Правило Шестьдесят на Сорок

Глава 18

Тео

Я только-только осознаю, что это поистине знаменательное событие.

Я стою в гостиной Джуди Холланд, все еще немного ошеломленный. Мы вернулись после нескольких часов, проведенных на воде, и по дороге в ее квартиру заказали жареную курицу.

Это кажется сном. Из ванной доносится шум воды — она решила освежиться под душем. И сама только эта мысль заставляет растеряться: между мной и обнаженной Джуди всего лишь воздух и несколько сантиметров гипсокартона.

С другой стороны, я просто не могу отвести глаз от окружающего пространства. Находиться в ее квартире — словно заглянуть в собственную голову.

На входе горкой лежат кроссовки, готовые заставить меня споткнуться. На кухонном столе стоит открытая коробка «Чириуз», вероятно, частично застоявшаяся. Уютная мебель создает атмосферу домашнего уюта, а диван кажется настолько мягким, что я могу тут же заснуть, как только сяду. На подоконнике стоит высокая, опасно наклонившаяся стопка журналов «Архитектурал Дайджест⁵¹», готовая упасть в любую секунду.

Я поднимаю бумажку, лежащую на вершине журнальной горы. Это фотография: два лица, прижавшихся щеками друг к другу и смотрящих в камеру. Джуди слева, ей, судя по всему, лет восемнадцать: глаза плотно закрыты, нос прищурен в смехе. Что-то в выражении ее лица поражает до глубины души: чистое счастье и беззаботность, абсолютно искренние.

Взгляд зацепляется за парня рядом. Я сразу замечаю, как в его глазах отражается тот же глубокий коричневый цвет, что и у Джуди. У него такая же густая шевелюра, и он улыбается в камеру так же игриво. Вероятно, это ее брат, хотя Джуди никогда о нем не упоминала.

— Черт!

Я вздрагиваю, почувствовав, как что-то касается щиколоток. Белый кот смотрит на меня, совершенно не заботясь о тревоге, которую только что вызвал. Он обвивается вокруг ног.

— Тео? Что это было? — слышу я голос Джуди из ванной.

Я поднимаю кота за живот, в основном чтобы отвлечься от звуков, доносящихся из-за стены, пока она одевается.

— Кот напугал меня до чертиков.

Дверь осторожно скрипит, и Джуди входит в гостиную, выглядя сексуальнее, чем когда-либо прежде. Вода капает с влажных волос, падающих на плечи, серые спортивные штаны низко сидят на бедрах, а облегающий топ подчеркивает изгибы. Черт возьми. Сложно не думать о кровати, где-то спрятанной в квартире.

— Ты ей нравишься, — говорит Джуди, подходя ближе и нежно гладя кота, уютно устроившегося в изгибе моего локтя. — Это Петуния. Если бы она тебя не любила, мне пришлось бы тебя выгнать. Здесь все по ее правилам.

— Спасибо, Петуния, — отвечаю я, поглаживая маленькую белую головку. В ответ раздается довольное мурчание. — Ты и сама ничего.

Джуди буквально светится, наблюдая за нами. Вдруг она восклицает:

— О! Твоя рубашка все еще влажная. Давай положим ее в сушилку.

Она бережно ставит Петунию на пол и ведет меня в коридор, из которого только что вышла, распахивая двойные двери, чтобы открыть небольшой шкаф, скрывающий стиральную и сушильную машины. Здесь нет окон, и в полумраке все кажется почти интимным, пробуждая воспоминания о том мгновении в коридоре гостиничного номера, когда я так отчаянно хотел прижать ее к стене и покрыть поцелуями.

Джуди наклоняется, чтобы открыть сушилку, и ее рубашка приподнимается на несколько сантиметров, обнажая небольшую часть поясницы. В последнее время становится все труднее сохранять самообладание. Я зашел так далеко, что порой с ужасом осознаю, как часто забываю о себе. Смотрю слишком долго, стою слишком близко, касаюсь ее так, будто принадлежит только мне, и могу делать с ней все, что вздумается.

Джуди протягивает руку.

— Рубашку.

Ее губы едва заметно приоткрываются, когда я стягиваю с себя рубашку и кладу в ладонь. В этот момент Джуди позволяет глазам скользнуть по моему телу, и я вдруг ощущаю себя уязвимым, обнаженным, как никогда раньше. Этот взгляд, полный скрытого желания и нежности, заставляет забыть обо всем на свете, кроме нее.

Потому что мы этого не делаем. Мы просто друзья, и такого не происходит.

— Вот, — говорит Джуди, приближаясь с тихим озорством в глазах. И только теперь я понимаю, зачем она это делает. Джуди протягивает слишком большую неоново-желтую футболку. — Тебе подойдет.

Я медленно киваю, поглощенный воспоминанием о том, как эта футболка свободно обвивала ее бедра. Что у нее на уме?

Джуди надеется, что я рассмеюсь, придумаю шутку? Потому что все тридцать сценариев, проносящихся в голове, сосредоточены на поцелуе и приглушенных стонах. То, что Джуди вообще достала эту футболку, говорит о том, что она опустила защитные барьеры. Возможно, потому, что мы здесь, в ее безопасном пространстве. В любом случае, это такое редкое ощущение, что нужно быть осторожным. Понять, какие границы она установила в нашем взаимодействии, пока сижу на постели, а Джуди смотрит на меня из-под ресниц.

— Ты когда-нибудь думаешь о той ночи? — спрашиваю я.

Она кивает, не стесняясь.

— А ты?

— Постоянно.

Это короткий ответ. Длинный же заключается в том, что обычно я удовлетворяю себя, думая об этом.

Джуди выдыхает, и меня вдруг осеняет — на ее лице мелькает облегчение. Будто в голове существует мир, где я не жажду ее каждую секунду. Но к черту осторожность. Джуди никогда не должна думать, что я ее не хочу.

Я протягиваю руку, притягивая ее ближе, так, что Джуди оказывается между моих колен. Даже не пытаюсь спрятать во взгляде жадность.

— Я так… — голос срывается. Как сказать, что я теряюсь? Что мне это нравится — тонуть в ней, задыхаться от потребности? — Ты…

Ты, черт возьми, невероятно красива.

У меня дрожат руки. На ее бедрах, прямо под взглядом. Боже, как же я хочу знать… Джуди смотрит на меня так, потому что что-то чувствует? Или потому что жаждет секса?

В ее взгляде мелькает некая борьба. И я понимаю, какая именно, только когда она уже делает выбор. Когда футболка выскальзывает из ее рук. Когда хватает меня за плечи, смотрит прямо в глаза, закидывает одно колено на кровать рядом со мной, потом второе, и опускается на член.

Черт.

Пальцами она скользит вверх по моей шее, обхватывая лицо. И я не могу дышать. Не двигаюсь ни на сантиметр, боясь спугнуть ее. Тело, правда, не подчиняется. Я чувствую, как твердею под ее весом, и прежде чем успеваю сдержаться, Джуди смещается, ловя угол, и надавливает, медленно скользя по мне. Зубы вонзаются в губу, а изо рта вырывается тихий стон.

Черт. Просто… Черт. Это почти невыносимо.

— Эй, — она лениво моргает. — Все в порядке?

Я срываюсь на хриплый выдох.

— Черт, да.

Ее губы рядом. Совсем рядом. Это безумие, правда? Что я влюбился в девушку, которую даже ни разу не целовал. Но я влюблен. Конечно, влюблен. А как иначе?

Эта мысль сбивает с ног, так же, как когда наблюдал, как она, смеясь, сиганула в реку.

Ее большой палец медленно скользит с щеки на губы. Я не двигаюсь. Не знаю, что это и почему, но будь я проклят, если попробую остановить.

И она делает это снова. Прижимается ко мне, раз, потом снова. Мир на грани распада — края зрения темнеют, а Джуди выдыхает так мягко, что перехватывает дыхание.

— Тео.

— Да? — удается мне выдавить.

Она снова двигает бедрами, и, черт возьми, если не остановится, будут последствия.

— Ты такой… — ее голос срывается на шепот, — приятный.

— Тогда не останавливайся, — умоляю я. — Черт, Джуди, не останавливайся.

Я хватаю Джуди за бедра, направляю, веду вперед и назад, медленно, но чем сильнее сморщивается ее лоб и приоткрывается рот, тем двигаюсь быстрее. Через мгновение она берет контроль на себя, и я чуть откидываюсь назад, давая больше свободы. Позволяю использовать мое тело так, как ей нужно.

И черт, черт, не знаю, сколько еще выдержу. Когда я превратился в парня, который теряет голову от трения через слои одежды? Но боже, как она смотрит… Тяжелые веки, короткие, сбивчивые вдохи, маленькие стонущие выдохи — я вообще не верю, что держусь так долго.

И я где-то между тем, чтобы полностью утонуть в этом моменте, и тем, чтобы — черт возьми, восхищаться — тем, какой у нас потенциал. Потому что если так уже сейчас, через одежду, то трахнуть ее было бы полным уничтожением. Меня бы разорвало. И я бы сделал так, чтобы разорвало и ее. Сделал бы все, что Джуди попросит. И мысль обрывается, стоит заметить, как ее грудь подскакивает под тонкой майкой, и я бы все отдал, чтобы спустить лифчик вниз и взять сосок в рот.

Джуди всхлипывает, и я узнаю этот взгляд. Тот самый, который был у нее секунду до того, как кончила.

— Я…

— Я знаю, милая, — я заправляю выбившуюся прядь ей за ухо. — Не останавливайся.

Она понятия не имеет — не имеет, черт возьми, ни малейшего представления, сколько раз я мысленно прокручивал этот звук в голове, ее голос, когда кончает, и как безумно хочу услышать его снова. Но лучшее во всем этом — лучшее — это то, что сейчас она полностью со мной. Смотрит прямо в глаза, не прячется, не борется с собой, не отказывается от того, что мы делаем. И я уже так близко..

И случается худшее.

Стук в дверь.

Джуди замирает прямо в движении, и я вижу, как осознание пробегает по ее телу, как электрический разряд. Она спрыгивает с меня так резко, что руки остаются висеть в воздухе. Пылая от смущения, Джуди хватает желтую футболку с пола.

— О боже, — голос дрожит, когда она протягивает футболку. — Прости, я…

— Нет…

— Не знаю, что на меня нашло…

— Не надо.

Она пятится, пока не прижимается спиной к стене. К тому моменту я уже натягиваю футболку, тяжело дышу, а Джуди переминается с ноги на ногу, не зная, куда себя деть. И я понимаю ее. Потому что в голове уже роятся варианты — насколько очевидным будет, если закроюсь в ванной, чтобы довести себя до кульминации.

— Я не приглашала тебя с… какими-то намерениями, — говорит Джуди.

И это настолько абсурдно, что я фыркаю.

— Джуди, — произношу я с иронией. — Если думаешь, что я не захочу оказаться с тобой — прости, что говорю это так прямо, но абсолютно, чертовски заблуждаешься.

Из ее уст вырывается шокированный смех, когда раздается еще один стук в дверь, на этот раз громче.

— Я не уверена… — она колеблется. — Я предпочитаю заниматься сексом в отношениях…

Я обрываю ее слова резким жестом.

— Стоп. Не нужно оправдываться. Забудем об этом.

И, возможно, сказал что-то не то, потому что она опускает взгляд. Почему Джуди не смотрит на меня? Почему…?

Неужели пытается сказать…?

Стук в дверь нарушает нежное молчание, и, что бы это ни было, Джуди быстро приходит в себя. Она расправляет плечи, отключая эмоции в привычном стиле.

— Ладно, хорошо. Пойдем за ужином, — улыбается она.

Спустя какое-то время, с ведром жареной курицы на коленях и с мисками мороженого из песочного теста, которое она достала из морозильника, мы валимся на диван. Проводим долгие двадцать минут, споря о том, какой фильм включить: ей хочется напряженного экшена с авариями и перестрелками, а мне интереснее что-то сентиментальное. В итоге понимаем, что ни один из нас не собирается молчать достаточно, чтобы нормально посмотреть картину, и просто начинаем обмениваться музыкальными вкусами.

Звучит «Close to Me» от The Cure из динамиков где-то за спиной, и, слава богу, между нами не остается и следа неловкости после тех катастрофических секунд в спальне. Я бы не выдержал, почувствовав, что она хочет моего ухода.

— Ладно, время признаний, — начинает она, оглядываясь в поисках салфетки, когда капля мороженого падает на тренировочные брюки. — Я нашла эту песню всего несколько месяцев назад.

— Что? Как такое возможно? — говорю я, хватая салфетку с кофейного столика, чтобы вытереть ей колено.

— Спасибо! Да, это было ужасное упущение. Я слушала ее на повторе всю неделю после того, как нашла, но к концу Петуния была на грани самоубийства. Я поймала ее на кухне, когда та возилась с ножами.

— Эта угроза? — спрашиваю я, поглаживая кошку, свернувшуюся за спиной. — Почему ее зовут Петуния?

— Я раньше много занималась садоводством, прежде чем переехать в город, — продолжает она, вынимая из чашки два кусочка песочного теста и бросая мне в миску. Я жаловался, что в порции их недостаточно. — Я пыталась следовать всем статьям, когда переехала. Знаешь, типа: «Десять советов по созданию балконного сада». Оказалось, что квартиры, выходящие на север, для этого не подходят.

— Вот именно, прославленная квартира с южной стороны, — качаю я головой, глядя на балкон сквозь груду журналов, сложенных у окна. — Все настаивали, что мне нужно много солнечного света, хотя с восьми утра до одиннадцати вечера на него нет ни намека. Думаю, мама надеялась, что я буду проводить больше времени дома, если квартира будет достаточно уютной. Но, по правде говоря, я не могу терпеть находиться дома, пока там нет близнецов Пен, которые разгармонизируют весь порядок.

Она улыбается, глядя в миску.

— Повезло, что ты близок с семьей. Это так приятно слышать.

Мы вновь оказываемся на запретной теме, вокруг которой уже не раз кружили за эти недели. Забавно — несмотря на то, как легко нам стало, есть границы, которые она не готова пересекать. Я никогда бы не стал ее в этом подталкивать, ведь понимаю, что тема, касающаяся семьи, причиняет боль. Я еще с первого раза, когда Джуди об этом упомянула, заподозрил, что это не так уж далеко от того, что мне и Пен пришлось пережить с отцом.

Но в данный момент кажется, что это несправедливо. Желать, чтобы она доверяла мне и делилась чем-то подобным, когда сам не слишком щедр на откровения о жизни. Когда не показываю, сколько боли приходилось испытывать на протяжении всех этих лет из-за отца.

Я смотрю на Джуди, пока та сосет ложечку, погруженная в мысли.

— Знай, не все так красиво, как кажется, — начинаю я, увидев, что ее брови сходятся в недоумении. — В прошлом моя семья пережила непростые времена. Отец ушел, когда мне было всего десять.

Джуди замирает, приостановившись на полпути к следующему укусу. На миг я колеблюсь, стоит ли продолжать, вдруг это станет слишком тяжелым воспоминанием для нее. Но Джуди, отключив начало «Toxic» Бритни Спирс — она была так счастлива, когда я попросил поставить эту песню — поджимает одну ногу под бедро, поворачиваясь на диване. Я ставлю миску рядом с ее на стол и начинаю играть с ложкой. Ведь прошло двадцать три года, а говорить об этом до сих пор невыносимо.

— Мой отец… Ты бы никогда не догадалась, — продолжаю я. — Он всегда был надежен, работал электриком. Часто отсутствовал — кроме рабочих часов его почти и не было. Но был стабильной опорой, приходил, когда это было действительно важно. Зарабатывал достаточно, чтобы мама могла оставаться с нами дома, когда были маленькими и возить в школу, когда подросли. Все казалось таким идеальным. Никаких ссор, никаких конфликтов — по крайней мере, так выглядело со стороны, для меня и Пен. И вот однажды жизнь перевернулась с ног на голову.

Я поднимаю взгляд от колена. На лбу Джуди проступает морщинка. Черт, как же я хочу прикоснуться к ней. Это сделает положение намного легче, даже несмотря на то, что сам вывожу тему на поверхность.

Она словно читает мысли. Немного сдвигает ногу, так что колено касается моего бедра. Мелочь, но для меня значит многое.

— В тот день, в субботу, он разбудил меня, заставив спуститься на кухню. Никто другой еще не проснулся. И в тот миг, когда я понял, что что-то не так — не считая того, что он вырвал меня из сна — когда увидел чемодан. Небольшой, как тот, что берут с собой в поездку на выходные. А потом рассказал длинную историю о женщине, которую встретил на работе, и как они собираются пожениться. Это не укладывалось в голове десятилетнего мальчишки. Я думал: «Но он же женат на маме!». Он не дал сказать ни слова, как только произнес, что пришло время стать мужчиной. Заботиться о маме и Пен. А сам ушел, прихватив маленький чемодан.

На губах Джуди мелькает сочувствующая гримаса. Я колеблюсь, и это глупо, на самом деле, учитывая, сколько откровений уже вырвалось.

— Хочешь знать самую забавную часть?

Джуди, похоже, улавливает горечь в голосе. Ее плечи напрягаются.

— Какую?

— Он оставил «удовольствие» рассказать об этом маме. После того, как стало ясно, что не вернется.

Она закрывает глаза.

— Черт.

— Черт, да, — я смотрю на пустой экран телевизора. — В общем, ты знаешь, что было дальше. Он исчез с лица земли, оставив нас ни с чем, кроме прощального подарка — половины цены дома, когда пришлось его покинуть. Мама… о ней нечего сказать. Она скрывала многое ради меня и Пен. Делала все возможное, чтобы нам было как можно легче. Я тоже старался.

— И все еще пытаешься попасть в рамки. Выполнить то, что он от тебя ожидал. То, что сам должен был сделать.

Я пожимаю плечами.

— Кто-то же должен. Должен.

— Это слишком тяжело, Тео, — качает она головой. — Слишком великое бремя для одного человека. Когда же станет достаточно?

— Я бы заботился о них, независимо от того, говорил ли он об этом, — настаиваю я.

— Конечно, заботился. Но… когда ты решишь, что достаточно измотан, чтобы отпустить себя?

Я морщусь, не понимая, о чем она.

— Отпустить?

— За то, что позволил ему уйти в тот день. За то, что причинил боль маме и оставил сестру.

Что я могу на это ответить? Она произносит это как факт, как будто знает историю много лет, слышала меня много раз и теперь видит такой, какая она есть. Не как человек, который всего несколько недель назад начал меня узнавать, а до этого ненавидел.

— В последнее время я чувствую себя гораздо лучше. Более…

— Я знаю, — отвечает она, кивнув и игриво толкнув меня плечом. — Более готовым оставить работу, чтобы стащить лодку сестры.

— Это моя лодка, гений, — говорю я, отвечая тем же.

Джуди еле сдерживает улыбку, погружая ложку в мороженое.

— Ты когда-нибудь его видел?

Я провожу руками по лицу. Признание требует усилий. Я никогда не говорил об этом вслух, даже маме.

— Это произошло на следующий день после открытия «Ниволи». Он, должно быть, узнал, не знаю как. Но нашел меня и сказал, что ему нужны деньги. Счета, или что-то в этом роде. Я и не спрашивал. Честно говоря, давно не скучал. Не думал о нем. Очень старался разобраться с прошлым, проходил терапию, как только смог себе это позволить. Но в тот день, увидев его, снова стал десятилетним мальчиком. Он перестал со мной общаться, как только получил чек, а через несколько дней я уехал на другой конец страны. Мне было нужно что-то новое.

— Тео, — вздыхает Джуди, глядя в пол. — Ты…

— Глупый? Наивный? Жалкий?

— Нет. Ничего из этого. То, что ты сделал, требует смелости — так открыться. Я просто жалею, что не знаю такого уничижительного слова, чтобы назвать его.

Ее комментарий вызывает невольный смех, и я ожидаю, что Джуди, как обычно, резко обернется и поймает меня. Но на этот раз она позволяет смеяться, отводя взгляд. Это такой чистый знак уважения, что я почти теряю контроль, желая прижать ее к себе и приласкать, пока конечности не затекут.

— Ты первая, кому я это рассказываю, — признаюсь я, надеясь, что это вызовет те же чувства.

— Это много для меня значит, — шепчет она.

Мы смотрим друг на друга так долго, что начинает казаться, будто мир сжимается. Я испытываю непреодолимое желание прикоснуться к ней, сказать что-то еще, прочитать те закоулки разума, которые остаются тайной. В конце концов, Джуди поворачивается к экрану телевизора, но сдвигается чуть ближе и кладет голову мне на плечо.

Ее волосы соскальзывают с плеча и падают на спину, касаясь предплечья. На мгновение я теряюсь — в запахе ее волос и тепле щеки. И в этот момент чувствую что-то. Как будто нечто влажное пропитывает футболку. Она плачет.

Я застываю, разрываясь между нежеланием потревожить ее, если удобно так, и необходимостью видеть, понять, что происходит, и как, черт возьми, это можно остановить. Мгновение спустя Джуди прячет голову в руках, и я с ужасом наблюдаю, как ее плечи дрожат.

— Не надо, — произношу я, чувствуя себя беспомощным. — Почему ты плачешь?

Она трясет головой — это либо «не знаю», либо «не хочу говорить».

Но я не могу этого вынести. Заставляю ее убрать руки, стараясь поймать как можно больше слез, которые она не хотела показывать. Хотя Джуди делает вид, что ничего не происходит, как только я поднимаю ее подбородок, новая волна слез снова скатывается по щекам.

— Пожалуйста, Джуди, — шепчу я, удерживая ее лицо в руках и вытирая слезы пальцами. — Поговори со мной. Что я могу сделать?

— Ничего…

— Пожалуйста, — настаиваю я.

— Я в порядке, правда. Просто дай минуту, — она вытирает нос тыльной стороной руки, а я, чувствуя себя беспомощным, спешу предложить целую гору салфеток.

Видеть ее такой невозможно. Всегда сдержанная, Джуди редко позволяет себе показывать чувства, особенно боль. То, что происходит сейчас, походит на значительный прорыв, но в то же время на что-то катастрофическое, что я должен исправить. Но не могу, пока она не расскажет, что происходит. Поэтому решаюсь на самый простой выход, на то, что, как знаю, ей нужно, когда становится слишком напряженно.

Я поднимаю бровь и с трудом сдерживаю улыбку.

— А мы-то думали, что с ума схожу только я. Ты устанавливаешь совершенно новую планку.

Она смеется, всхлипывая, и я с интересом наблюдаю за тем, как Джуди собирает себя в кучу. Выдохнув, снова берет ложку. И это, черт возьми, оказывается гораздо тяжелее, чем слезы.

Но все же, сегодня она подарила нечто важное. Всего лишь малую частицу того, что жаждал — эмоциональной искренности, которую еще не заслужил. Но я не собираюсь быть жадным.

Час спустя, обменявшись множеством музыкальных хитов, которые задержатся в голове на долгие дни, я нежно укладываю Джуди на кровать, стараясь не нарушить мягкий, мирный вид ее лица. Я изо всех сил желаю оказаться рядом, уютно прижав к себе под пушистым одеялом.

Но не делаю этого. Мы просто друзья. И только друзья. Я аккуратно заправляю одеяло до подбородка, будто готовя буррито⁵² из нее самой. Задерживаюсь на мгновение, раздумывая, могу ли позволить себе единственное, хотя бы разок. Решив, что не выдержу, если не сделаю этого, оставляю легкий поцелуй на ее щеке.

В этот момент глаза Джуди неожиданно распахиваются, и я застываю, увидев, как она пытается понять, где находится и как сюда попала. Мгновение спустя легкая паника уходит.

— И снова этот взгляд, — бормочет она, сонно щурясь.

Я сильно сгибаюсь в коленях у кровати, убирая выбившиеся пряди волос с ее лба.

— Какой?

— Как будто никого кроме меня нет.

Черт. Я действительно становлюсь таким очевидным, да?

— Мне это нравится, — говорит она прежде, чем успеваю что-либо ответить.

Ей… ей действительно нравится?

— Ты уезжаешь? — ее голос начинает затихать, а глаза закрываются.

— Да. Уезжаю.

— О, — выдыхает она.

Кажется, я улавливаю легкий намек на разочарование. Или, может быть, это лишь воображение. Что-то эгоистичное внутри жаждет разбудить ее и выпросить ответы. Вместо этого я выхожу из комнаты и направляюсь к выходу, прежде чем осознаю, что не могу запереть дверь. Мысль о том, чтобы оставить ее с незапертой дверью на всю ночь, даже если вероятность беды кажется маловероятной, не дает покоя.

Поэтому я снова опускаюсь на диван и ставлю будильник на телефоне, укрывшись пледом.

Я уйду прежде, чем она проснется.