчас я твой терапевт. Я здесь, чтобы поговорить о тебе. Видно, что ты проходишь через что-то серьёзное, и я хочу помочь.

— Я бросил вашу дочь, когда она нуждалась во мне больше всего, — сказал я, приподняв бровь, почти умоляя её разозлиться. Так было бы проще.

Её глаза расширились.

— Моя дочь нуждалась в тебе больше всего тогда, когда ты вытащил её из-подо льда и доставил в больницу. Как я могу испытывать что-то, кроме благодарности? Я знаю, как сильно ты любишь Джорджию.

— Я не знаю, почему сбежал. И теперь не знаю, как это исправить. Это чувство, что я могу потерять её… оно поглощает меня. Я тону в страхе, — признался я.

Она наклонилась вперёд и взяла меня за руку.

— Я знаю, почему ты сбежал.

— Почему?

— В те первые дни в больнице, когда она была в коме и никто не знал, очнётся ли она, ты был в шоке. Ты пережил не меньшее потрясение, чем она. Просто твоё никто не видел. Но этот страх, эти воспоминания о том ужасном моменте, как ты её увидел… — Она смахнула слезу, скатившуюся по щеке. — То, что ты сделал тогда, было невероятно трудно. Ты остался спокойным, собранным. Ты сделал всё, что было нужно. А теперь... теперь тоже нелегко. Переварить всё, что произошло. Осознать, что любишь кого-то так сильно, и страх потерять этого человека бьёт прямо в лицо. Особенно, если учесть, что у тебя уже был похожий опыт с матерью, и тогда всё закончилось иначе. Это естественно — думать о том, что могло пойти не так. Так что… сейчас ты просто проживаешь это, Мэддокс.

— Но ей нужен я.

— Джорджия сильная девочка. Но я думаю, что разговор с ней помог бы вам обоим. Она знает, что ты её любишь. Дело не в этом.

— Что вы имеете в виду? Она плохо восстанавливается? — я вскочил, сердце стучало в груди.

Она тоже поднялась, мягкая улыбка озарила её лицо.

— Нет. Физически она идёт на поправку и чувствует себя хорошо. Ей больно, потому что она знает, что тебе больно. Ей не нравится думать, что ты один и справляешься с этим сам.

— Моя маленькая фея… — пробормотал я себе под нос, но Алана усмехнулась, и я понял, что она услышала.

— Я на все сто уверена в тебе, Мэддокс Ланкастер, — сжала она мою руку.

— А я, знаешь, всю жизнь корил отца за то, что он бросил маму, когда она болела. А теперь посмотри на меня — сам сбежал, — пожал я плечами. Меня выворачивала сама мысль, что я могу быть хоть чем-то похож на него. — Похоже, это делает меня лицемером.

— Ты и твой отец — совершенно разные люди, Мэддокс. Я это знаю. Ты это знаешь. Ты не оставил Джорджию, когда она нуждалась в тебе. Никто не сомневается в твоей преданности. Сделать шаг назад, когда тебя парализует страх, — нормально. То, что сделал он, — совсем другое. Но, может, стоит допустить, что часть его поступков тоже шла из страха. Да, после этого он наделал кучу ошибок — это уже его вина. А вот то, что сделаешь ты дальше, зависит только от тебя.

Она наклонилась и поцеловала меня в щёку.

— Ты хороший человек, Мэддокс. Я верю в тебя. Увидимся в Коттонвуд-Коув на следующей неделе, на нашей обычной сессии?

— Спасибо, что приехали. Я разберусь с этим.

— Ни на минуту в этом не сомневаюсь. — Она подняла руку. — А мне пора ловить вертолёт.

— Ещё раз спасибо, — сказал я, пока она уходила по коридору.

Я закрыл дверь и зажмурил глаза.

Что, чёрт побери, я творю? Я что, действительно собираюсь позволить страху помешать быть рядом с женщиной, которую люблю?

Да ни хрена.

Пора протрезветь и взять себя в руки.

А под «взять себя в руки» я имел в виду вернуть свою девушку.

Потому что без неё всё остальное не имеет смысла.