Проблемы с проклятым

Глава 30

Я быстро восстановила душевное равновесие, окружив свой разум защитным пузырем, когда тепло линии разлилось по мне, будто это была лента живой мысли. Она почти пела. Это был звон вселенной. Бис говорил, что каждая линия звучит по-своему, так же как каждая звезда вибрирует в своем уникальном аккорде. Я, однако, была недостаточно хороша, чтобы заметить разницу… вот почему я не могла менять реальность, если не находилась в линии. Бис был единственным, кто мог научить меня.

«Хочу проведать Трента и Айви», подумала я, и мне пришлось направить мысленный запрос в нужное русло, чтобы он прошел не только через мой защитный барьер, но и через барьер Ала.

«С ними все в порядке», коротко подумал Ал. Его очевидная уверенность в отношении Дали противоречила более глубокому беспокойству, которое он не мог скрыть от меня. Не тогда, когда мы были так близко. «Ходин с Финнисом, а Финнис больше не в твоей церкви».

«Но мне нужно поговорить с Трентом. У него моя сумка», подумала я, не желая, чтобы наши последние слова, обращенные друг к другу, были сказаны на ступенях моей церкви перед репортерами. Я почувствовала, как Ал переместил мою ауру, чтобы вытолкнуть нас из линии, и споткнулась, моя надежда хотя бы попрощаться рухнула, когда я поняла, что он высадил нас у «Пискари», бар и кухня слева от меня, столы и черный камин справа.

Ходин в «Пискари»? Но, учитывая, что Финнису нужно какое-то безопасное место на день, это был логичный выбор за пределами конспиративной квартиры ОВ.

— Мне бы очень пригодились амулеты из моей сумки, — прошептала я, и приоткрыла губы, когда поняла, что кожаных штанов, которые так здорово обтягивали мои ягодицы, больше нет. Ал одел меня в ту же зелено-черную шелковыую мантию и шлепанцы на шнуровке, которыми я пыталась произвести впечатление на своих студентов. «Я должна научиться это делать», подумала я, затягивая пояс, и крошечные колокольчики зазвенели тихим красивым перезвоном. Это защитит меня от чар Ходина лучше, чем кожа. «Хорошо. Я все сделала правильно», подумала я, приподнимая подол, чтобы увидеть узор крест-накрест на леггинсах.

Но от удивления у меня перехватило дыхание, когда я собралась поблагодарить Ала. Он тоже изменился, его викторианский наряд сменился кроваво-красным одеянием в тон, в котором я видела его, когда он выгонял Ходина из моей церкви. Но, в отличие от моей безупречно чистой мантии, его явно была ношеной, чистой, но по краям казалась изодранной в черные лохмотья. К его ботинкам были те же шнурованные гетры, но, опять же, они были в пятнах и изношены от использования. Пояс был не более чем изношенной веревкой.

— В это ты хочешь быть одет? — спросила я вместо «спасибо», и он нахмурился.

— Это очень эффективно, — сухо произнес он. — Даже в нынешнем виде.

Прямо впереди, в тусклом свете, виднелась лестница, ведущая в просторное помещение на верхнем этаже, где раньше было все: от открытой квартиры до бильярдной, от приватного ужина до дискотеки, где живые вампиры танцевали, пытаясь забыть о том, какой несчастной была их жизнь. Но Ал смотрел не туда, и я проследила за его прищуренным взглядом, направленным на вращающиеся двойные двери, ведущие на кухню.

— Он здесь, — сказал Ал, даже не пытаясь понизить голос. — Ходин? Выходи, ты, маленькое драконье дерьмо. Моя ученица хочет посадить тебя в бутылку.

— Ал! — прошипела я, а затем вздрогнула, втягивая в себя лей-линию, когда двери на кухню распахнулись. Это был Ходин. Стиснув зубы, я швырнула в него сгусток несфокусированной энергии.

Ходин с тихим ругательством выбросил вперед руку, посылая силу, чтобы перехватить мою поспешно брошенную энергию и отбросить ее в угол, где обе энергии закружились и превратились в ничто.

— Стой! — крикнул Ходин, и мое следующее заклинание замерло на губах, когда я увидела Стеф в его объятиях, с широко раскрытыми испуганными глазами. Ходин держал ее за шею и вытащил ее вперед, используя как живой щит.

— Стеф, — прошептала я, и сомнения почти захлестнули меня. Если бы это был Финнис… Что ж, это был не Финнис, и моя светящаяся рука опустилась.

— Затолкать меня в бутылку? — Внимание Ходина переключилось на Ала, и он крепче сжал Стеф, которая продолжала сопротивляться. С распущенными длинными волосами и в тяжелых кожаных штанах он выглядел как полуголодный байкер. — Вряд ли, — добавил Ходин, когда кухонная дверь за ними захлопнулась. — Но, тем не менее, я рад тебя видеть. — Он заколебался. — Во всем великолепии. Какой у тебя пароль для входа в Коллектив?

Сжав губы, Ал жестом предложил мне заняться этим, и я вздохнула, потягивая линию еще сильнее, пока у меня не заболел живот, и волосы не встали дыбом. Мои мысли вернулись к Айви, Дженксу, Тренту и Пайку. Я должна была заставить его прыгнуть с парашютом, иначе я никогда его не поймаю.

— Где Финнис?

— Внизу. — Ходин притянул Стефа к себе, и я напряглась. — Там, где место мертвым.

— Ты допустил ошибку, — сказала я. — Ты все еще можешь отказаться от этого. — Но он не стал слушать. Никто из них никогда не слушал.

— Рейчел, конча-а-ай монолог и в бутылку мерзавца, — беспечно сказал Ал. — Это твой день рождения, и кто-то сказал, что будет мороженое.

Все еще держа Стеф перед собой, Ходин осторожно двинулся вглубь помещения.

— Моей единственной ошибкой было то, что я оставил тебя в живых, — сказал он. — Как ты выжила? Больше никто не выжил. Это был твой эльф?

Я вздернула подбородок. Я никогда не думала, что отсутствие Биса спасет мне жизнь, но именно это и случилось.

— Может, я лучше тебя, — сказала я, и у Ходина дернулись губы.

— Сомневаюсь. — Ходин отпустил Стеф на достаточное время, чтобы заставить ее с визгом подчиниться. — Мне нужен твой пароль. Дай его мне, и я отпущу ее.

Стеф напряглась, и у меня защемило сердце, когда ее глаза расширились от надежды.

— Какой он? — закричал Ходин, Стеф вскрикнула, когда аура Ходина внезапно накрыла ее, обжигая заклинанием, которое она несла.

— Эй! — закричала я, колокольчики на поясе зазвенели, и светящаяся дымка исчезла. Стеф обмякла в его объятиях, ее дыхание стало прерывистым.

Самодовольно Ходин взглянул на Ала, неподвижно стоявшего у меня за спиной.

— Ну и что? — подсказал он, и Стеф посмотрела мне в глаза. Они были влажными от слез, но я видела, что стержень ее силы был непоколебим… пока что.

— Рейчел? — осторожно спросил Ал, видя мою нерешительность.

Я не собиралась давать Ходину доступ, но у него была Стеф, и я начала нервничать. Все было бы проще, если бы у меня была моя сумка.

— Призывающее имя. — Голос Ходина звучал мягко, но его унизанные кольцами пальцы, сжимавшие руку Стеф, были такими сильными, что в них не осталось ни кровинки. — Или она умрет, и я начну искать кого-то другого, — сказал он, и у меня по спине пробежал холодок. — Все очень просто.

Мои губы приоткрылись, пульс участился. Стеф была в агонии, но я знала, что она не станет умолять о свободе, убежденная, что за одно неверное решение ей придется заплатить жизнью.

— Тебе лучше уйти, — сказала я, натягивая линию, пока волосы не взъерошились и не начали развеваться. — Ты потерпел неудачу. Ты уже потерял Цинциннати. Ты просто еще этого не знаешь.

— Заставь его перейти в другую линию, Рейчел… — прошептал Ал, и я отодвинула стол, чтобы освободить себе место для работы. — Не сообщай ему свой пароль, — сказал он громче. — Ему нельзя давать доступ, чего бы это ни стоило.

— Тогда забери у него Стеф, — сказала я. Собрав в ладонь все, что у меня было, я бросила это в Ходина.

Усмехнувшись, Ходин выбросил руку вперед. Наши энергии встретились во вспышке быстро погасших искр. Стеф подавила испуганный вскрик. Я была там. Я понимала ее страх. И когда я увидела самодовольное выражение лица Ходин и почувствовала, как Ал смирился с неизбежной смертью от руки Ходина, что-то во мне оборвалось. Я собиралась заманить его в ловушку и сделать это с помощью проклятой Богиней лей-линии. И для этого мне требовалось чертовски много копоти, чтобы оградить себя.

У Ходина был код доступа. У меня был пароль, который заставил бы код сработать. Передать ему его, и у него будут все козыри, а у меня — ни одного. Но хранилище было единственным местом, где можно было быстро раздобыть достаточно информации, чтобы принести мне хоть какую-то пользу.

Мне не нужны были проклятия в хранилище. Мне нужна была только копоть. Я сообщу ему свой пароль. Ходин попытается убить меня. И мы с Алом используем самые темные заклинания, какие только были в хранилище, но не для того, чтобы захватить Ходина, а чтобы накопить огромный слой копоти, который нам понадобится, чтобы выжить, оставаясь в лей-линии.

— Пароль! — крикнул Ходин, и я дернулась, подняв голову, а из моих рук потекла необузданная сила.

«Прости меня, Трент. Хотел бы я быть в этом лучше».

— Ты хочешь занять мое место субросы? — сказала я с холодным от гнева лицом. — Мой пароль? Мое место в коллективе? Мою жизнь! — закричала я. — Хорошо. — Я твердо встала своими ботинками на шнуровке на старый черный пол, пока Ал откашлялся, не понимая, что я делаю. — Не думаю, что ты сможешь справиться с моей жизнью. Отпусти ее, и я отдам ее тебе, промокашка.

— Что ты делаешь? — закричал Ал, и губы Ходина растянулись в уродливой ухмылке, когда он подумал, что победил.

— Возьми ее, — сказал он, и Стеф вскрикнула от страха, когда он толкнул ее ко мне.

— Dilatare! — закричала я, и колокольчики зазвенели, когда я дернула Стеф на пол, когда белое заклинание ударило по старым деревянным балкам с оглушительным грохотом. Бутылки разбились о зеркало бара, и на пол посыпалась пыль. Ал отскочил в сторону, когда Ходин пошатнулся, каким-то чудом удержавшись на ногах.

— Flagro! — воскликнул Ходин, и я съежилась, удерживая Стеф неподвижно, когда женщина попыталась убежать, когда жидкий огонь накрыл мой пузырь. Ал взревел от гнева, и оболочка исчезла.

Тяжело дыша, я подняла глаза. Ал стоял надо мной, на его демоническую ярость было страшно смотреть, когда он произносил уродливую латынь. Ходин выбросил руку, встречая силу Ала своей. Полетели искры, и запах озона ударил мне в нос.

— Вперед! — почти прошипела я, разрывая круг и подталкивая Стеф к двери. — Иди в церковь. Помоги Гетти. Увидимся через три дня. Если я к тому времени не вернусь, передай Тренту, что я люблю его. Отчаянно.

— Рейчел, прости меня, — начала лепетать Стеф, у нее потекло из носа, а глаза увлажнились.

— Уходи! — Я поднялась на ноги, а женщина неуклюже поднялась и побежала к двери, сильно ударившись о нее, чтобы, спотыкаясь, скрыться в ночи. Я увидела вспышку на темной парковке, когда дверь захлопнулась. Дрожа, я повернулась к Ходину и Алу.

— Ходин! — крикнула я, и демон развернулся, с его рук капало зеленое и желтое. Ал оборвал свое очередное проклятие, и они оба уставились на меня, один в окровавленном красном шелке, другой в коже. В потолке образовалась новая дыра с прожженными краями, ведущая на второй этаж, и я поморщилась. Прости, Пайк. Может, ты сможешь установить пожарный столб? — Полагаю, мы договорились о Стеф и моем пароле? — С бешено бьющимся сердцем я отодвинула еще один стол, чтобы освободить больше места.

— Не надо! — воскликнул Ал, нахмурив брови, но чем больше будет копоти, тем больше у нас обоих шансов выжить в следующие пять минут в лей-линии. Единственным местом, где можно было ее достать, было хранилище. Но это означало, что Алу нужна была причина, чтобы сразиться с Ходином. И для этого я должна была дать Ходину шанс.

— ДжариатДжекДжунисДжумок! — закричала я, отодвигая еще один стол к краю комнаты. — Получай, ты, высасывающий душу, предатель, ничего не знающий халтурщик! — Я чуть не плюнула в него. — Воспользуйся им, и ты проиграешь. Ты слышишь меня, Ходин? Ты потеряешь все!

Лицо Ала исказилось, руки сжались в кулаки, когда Ходин встал передо мной, вопросительно нахмурив брови.

— Что это за имя для призыва? — спросил Ходин.

Мое лицо горело.

— Мое, — сказала я. — Ты никчемный, трусливый…

— Рейчел! — закричал Ал, его красная мантия развевалась, когда он оттаскивал меня от брошенного Ходином кольца. Оно со звоном ударилось об пол и лопнуло, образовав желто-зеленый энергетический пузырь, сжигающий все внутри.

С бешено бьющимся сердцем я прижалась к Алу.

— Это будет стоить тебе всего, зудящая ведьма, — пробормотал Ал, и от его уже обугленного подола, пахнущего жженым янтарем, вилась струйка дыма.

— Это даст мне все, — сказала я, и Ал крепче прижал меня к себе. — Я…

— Шевелись! — крикнул Ал, и мы отскочили друг от друга, он — в одну сторону, я — в другую, когда еще одно кольцо упало на пол у наших ног. Возник круг побольше. Он покатился за мной, и я швырнула в него стулом, ужаснувшись, когда пузырь окутал его, и стул, казалось, расширился, затем сжался, а затем взорвался. Вскрикнув, я нырнула под стол, когда осколки посыпались на пол.

Ходин возвышался надо мной, на его лице застыло отсутствующее выражение.

— Ты совершила свою последнюю ошибку.

О, если бы только мне так повезло.

— Убирайся! — закричал Ал, бешено жестикулируя. — У него есть доступ к хранилищу.

— Мне нужно… — начала я, но запнулась, когда Ходин пристально посмотрел на меня. О, черт. — Убей меня, и ничто не помешает им посадить тебя в бутылку, — сказала я, и улыбка Ходина стала уродливой.

— Если я убью тебя, они не посмеют даже попытаться, — сказал он, и я почувствовала, что бледнею, когда его аура, казалось, стала темнее, переходя в видимый спектр.

Ал сжал челюсти.

— Он внутри, — сказал он, придвигаясь ближе ко мне. — Мы проиграли.

— Это не так! — поспорила я. — Мне нужно, чтобы он… Эй! — Я ахнула, когда Ал притянул меня к себе, покалывание его ауры коснулось моей, словно булавочные уколы, когда его защитный круг сомкнулся вокруг нас. Я подпрыгнула от сильного удара, мое внимание привлекло то, что проклятие Ходина пронеслось над нашими головами, пытаясь пробиться сквозь пузырь Ала. Пол вокруг нас задымился, и у меня пересохло во рту.

Губы Ала скривились, когда он уставился в пол. Проклятие пыталось прогрызть себе путь к нам. Рано или поздно это произойдет.

— Для чего это тебе нужно? — спросил Ал странно приглушенным голосом. Воздух был спертый, и я была уверена, что чувствую запах жженого янтаря, хотя, возможно, это из-за дыма на полу. — Поторопись, Рейчел. В хранилище есть проклятия, которые помогут прорваться сквозь самый надежный защитный круг, и он их найдет. Это было нужно тебе для чего?

Я отстранилась и уставилась на него. Он слушал меня?

Мое сердце бешено забилось.

— Если я собираюсь связать его с тульпой, созданной в лей-линии, тебе понадобится вся копоть, которую ты сможешь достать, чтобы изолировать нас, пока я это делаю. То, что у тебя есть сейчас, не поможет.

Ал нахмурился… Затем его глаза, смотревшие на меня поверх очков, расширились от понимания.

— Ты хочешь услышать, что в Хранилище проклятий… — сказал он, начиная смеяться. — Хранилище… да. Нет лучшего места для черной магии и копоти от нее. Тебе нужна копоть? Я достану тебе копоть, моя зудящая ведьма.

У меня подкосились колени. Проклятие Ходина горело над головой Ала и оплетало его защитный пузырь. Ал взглянул на него, вздохнул и осторожно встал между мной и Ходином.

— Отойди, если сможешь. Это будет грязно, — сказал он.

Но моя победная улыбка погасла, когда выражение его лица, казалось, стало отсутствующим, и ужасающее уродство просочилось в него, покалывая мою кожу, как черный лед. Он получил доступ к хранилищу, открыв свой разум проклятиям, которые демоны сотворили тысячи лет назад во время своей войны с эльфами. Он знал, где находится все до последней уродливой магии, с такой же уверенностью, с какой я знаю, где растут нужные мне цветы в моем саду. И он знал это достаточно хорошо, чтобы, возможно, спасти мою задницу.

— Capax infiniti! — крикнул Ал, и я подпрыгнула, когда взрыв энергии взорвал его защитный пузырь, унося с собой проклятие Ходина. Тень свернулась клубком у его ног, окутав Ала дымом и пламенем. Его голова отяжелела, а глаза превратились в провалы. В них была смерть, и гнев, и жгучее, невыносимое желание причинить боль. Это был не Ал. Это было эхо души того, кто наложил это проклятие, теперь запятнавшее его.

— Что я попросила тебя сделать, Ал? — прошептала я, и Ал повернулся ко мне, его поднятый подбородок говорил мне, чтобы я встала у него за спиной. Я не знала, что, используя сохраненные проклятия, он избавлялся от боли, которую испытывали их создатели.

— Coniunctis viribus! — крикнул Ходин, и Ал вскинул руку, с легкостью поглощая проклятие, хотя его ладонь и потемнела от него. Ал сражался в войне, в которой не участвовал его брат, и старший демон смеялся, долго и сильно, магия обвивала его пальцы, а с губ срывалась латынь. Я вздрогнула, почувствовав, как в нем развернулось мощное проклятие, врезавшееся в Ходина и отбросившее его назад. Откинув полу мантии, Ал бросил еще одно, и Ходин едва успел отбить его своим контрзаклятием, отправив объединенные силы в стену. Стена, стулья и столы покрылись черной слизью, а затем они съежились и исчезли с ужасающим хрустом дерева и камня.

У меня отвисла челюсть, когда стена исчезла целиком. В комнату ворвался ночной воздух и звуки отдаленного уличного движения. У меня перехватило дыхание, и я нырнула в укрытие за упавшим столом.

— Ad utrumque paratus, — нараспев произнес Ал, сжав руки в кулаки. Я почувствовала, что бледнею, когда между ними образовалась искрящаяся полоса энергии, светящаяся красным и золотым от его ауры, источающая зло. Мои губы приоткрылись, когда перекладина раскололась надвое, оставив Ала с мечом из синего пламени в одной руке и кинжалом из черного пламени в другой. Это были твердые проклятия, и мое дыхание сбилось, когда я выдохнула. Ты можешь это сделать?

— Пожалуйста, не убегай, младший брат. — Ал шагнул вперед, тени обступили его, как сама смерть. — Мои друзья хотят пить после долгого сна. Это, — сказал он, поднимая сияющий меч, сделанный из голубого света, — Дуко. А это, — он показал кинжал поменьше, со зловещими зазубринами, — Куаэре. Я прожил не так долго, чтобы забыть, как им пользоваться.

— Демонические мечи убивают не демонов, а эльфов, — сказал Ходин, вставая перед нами с вытянутым бледным лицом.

Ал рассмеялся, и низкий звук, отразившись от стен, эхом разнесся по пустой парковке.

— Зачем мне причинять тебе вред? Я отвлекаю внимание, пока моя ученица сажает тебя в бутылку.

— Hinc et inde! — воскликнул Ходин, и волна тени выплеснулась из ниоткуда, образовав вокруг меня пузырь.

Я подняла глаза, вжимаясь в себя из-за внезапного отсутствия света и шума. Это был круг смерти, и я была в нем.

— Ал! — закричала я, когда он начал уменьшаться, а затем взвизгнула, когда вспышка золота разорвала черноту на тысячи осколков. Освободившись, я попятилась, шаркая ногами, чтобы не задеть осколки проклятия, которые проделывали дыры в полу, превращаясь в ничто и исчезая. Маленькие лоскутки моей мантии дымились, и я использовала пояс, чтобы их заштопать. Сукин сын, туалетная бумажка…

Мое внимание переключилось на Ала, когда я погасила последнее, благодарная, даже когда он взмахнул мечом, чтобы отогнать Ходина, издавая громкие, радостные крики в такт своим взмахам. Если бы он не разорвал круг, я была бы мертва. Копоть окутала их обоих, превратив в тени. Она липла к Алу, вращаясь вместе с ним, когда он двигался, превращая его изодранную одежду в настоящий клуб тумана и дыма.

— De morume, ta na shay! — ахнул Ходин, и Ал вскрикнул, упав на колено и скорчившись, когда его меч ударился о дубовый пол и исчез.

— Эй! — Я встала, потянув линию поглубже в себя, и Ходин повернул голову, словно на шарнирах. — Ты же не хочешь впутывать в это Богиню, — сказала я, отодвигая стул между нами. — Мы лучшие друзья.

Ходин сплюнул кровь, тяжело дыша и злобно глядя на меня. Ал приподнялся на локте, его брови были опущены, когда он тяжело дышал. Его рука превратилась в кровавое месиво, и он все еще не мог сосредоточиться. Разозленная, я шагнула вперед, пока он не оказался у моих ног.

У меня задрожали колени. Новая копоть Ала еще не успела впитаться, кружась вокруг него, как злой ветер.

— Я в хранилище. Ты проиграла, — сказал Ходин, и я выпрямилась.

— И ты совершил ошибку, думая, что это что-то значит, — сказала я, моя мысль о том, чтобы запереть его в бутылке в форме тульпы, исчезла. — Ta na shay…

— Alea iacta est! — крикнул Ходин.

— Рейчел, — прошептал Ал, склонив голову и протягивая руку.

Мы и раньше сражались вместе, как один, и, доверяя ему, я сжала его руку. Я ахнула от ожидаемого ощущения объединения наших сил. Дрожа, я втянула в себя энергию лей-линии, удвоив силу, которой мы могли обладать. Нескончаемый поток хлынул через нас обоих, побуждая к отвратительному действию, когда Ал дал ему направление.

— In se magna ruunt! — закричала я, и проклятие хранилища, покидая меня, вспыхнуло. Моя ладонь вспыхнула и задрожала, когда проклятие по дуге перешло от меня к Ходину, окутывая его руку, уже светящуюся силой.

Проклятие Ходина взорвалось в его руке, и демон отлетел через всю комнату. Стены задрожали, и свет вспыхнул, мигнул и потух. Только горящий круг освещал темноту.

— Ты в порядке? — сказала я, отпуская его. Мои плечи поникли, когда силы, казалось, иссякли вдвое, и Ал кивнул, медленно поднимаясь. Его правая рука повисла, но, почувствовав кинжал в левой, он улыбнулся. Я чувствовала копоть, которую оставило на мне проклятие, видела, как она покрывает мои руки, и улыбнулась в ответ.

— Ты не можешь ей помочь! — Разочарованно крикнул Ходин, и Ал усмехнулся, вытирая кровь с губы, потирая пальцы и превращая красное пятно в рубиновую пыль, которая, сверкая, упала на пол.

— Я не собираюсь ей помогать. — Ал посмотрел на Куаэре, его желание пустить в ход кинжал было очевидным. — Я не нужен ей, чтобы схватить тебя. Я просто поддерживаю в ней жизнь, пока она это делает.

Стиснув зубы, Ходин отступил на шаг, но не от страха, а из расчета.

— Тебе не одолеть нас обоих, младший брат, — насмехался Ал, подбрасывая Куаэре в воздух и ловя его.

«Беги», подумала я, нуждаясь в том, чтобы Ходин попал в линию. Только там я могла его поймать. «Беги, как последний трус, которым ты и являешься».

И, наконец, Ходин это сделал.

— Хватай его! — крикнул Ал, когда Ходин исчез, и я пошатнулась, почувствовав, как мое тело переключилось на мысли, когда Ал толкнул меня в лей-линию вслед за ним.

Я пыталась уловить дыхание вращающейся молекулы, резкий рев линии, направленной на меня в потоке кричащей энергии. Жгло, и я позволила этому случиться, мне нужно было найти Ходина, прежде чем я смогу собраться с мыслями и отгородиться от резкого диссонанса. Но горела моя копоть, а не я сама.

«Вот», подумал Ал, и запах жженого янтаря заглушил мои воспоминания. Ал был со мной, и это придало мне сил.

Вместе мы нашли Ходина, его гнев и фрустрация были ярким черным маяком в мерцающем огне самого времени.

«В круг его!» подумал Ал, когда я почувствовала, что Ходин начал изменять свою ауру, чтобы соскользнуть с линии.

Но я была быстрее. «Попался», подумала я, создавая пузырь вокруг нас обоих, и резкое трение, вызванное сенсорным ожогом, ослабло. «Ал!» крикнула я, и он окутал нас еще одним пузырем, легким, как серая паутинка, кошмарным сном наяву, который едва ли был на самом деле. Незамеченный.

Так было до тех пор, пока Ходин не изменил свою ауру, чтобы сойти с лей-линии, и ничего не произошло. Моя аура управляла его аурой, и моя аура не изменилась. Не то чтобы я не могла этого сделать, но в последний раз, когда я пыталась сделать это самостоятельно, я сожгла синапсы до хрустящей корочки, пролетая сквозь пространство, пока прокладывал себе путь наружу.

«Дура!» подумал Ходин, и я спрятала свое удовлетворение поглубже, когда Ходин опустил свой защитный круг и послал заряд энергии линии ненависти прямо в мою ци.

«Эй!» вскрикнула я, впитывая силу, словно обратное притяжение, прокручивая ее в своем сознании с той же скоростью, с какой он вливал ее в меня. «Ой! Прекрати!» воскликнула я, когда он принялся сжигать мои поверхностные мысли, опаляя меня.

«Ты не сможешь уничтожить меня, удерживая в лей-линии», подумал Ходин, отступая, и отвратительное ощущение ненависти исчезло. «Ты будешь страдать больше, чем я, и когда умрешь, твои синапсы превратятся в искривленный, непригодный для использования хаос, я выживу».

«Да», самодовольно подумала я. «Но я делаю не это».

Уверенность Ходина пошатнулась, когда он понял, что я безболезненно удерживаю нас в линии. Ал прикрывал меня, и его мучения были приглушены тяжелой, как у склепа, копотью. Охваченный новой паникой, Ходин обрушил на меня свою колючую ненависть, проникая глубоко в мысли и искажая их.

«Ал!» подумала я, и его присутствие усилилось, схватив Ходина за его теоретическое горло и вытягивая его из моей души с ощущением царапающих когтей.

«Работай быстро», подумал Ал, а затем исчез, погрузив психику Ходина в поток неприятных воспоминаний, чтобы сбить его с толку.

«Как пожелаешь, брат!» Сознание Ходина врезалось в мое, а затем он снова исчез, отвлекшись.

«Как я собираюсь это сделать?» подумала я про себя, когда почувствовала, как они мечутся в одном из воспоминаний Ала, мы трое — не более чем мысли, затерявшиеся в потоке, пока горела копоть Ала.

Но, как и в большинстве случаев, тульпы начинаются с эмоций. Я чувствовала себя беспомощной, разочарованной, злой, боялась, что недостаточно подхожу для этой задачи. Отвратительная жижа, бурлящая во мне, была мне знакома. Я уже испытывала это раньше. И со звуком, который потряс меня до глубины души, воспоминание о том, как я сидела за кухонным столом матери, всплыло и стало моим миром. Отец умер; я чувствовала себя беспомощной. Никто не мог объяснить мне почему; я чувствовала разочарование. Я пыталась спасти его, но потерпела неудачу; меня было недостаточно.

Я вскрикнула, когда Ходин освободился от Ала на достаточное время, чтобы бросить в меня жгучую мысль, наполненную ненавистью: я вспомнила, как плакала. Мои мысли слегка подтолкнули меня, отдаляя от Ала и Ходина, будто я была меньше, чем скрытая идея. Откуда-то я почувствовала, как Ал усмехнулся, даже когда до меня дошло ощущение горения его синапсов.

Спокойное удовлетворение поднялось из моей глубины. Я чувствовала, как Ал сражается с Ходином. Ал не мог удерживать его вечно. Мне не нужна была вечность. Я была Рейчел Морган, и я могла делать… все, что угодно, здесь, в своем воображении.

Я погрузилась глубже в себя, черпая эмоции, которые внушил мне Ходин, чувства, которые преследовали меня слишком долго. Неадекватность. Чувство вины. Я хотела быть достаточно сильной, чтобы спасти тех, кого любила. Боль, когда я оказалась слишком слабой. Все это были старые эмоции. Я уже сталкивалась с ними раньше и знала, что в преодолении их можно найти силу. Мне просто нужно было… вспомнить, как это делается.

«Что?» подумал Ходин, и внезапно прозрачная пустота моих мыслей замерцала, стала яркой, а затем начала оседать. В моем воображении воображаемые стены стали твердыми. Потолок, пол, окно, дверь. Шкафы и стулья. Пластиковый стол. Тиканье кошачьих часов с бегающими глазами.

«Мы все еще в линии?» подумал Ходин, и вдруг он тоже оказался там, стоял на кухне моей матери, и я вспомнила о вмятинах на столе… и они появились. «Что это?»

«Это я», подумала я, обнаружив, что в моей памяти всплыла я сама. Я была самой собой-подростком, неуклюжим в джинсах и зеленой футболке, в шлепанцах на костлявых ногах. Я вздохнула, глядя на свои вьющиеся короткие волосы и шрамы на руках, оставленные небрежными медсестрами. Обернувшись, я улыбнулась, увидев выцветшие занавески, и на них появился рисунок в виде колокольчиков, дополненный брызгами томатной пасты, оставшимися после того, как мы с Робби поспорили, кто будет стирать, а кто сушить. Разводы от воды украшали потолок, а дверца одного из шкафов висела криво. Стены были желтыми, а линолеум выцветшим. Раковина покрылась пятнами ржавчины, а в открытом окне жужжали крылья пикси, занавески колыхались на ночном ветру.

Это была кухня моей матери, ставшая настоящей, и, запаниковав, Ходин попытался убежать, но мои мысли удерживали его, и он не смог.

«Нет, ты этого не сделаешь, младший брат», подумал Ал, внезапно оказавшись рядом со мной, все еще кровоточащей рукой он схватил Ходина за плечо и практически швырнул его на один из металлических стульев на кухне.

«Выпусти меня из линии, ты, грязный щенок!» воскликнул Ходин, и Ал с ревом ударил его кулаком в лицо. Младший демон полетел кувырком и врезался в стену, прежде чем Ал схватил его за горло и швырнул в старую печь.

Да, все это было в моих мыслях, но от этого не становилось менее реальным.

«Покончи с этим, Рейчел!» ликующе подумал Ал, затем он напал на Ходина, и черное пламя, казалось, вспыхнуло на подоле его мантии, когда он ударил Ходина, заставив того сжаться в комок, пахнущий углем и огнем. Это была битва, которая одновременно была и не была, и я стояла на кухне у матери, прислушиваясь к гудению и щелканью старого холодильника, к звуку телевизора в соседней комнате. Я вспомнила, как на плите появилась кастрюля с томатным супом, и Ходин запустил ею в Ала. Я разнесла в воздухе аромат подгоревших тостов, и Ходин поджег хлеб.

Но Ходин не мог сделать ничего такого, чего я не могла бы исправить силой мысли, и пока Ал отвлекал Ходина, я добавила пятно краски на оконную раму, вмятину в стене, чаши для заклинаний, которые мать прятала от меня за мукой. И, наконец, я поняла, что произошло. Это было по-настоящему, насколько это вообще возможно.

«Ал!» закричал я, и мой высокий подростковый голос странно зазвучал в моих ушах. От меня исходила магия, заставляя чувствовать себя такой же могущественной, как Тритон, в крошечном, идеальном мысленном пространстве, которое я создала. Ходин был прижат Алом к стене с кинжалом у шеи. Здесь, где реальность и разум смешались, я смогла заглянуть в самую глубину души Ходина. Ему было больно. Гнев и горечь были его миром. Отвергнутая потребность и постоянное разочарование жили там, где должно было быть сочувствие.

«Ты не можешь этого сделать», сказал Ходин, тяжело дыша. «Мы находимся в лей-линии».

«Я делаю это, а ты потерпел неудачу». Я повернулась к Алу, и меня охватило то же чувство вины и неудачи. «Ал?»

Он кивнул, в глубине его глаз был страх, что он будет недостаточно быстр, что Ходин причинит больше вреда, чем он сможет исправить.

Но кухня матери была здесь, и мой разум держал ее в застое, порожденном моими детскими эмоциями страха, вины, неадекватности. Чтобы сделать кухню матери настоящей, мне придется полностью впустить Ала в свою душу, чтобы он смог оторвать меня от моего творения. Это позволит Ходину прорваться сквозь меня подобно потоку лей-линейной энергии, который медленно разъедал Ала.

И я впустила их. Их обоих.

Образ моего тринадцатилетнего «я» рухнул. Ходин вскрикнул от шока, когда я полностью погрузила его разум в свой собственный. Звук эхом отозвался во мне, и внезапно он оказался рядом, вырывая из меня огромные куски воспоминаний, превращая меня в ничто.

«Нет!» подумал Ал, пытаясь задушить Ходина своим присутствием, и я притянула их обоих ближе, в то время как Ходин копал глубже, ища мою сердцевину.

Я застонала от радости Ходина, когда он вырвал у меня воспоминание об отце, сидевшем за этим самым столом.

«Вот как ты умрешь!» подумал Ходин, бросая это в шипящую черную бездну с радостной самозабвенностью. «Я вырву у тебя все, что связано с тобой. Ты станешь никем!»

«Нет», ахнул Ал, ловя воспоминание прежде, чем лей-линия успела сжечь его дотла, прижимая к себе.

Я потерпела неудачу, я вспомнила, мысль о том, как я держала отца за руку, когда он делал свой последний вдох, была почти сокрушительной.

А потом все исчезло, когда Ходин забрал и ее у меня.

«Айви умрет, и ее душа будет потеряна», думал Ходин, пока Ал пытался найти воспоминание, которое забрал Ходин. «Проклятие души исчезнет вместе с тобой!»

Я услышала собственные рыдания, когда Ходин уничтожал все, оставляя меня с чувством собственной неполноценности. Я уже испытывала это раньше, сидя за этим столом, беспомощная и несчастная.

А потом Ходин лишил меня даже этого.

Ал подобрал это. Он забрал мою любовь к Айви, мою любовь к матери. Он бережно собрал воспоминания о том, как я старалась не расплакаться, сидя на кухне и оплакивая смерть отца. Я чувствовала тихие слезы Ала, когда он искал в лей-линии частички моей души, которые вырывал Ходин. Он бережно собрал любовь, которую чувствовала моя мать, решимость, которой она наполнила меня, вместе с томатным супом и тостами. Он бережно хранил мои воспоминания, пока Ходин терзал их. Я чувствовала, как исчезает большая часть меня самой, и это причиняло боль.

«Я выживу», мысленно прошептала я, вспоминая, как мама обнимала меня, укачивала, пока я плакала в тарелку с супом, и радостный смех Ходина отдавался в моей обнаженной душе, когда он забрал у меня и это, и это ушло.

«Ты — ничто», подумал Ходин, и я ахнула от холодной пустоты, скрывающейся за моими воспоминаниями.

Нежное прикосновение Ала ко мне было подобно огню, разглаживающему раны, оставленные Ходином. Постепенно Ал собрал чувство собственного достоинства, которое привила мне мама. Но даже по мере того, как я становилась бесчувственной и опустошенной, образ маминой кухни становился все отчетливее: стол с тарелкой супа, занавески и капающий кран, кошка с бегающими глазами, спрятанные миски с надписями.

Постепенно образ маминой кухни стал проясняться, и душевная боль начала утихать. Я освободилась от нее, когда Ходин уничтожил эмоции того дня. Чувство вины за то, что я не смогла спасти отца, беспомощность из-за того, что я была такой маленькой, а другие — такими могущественными, разочарование от того, что меня было недостаточно, — все это ушло.

И все же я каким-то образом все еще цеплялась за последнюю эмоцию. Неудача.

Я подвела отца. Я подвела Стеф и Вивиан. Ходин увидел это, и, когда Ал застонал от разделяемой боли, Ходин с ликованием сорвал ее с меня. Я закричала в пустоту, когда она отделилась от меня, оставив после себя яркое ничто.

«Ты проиграла!» подумал Ходин. «Ты предала Стеф, проигнорировав ее бедственное положение, и даже если выживешь, ты сгниешь в Алькатрасе за то, что продала Вивиан и остальных».

У меня закружилась голова, я почувствовала, как это, намек на агонию Ала окрасил образ кухни моей матери в день смерти моего отца, теперь чистой и лишенной эмоций. Даже когда лей-линия жгла его, Ал просеял пепел моей души, разбросанный вдоль и поперек нашего совместного существования. Его крик, когда он нашел еще одну частичку меня, поразил меня до глубины души. Я почти желала, чтобы он оставил позади ту душевную боль, которую я испытывала, сидя за столом, перед тарелкой томатного супа и тостом. Но Ал положил ее рядом со всем остальным, зная, что в такой боли рождается сила.

Видя нежную печаль Ала, Ходин стал высокомерно самоуверенным. Смерть моего отца была очевидна для него, и он наслаждался этим.

«Ты не смогла спасти отца. Он умер, чтобы заплатить за твою жизнь», насмехался он, уверенный, что победил.

Но по мере того, как Ходин снимал с меня все, что у меня было, мой разум прояснялся, и расцветала холодная уверенность. Все, чем я была, находилось в безопасности под неусыпной заботой Ала, оставляя меня… спокойной и уверенной. Там не осталось ничего, кроме маминой кухни, тарелки супа на столе и тостов, ожидающих, когда их намажут маслом. Воспоминание о его насыщенном и кисловатом вкусе осталось, но оно больше не напоминало мне об отце, и я испытывала смутное беспокойство.

Но радость Ходина угасла, когда Ал начал хихикать.

«Почему ты меня не остановил?» подумал Ходин, и его замешательство было единственной эмоцией, омрачавшей идеальную копию кухни матери. Все, что это значило для меня, было в безопасности в памяти Ала.

«Потому что именно так можно создать тульпу», сказала я, и мои мысли стали совершенно ясными. Я нашла точку покоя и равновесие. Я была совершенно цельной и совершенно пустой.

«Думаю, я собрал все», подумал Ал, и я удивилась его страданиям, потому что я ничего не чувствовала. «Прости. Он — мясник», добавил Ал, и в его мыслях сквозила горечь.

«Но точно», подумала я, обводя взглядом прилавки и добавляя немного пыли в углы. Идеально. Теперь это было место, а не воспоминание… и именно тульпа.

Самодовольная, я сосредоточилась на Ходине. Я чувствовала его страх. Ему больше нечего было от меня брать, а я все еще была здесь. Благодаря этому я стала сильнее. Здесь.

«Сохрани это для меня», подумала я, испытывая пьянящее удовлетворение, когда наслаивала проклятие, чтобы закрепить его ауру в его мыслях, внедрить проклятие в его ДНК, как если бы он был ребенком в утробе матери. Его никогда нельзя было снять и никогда нельзя было изменить. Он застрянет в любой реальности, в которой окажется. Так матери-демоны наделяли своих детей дарами еще до их рождения… и только я могла это сделать.

Я почувствовала, как Ходин отпрянул, когда проклятие впиталось.

«Что ты наделала?»

Мысленно я провела рукой по столешнице, нащупывая вмятину, куда уронила банку с солью.

«Я сделала тебя неотъемлемой частью маминой кухни», подумала я, выдыхая и позволяя остаткам копоти от того проклятия памяти, о котором он мне солгал, перелиться на него. «Это ты тоже можешь взять».

Ходин вздрогнул, когда его накрыло волной, и я подавила чувство вины.

«Нет!» пронзительно закричали его мысли, и я повернулась к Алу.

«Забери нас домой», подумала я, представляя, как Ал притягивает меня ближе, его рука, пахнущая жженым янтарем, словно защищает меня.

«Memoranda», подумал Ал, чтобы объединить тульпу с коллективом, и Ходин задохнулся от страха, и он сам, и этот звук исчезли вместе с воспоминаниями о кухне моей матери.

Меня потряс звон, когда тульпа стала реальной, отделилась от меня, оставив пустоту. Она была закреплена в Коллективе, закодирована, чтобы любой мог получить к ней доступ.

О чем следует помнить, размышлял я, когда в разговор начал вторгаться накал страстей.

«Ал?»

Но его присутствие вокруг меня начало рассеиваться, резкий диссонанс начал проникать в кокон безопасности, в который он меня завернул.

«Ал!» закричала я, когда его аура полностью распалась, и мы внезапно начали барахтаться, сгорая в лей-линии, в которой задержались слишком долго.

«Ал!» закричала я, уловив обрывок его мыслей, и притянула его к себе. Я хотела, чтобы мы были вместе, но осознание того, что мы ничто, сжало мое сердце в тиски. «Вытащи нас. Ал, вытащи нас!»

«Я плохо себя чувствую».

Его мысли проплывали сквозь мои, как серые клубы дыма, оставшиеся после лесного пожара, и я запаниковала. Он оберегал меня, пока горел сам. Я слишком долго возилась с ним. Я не знала, как изменить наши ауры, чтобы мы смогли выбраться.

Но я уже делала это раньше, и, зная, что будет чертовски больно, я собралась с духом, думая о своей церкви, пикси в саду, тени дуба, запахах земли и скошенной травы. Там было ощущение покоя, дома, семьи. Я сделала это своим благодаря тяжелым страданиям и радостному празднованию, и я знала это так же хорошо, как знала свою душу. Мне просто нужно было заставить свою ауру петь правильную песню.

Когда я почувствовала, как мои синапсы обуглились, я вспомнила цвета, которым Бис пытался научить меня, оттенки памяти, которые охватывали не только настоящее, но и прошлое и будущее, зеленый, золотой и все хорошее, что было в церкви, что было моим домом.

Держа душу Ала в своей собственной, я слегка подтолкнула его.

Боль пронзила меня. Я попыталась закричать, но у меня перехватило дыхание. Я сделала это неправильно, и линия заревела. Агония пронзила меня, и я изменила свою ауру на более насыщенную зеленую, символизирующую покой, а затем на оттенок удовлетворенного золота. Ничего. Запаниковав, я добавила вспышку гордого фиолетового. По-прежнему ничего. Каждое изменение казалось хуже предыдущего, пока я не подумала о Бисе, стойком и сильном. Мой разум был охвачен агонией боли, я наслоила на свою ауру туманно-серый оттенок возможного… и с душераздирающим звоном моя аура вошла в идеальный резонанс с линией, и я выпала в реальность.

Сила тяжести вступила в игру. Я всхлипнула, хватая ртом воздух, когда поняла, что у меня снова есть легкие, пока моя щека и бедро не коснулись пола, и я не выдохнула. Сжавшись в комок, я проскользила три фута со звуком шелеста по дереву.

И тут я остановилась. Мое дыхание стало прерывистым. Все болело.

— Ой, — прошептала я в полной тишине, удивленная, что голос не соответствует моему крайне мучительному состоянию. Кашляя, я свернулась калачиком, только тогда осознав, что рука Ала все еще обнимает меня, а красный шелк дымится.

— Ал, — прошептала я. В отчаянии я высвободилась из его объятий и медленно выпрямилась, стараясь не блевать. Моя голова была похожа на пустой шар, в котором догорал огонь. Он не шевелился, и я похлопала его по лицу, а затем шлепнула по нему, пока он не ахнул. — Ты жив! — крикнула я, и он вздрогнул, его красные глаза прищурились, когда дрожащая рука погладила меня по плечу, оставляя следы пепла.

— Молодец, зудящая ведьма, — простонал он, закрывая глаза. — В следующий раз попробуй использовать уже существующую линию, вместо того чтобы царапать новую.

— Новую линию? — эхом отозвалась я, и у меня заболело внутри, когда я подняла взгляд. Я выдохнула, задействовав свое второе зрение. — Святое дерьмо на тосте, — прошептал я, увидев узкую полосу красной энергии, проходящую прямо по центру святилища на уровне груди, извивающуюся и шипящую, как живое существо.

«Это нужно передвинуть», подумала я, опуская второе зрение. Запах жженого янтаря был удушающе густым, но мы были в моей церкви. Ходин исчез. Повезло.

Я обернулась на знакомый щелчок, донесшийся из фойе, и меня охватила дезориентация, когда дубовая дверь открылась и внутрь хлынул свет уличного фонаря. Все еще обвиваясь вокруг меня, Ал вздрогнул, обнаружив его.

— Рейчел? — спросила Стеф, и на ее заплаканном лице было видно недоумение. — Как ты добралась сюда раньше меня?

Я сделала глубокий вдох и рухнула на Ала, боль в голове заставила меня отключиться.